Штормовой предел
Вскоре после отъезда Андреенкова Миклуху навестил командир только что вошедшего в строй броненосца "Двенадцать Апостолов" капитан 1-го ранга Смелов.
— Владимир Николаевич, у меня к вам серьезный разговор! — без обиняков начал он.
— Всегда к вашим услугам, — пожал плечами Миклуха, не понимая, о каких серьезных делах он может говорить с командиром соседнего броненосца.
— Зная вас как первоклассного моряка-практика, образцового и требовательного офицера, просил бы вас принять у меня должность старшего офицера. "Апостолы" только что подняли флаг, но проблем у нас, сами понимаете, по горло. Назначенный старший офицер откровенно не тянул, и я от него избавился под первым же благовидным предлогом. Зная, насколько вы успешно отработали с Андреенковым "Екатерину", прошу вас поднатаскать мою команду хотя бы в течение одной морской кампании. Со своей стороны, обещаю всемерную поддержку.
Немного подумав, Миклуха согласился. На "Екатерине" его уже ничего не держало. Корабль был отработан, как морской хронометр, и служить на нем стало откровенно скучно. На "Апостолах" все же только начиналось.
В октябре 1890 года он перешел на должность старшего офицера броненосца "Двенадцать Апостолов", а через три месяца получил эполеты капитана 2-го ранга.
С капитаном 1-го ранга Смеловым сработались быстро. Смелов был человеком интеллигентным и уравновешенным. Мечтал о создании подводных лодок, которые, по его мнению, должны были в скором времени обязательно произвести решительную революцию в морских делах.
— Поймите, Владимир Николаевич, — говорил он своему старшему офицеру. — Гораздо эффективнее действовать не с поверхности воды, а из ее глубин. Конечно, пока наша техника позволит строить лишь маленькие подводные суда с малой глубиной погружения и столь же малым временам нахождения под водой. Но это будет только начало! Пройдет не так уж много времени, по меркам истории, может, каких-то пятьдесят, может, шестьдесят лет, и у нас на флоте будут настоящие подводные броненосцы, не уступающие по водоизмещению и по боевой мощи нашим "Апостолам"!
— Возможно, что именно все так и будет, Александр Валентинович, — соглашался Миклуха. — Но не обессудьте, никак не могу представить подводный броненосец!
— Да я и сам с трудом представляю, — признался Смелков. — Одно знаю твердо, все именно так и будет!
На каждом уважающем себя корабле, как известно, имеются свои неписаные традиции. Что касается "Апостолов", то командир броненосца старался подбирать в команду офицеров исключительно с "боевыми фамилиями". Так, старшим штурманом на броненосце был штабс-капитан Отвагин, младшим механиком — Смекалин, старшим минером — Храбров, ревизором — Забиякин. Немало носителей всевозможных "боевых фамилий" было и среди матросов: Лихих, Орловых, Соколовых, Дерзких, Храбрецовых, Ухарцевых, Хоробрых и даже Храбреньких. Обладателей "боевых фамилий" "покупатели" с "Апостолов" специально высматривали в учебных отрядах, так что, будь ты самый наилучший, но коли носишь фамилию Трусов, то на "Апостолах" никогда тебе не служить. Да и у самого командира броненосца фамилия была вполне соответствующая.
Вскоре после прибытия Миклухи на броненосец в кают-компании офицеры высказали сожаление, что новый старший офицер (его предшественник носил фамилию Неробкий) своей фамилией не поддержал традиции корабля. И хотя сожаление было высказано в шутливой форме, Миклуха нашел что ответить.
— На самом деле, господа, в моей фамилии как раз и запечатлено героическое прошлое запорожского казачества! Вторая часть моей фамилии — "Маклай". В первоначальном варианте она звучала, как "махлай", то есть недотепа. Именно так запорожские казаки называли своих врагов. Поэтому в атаках они обычно кричали: "Бей их в неси, руби в махлай!" Таким образом, вторая часть моей фамилии — это не что иное, как боевой клич запорожских казаков. А что может быть героичнее боевого клича?
На это возражений не последовало. Кают-компания единогласно согласилась с таковой интерпретацией фамилии своего старшего офицера.
В курс дела на новом корабле Миклуха вошел быстро, служебные обязанности были ему знакомы, многих офицеров он знал и раньше, что же касается броненосца, то тот немногим отличался от его предыдущей — "Екатерины". В свою очередь, офицеры и команда "Двенадцати Апостолов" зауважала несколько крикливого, но требовательного и заботливого нового старшего офицера, несмотря на должность, которую на флоте во все времена именовали не иначе как собачьей и драконовской.
— Суров, но справедлив! — говорили о нем матросы.
Настоящим кумиром стал Миклуха для молодых офицеров. Особенно большую популярность принесли ему шлюпочные гонки, в которых он не знал себе равных. Не было случая на эскадре, чтобы участвовавший в гонках старший офицер с "Апостолов" не взял главный приз. Как-то во время стоянки корабля в Южной Бухте среди офицеров разгорелся жаркий спор, можно ли в такую свежую погоду, какая была в тот день, обойти на шлюпке стоявшие корабли. Спор услышал проходивший мимо Миклуха.
— Господа, я берусь сейчас же обойти всю эскадру на корабельном баркасе без руля, пользуясь лишь парусом! — заявил он спорщикам. — На все мне нужен будет ровно час!
— Ящик шампанского, что этого не может быть! — воскликнул старший артиллерист.
Ударили по рукам. Тотчас спустили баркас, и Миклуха отправился в путь. Офицеры дружно щелкнули кнопками карманных хронометров. На палубе сгрудилась узнавшая о заключенном пари команда. Гонка началась. Крепкий ветер срывал с волн белые шапки пены. Внезапно на стоящих кораблях раздался крик всеобщего восторга. Дело в том, что Владимир Николаевич неожиданно развернул свой баркас на сто восемьдесят градусов и пошел кормою вперед. Едва стрелки офицерских хронометров обежали часовой круг, баркас замер возле броненосца.
— Господин лейтенант! — обратился Миклуха к артиллеристу. — Шампанское прошу подать к обеду в кают-компанию! — И, провожаемый криками "браво" и аплодисментами, удалился к себе в каюту.
* * *
В тот вечер супруга потащила Миклуху на творческий бенефис некого новомодного столичного поэта. Поначалу Миклуха сопротивлялся, ссылаясь на усталость после службы, но потом, не устояв под напором жены, согласился, что для его же душевного равновесия куда лучше будет провести это время не с газетой на диване, а в единении с современной поэзией.
Когда собравшиеся в небольшом уютном зальчике на Большой Морской расселись за столиками и заказали напитки с закуской, на сцене раздвинулась портьера, и вперед выступил герой вечера — поэт-символист Ян Березкин — нервный парень с длинными черными волосами и пенсне на носу. Окинув презрительным взглядом зрителей, Березкин сразу же заявил, что явился в этот мир, дабы его перевернуть и поставить с ног на голову.
— Что-то далеко хватил, — наклонился к жене Миклуха.
Та вместо ответа погрозила пальчиком, мол, не мешай слушать. А Березкин уже витийствовал:
Одинок. Как сердце одиноко!
Не стучись — и так открыта дверь!
Из меня, как из открытых окон,
Вылезает, хвост поджавши, зверь!
На что публика разразилась шквалом аплодисментов. Сидевшая за соседним столиком толстая купчиха, яростно топая ногами, басовито кричала:
— Я просто не выдержу этого напора! Браво! Брависсимо!
Меж тем поэт-символист продолжал:
Я не буду освистан, не буду ославлен —
На мое представленье никто не пришел.
Я один на один, я с собою на равных,