Горчаков. Пенталогия (СИ)
— Вольно, господин юнкер. — Ротный махнул рукой. — Пройдемте за мной. К вам… посетитель.
Глава 7
— Вот ты какой… господин юнкер.
Андрей Георгиевич стоял в коридоре, подпирая стену могучей спиной, но когда мы вышли из столовой — шагнул навстречу. Ротный тут же кивнул ему, развернулся на каблуках и молча удалился. Эти двое явно понимали друг друга без лишних слов, хоть один уже давно покинул полк, а второй и вовсе расстался с военной формой много лет назад.
Вполне возможно, Андрею Георгиевичу даже не пришлось ссылаться на деда, чтобы встретиться со мной — хватило и собственного авторитета… и звания. Штабс-капитан гвардии едва ли мог отказать в просьбе полковнику — даже если тот уже давно не носил погон.
— Здравствуйте… — проговорил я, протягивая ладонь. — Вот уж не думал…
— Да чего ты тут разводишь. — Андрей Георгиевич вдруг обнял меня и хлопнул по спине огромной ручищей. — Еще бы по уставу обратился… Всего четыре дня тут, а поди — уже забыл старика?
Мы действительно не встречались уже неделю или даже две. Сначала Андрей Георгиевич куда-то исчез из Елизаветино, а потом и я перебрался в дом на Мойке — поближе к училищу. Обсудить мое зачисление в юнкера мы, конечно же, успели, но в форме он меня еще не видел.
И это, видимо, и растрогало старого безопасника. Да так, что я заметил в его единственном глазу что-то отдаленно похожее на слезу.
— Вас забудешь, Андрей Георгиевич. — Я осторожно вывернулся из медвежьей хватки. — Да и прошло-то всего… Только вчера под ночь заселили.
— И как тебе? С сослуживцами общий язык нашел? — спросил безопасник.
И вдруг хлопнул себя по лбу.
— Тьфу ты… Совсем уже без памяти стал, старый. — Андрей Георгиевич взял меня под руку и потянул к лестнице. — Пойдем! По пути как раз все и расскажешь.
— Как — пойдем? — не понял я. — Так мне сейчас же в классы, на занятия, до сигнала…
— Отставить классы. — Андрей Георгиевич неторопливо зашагал по коридору. — Дед сказал тебя в Елизаветино отвезти. До вечера, стало быть.
Ничего себе.
— А как же… ротный? — Я на всякий случай даже оглянулся. — Симонов…
— Ротный в курсе. Я передал ему дедушкину просьбу, — отозвался Андрей Георгиевич. — Так что на сегодня ты от занятий освобождаешься. Идем.
Такая вот просьба. И попробуй, что называется, откажи. Я представления не имел, зачем вдруг понадобился деду в родовом гнезде Горчаковых. В конце концов, с упрямого старца бы сталось забрать меня домой из чистой вредности. Государыня Императрица могла убедить его зачислить меня в военное училище… но не держать меня там все три курса — как полагается.
Нет, едва ли — слишком уж дед сам напирал на то, что немного дисциплины нерадивому отпрыску рода Горчаковых не повредит. И я еду домой только до вечера. А значит…
Пока мы спускались по лестнице, Андрей Георгиевич молчал — видимо, чтобы дать мне достаточно времени переварить занятную новость. Заговорил он, только когда я спросил, что деду вообще от меня понадобилось. И было ли оно действительно настолько важным, чтобы прогулять первый же учебный день.
— Чего не знаю — того не знаю, Саня, — честно признался Андрей Георгиевич. — Сказано было только тебя домой привезти. В целости и сохранности.
Я снова погрузился в раздумья — и безопасник мне не мешал. Прошел к выходу на первом этаже, кивнул дежурному офицеру — видимо, того уже предупредили, что один из воспитанников не вернется до вечера — спустился по ступенькам и направился к машине.
Той самой двадцать третьей «Волге», которую я искалечил о поребрик на набережной у дома. Машина избавилась от вмятин и царапин слева и обзавелась новым лобовым стеклом вместо того, что я высадил Булавой. Обрела прежний вид и даже будто заблестела еще ярче. Ее можно было починить, просто заменив сломанные детали новыми… в отличие от несовершенного и хрупкого человеческого тела.
За разбитую «Волгу» Андрей Георгиевич мне так ничего и не сказал.
За руль я просится не стал, хотя скорость помогла бы разогнать некстати накатившие воспоминания. Уселся на пассажирское кресло, закрыл дверцу, щелкнул ремнем безопасности — и молчал, пока не заговорил Андрей Георгиевич.
— Ну, ты хоть расскажи, — начал он, — как тебе жизнь служивая?
Я рассказал. Почти все — умолчав только о драке с его сиятельством князем Куракиным. На серьезную угрозу моей драгоценной персоне четверо зарвавшихся второкурсников никак не тянули, а если узнает дед — можно ожидать чего угодно. Да и сам Андрей Георгиевич вряд ли стал бы хвалить меня за безобразие.
Даже если оно случилось по уважительной причине.
— Однако! — Дослушав меня, старый безопасник довольно ухмыльнулся. — Выходит, жива еще традиция в славной пехотной школе.
— Цук? — уточнил я. — У вас в Москве такое же было?
— В Москве и не такое было… всякое. — Андрей Георгиевич покачал головой. — Только у нас молодых не сугубцами называли, а фараонами.
— Фараонами? — хихикнул я.
— Ага. Или козликами. — Андрей Георгиевич крутанул руль, сворачивая к мосту. — Так, говоришь, дядька у тебя толковый?
— Да вроде. — Я вспомнил немногословного и сосредоточенного Ивана. — Говорят, он из войсковых унтеров в юнкерское поступал.
— Немного таких. Значит, толковый офицер будет, правильный. — В голосе Андрея Георгиевича зазвучало неподдельное уважение. — Слушай его, да на ус мотай. Такие армию еще получше самого ротного знают.
— Это почему?
— Симонов уже не первый год во Владимирском, — пояснил Андрей Георгиевич. — И не второй. А служба нынче быстро меняется. Я бы тебе сам чего рассказал — так уж и не вспомню толком. Давно это было, Саня…
От нахлынувших чувств голос Андрея Георгивича дрогнул, так что снова заговорил он не сразу.
— Службу делить — это, понимаешь… самое настоящее, Саня. Такой дружбы не было у тебя — и не будет больше. Я со своим старшим из училища и дальше вместе держался. Не терялись… — вздохнул Андрей Георгиевич. — Пока не погиб он. В сорок втором году — как сейчас помню.
В то время, когда Россия уже давно не вела войн ни на своей территории, ни уж тем более на чужой. Я мог только догадываться, но что-то подсказывало: старший товарищ Андрея Георгиевича не свалился с крыши, не разбился в аварии — и не попал в лапы дикому зверю на охоте, как отец Богдана. А погиб с оружием в руках, в бою…
В одном из тех, о которых никогда не напишут в учебниках вроде «Истории государства Российского».
Андрей Георгиевич украдкой скосился на меня — видимо, сообразил, что сболтнул лишнего. Я не стал расспрашивать, и в салоне «Волги» воцарилась тишина, разбавляемая только мерным рычанием могучего мотора. И нарушил ее безопасник, только когда мы проехали чуть ли не половину дороги.
— Такие дела, Саня… Вот уж не думал, что выйдет так. А теперь, получается, ты по моим стопам пойдешь. А не Мишка, — задумчиво произнес он.
И замолчал до самого Елизаветино.
* * *
К сараю я приближался с некоторой опаской. Одаренному князю — а теперь еще и юнкеру славного Владимирского пехотного училища — не полагается бояться ни увесистых гаечных ключей, ни их прекрасной обладательницы. И все равно я испытывал… скажем так, некоторый дискомфорт.
С Настасьей мы так и не поговорили. Сначала я не застал ее в мастерской, потом меня самого вызывали в полицию, а потом началась учебная суета: пошив формы, шагистика… Виделись раз или два, но едва успели сказать друг другу больше нескольких слов.
Точнее — я едва успел. Настасья со мной не разговаривала. Вообще, от слова совсем. Я перегнал машину на место и приказал мужикам в гараже всеми силами помогать с ремонтом. Выделил средства. Лично выписал из города новый аккумулятор, листовое железо, инструмент… не помогло. Как и остальное: упрямая девчонка вернула все подарки до одного. Конфеты, украшения, даже платье — и вряд ли из-за того, что я банально ошибся с размером.
Но цветы себе все-таки оставила. И это давало хоть какую-то надежду на мир.