Имбецил (СИ)
Сглотнув, я замер. Быков был в неадеквате, ещё и пьяный. Злить его не хотелось – моя шкура, как ни странно, ещё дорога мне, а именно сейчас он мог сделать то, что сделал вчера - нацепить строгач. Зато теперь я понимаю, почему рот не любит ошейник, а этот особенно.
Хватка на шее ослабла и Тур, невесомо почти, провёл грубыми шершавыми пальцами по моей вспухшей шее, словно лаская.
- Тур, ты здесь? – раздалось из коридора, и в комнату вошёл одетый в деловой костюм улыбающийся белозубо Димон.
Дёрнулись на голос мы одновременно, а Тур ещё и лапу свою одёрнул.
Я сразу не узнал лысого. До этого он всегда был одет в джинсы и футболку, а теперь словно преобразился, и вообще, выглядел презентабельно и дорого. Меня даже скривило от его внешности. Сколько пафоса в его дорогущем костюме, начищенных до блеска туфлях и ключах от машины в руках. Тянет на “потошнить”.
Улыбка Димона, после того как он нас увидел, сползла с лица, словно кислотой кто плеснул. Взгляд его стал колючим, а между бровей пролегла складка, когда к нему повернулся Тур. Они смотрели друг на друга, как два пса, делящих территорию, пока Димон не отмер, втянул воздух сквозь зубы и не сделал шаг.
- Тур, что за… – вопросительно и немного неуверенно спросил-сказал Димон, уже разглядывая меня и мою шею.
- Место, - властно, не сводя взгляда с Димона, приказал напрягшемуся и чуть зарычавшему на Димона псу, Тур.
- Нам надо поговорить, - взяв себя в руки, процедил Димон, наклонив лысую голову чуть вперёд и сжав кулаки.
Быков ему не ответил, повернулся к замершему мне и, поджав губы, прохрипел:
- Тебе десять минут на сборы.
Я тоже промолчал и не ответил, да этого и не требовалось. Тур отпихнул меня и направился к лысому, напоследок дав команду Спайку сидеть.
Ещё с минуту я оставался на месте, пытаясь понять хоть что-то, но не получалось. В голове спросонья была каша, а ещё стало мутить. Поднявшись, я чуть не споткнулся о пса, но в последний момент успел его обойти. В коридоре я остановился. Из-за приоткрытой входной двери доносились голоса Быкова и лысого, и эти двое явно срались.
- … Тур, что, блядь, за херня?! Решил его реально прикопать?
Я даже дышать перестал от подслушанного. Тот, кто сам хотел меня “прикопать” и сделать наркозависимой шлюхой, теперь защищает? Очень интересно, с какого хера мне такая радость?!
- … Это не твоё дело! – прорычал глухо Быков.
- …Тебе нельзя бухать… – дальше Лысый стал говорить тише и слов было не понять,
только обрывки фраз и интонация.
- … Я тебе сказал. Это уже не твоё дело, так что съеби с дороги, ДРУГ! - Последнее слово Быков выделил особенно чётко.
- … А то что?! – зашипел громко Лысый, и в ту же минуту послышался глухой удар о стену.
- … Я тебя предупреждал! – зарычал Тур.
- … Блядь! Ты мне нос сломал! – сдавленно прошипел Димон, явно схватившись за нос рукой.
Дальше слушать я не стал. Отчего-то на душе вдруг стало хорошо. Хотя почему отчего-то? Лысый умылся кровушкой. Говнюк! Надеюсь, что пока я схожу отлить, они вообще поубивают друг друга. Быстро сделав дела, я пошёл в ванную умыться, а заодно посмотреть, что с моей физиономией. Увиденное в зеркале меня не порадовало, особенно шея. Она вспухла и была сине-красно-фиолетовая, а кое-где виднелись точки и царапины от шипов с каплями засохшей крови. Даже морда с синяками, ссадинами, разбитой губой и тёмными кругами под глазами выглядела приличней, чем шея. Волосы так вообще сейчас представляли собой сбитый и грязный нечёсаный клок, похожий на засаленную паклю.
Содрав порванную, пропахшую пОтом и бомжами майку и кинув её на пол, я посмотрел на живот и рёбра: там расплывались большие, синие, жёлтые, красно-коричневые, как радуга синяки. Вот почему у меня всё болит. Тур постарался от души.
Засунув голову под кран, я простоял так минут пять, пока не замёрз под струёй холодной воды. Зато мозг стал работать. Взяв единственное полотенце, я аккуратно, чтобы не тревожить все ссадины и синяки, стал промокать лицо, шею и волосы. Дверь в ванну резко открылась, являя бешеного накрученного Тура.
- Пять минут вышло, – прохрипел он, уставившись на мою грудь и живот, где расцветала, переливаясь разными оттенками, его работа. Он громко засопел, не сводя с моего тела тяжёлого, хмельного взгляда, что мне даже захотелось позорно закрыться полотенцем, но я так и остался стоять. Пусть смотрит. Вдруг совесть проснётся.
- Если не напялишь майку - поедешь так… - отмер Тур и поднял свой взгляд на лицо.
От тёмных, невменяемых глаз по спине пробежались мурашки, язык прилип к нёбу, а пальцы стало покалывать тонкими иголками страха. Он опасен - зазвенело в голове. Я дёрнулся и сглотнул. Мне показалось на миг, что кто-то порвал его человеческую оболочку и выпустил наружу давно сдерживаемого дикого свирепого зверя, готового порвать за малейший протест или провинность.
Моргнув и прогнав знакомые панические нотки страха, накатывающие на меня, я глубоко вздохнул. Бред. Это человек, а не зверь. Пьяный и злой.
- Куда мы едем? – глядя прямо в тёмные глаза, спросил я, замерев и не делая никаких резких движений.
- Куда скажу, туда и поедешь. - Коротко и ясно, что слов нету.
Недолго постояв, Тур всё же разворачивается и уходит, хлопнув дверью так, что у косяка осыпалась штукатурка.
Заскрипев зубами от безысходности, я отшвырнул полотенце и вышел. Да поеду. И пока не пикну, потому что я теперь полностью завишу от него, и только он может отмазать меня от статьи и срока, который мне пообещал вчерашний следак. Ещё и флешка снова у него…
Найдя какую-то скомканную футболку у шкафа, я напялил её и прошёл на кухню, где сидел, развалившись на табуретке, Тур и пил из горла вискарь.
Я содрогнулся от омерзения. Как он может хлебать его так, ещё и с утра?
Вытерев с щетины протёкшие янтарные капли и ничуть не сморщившись, Тур поднялся, и взяв бутылку, подошёл ко мне, сверля тёмным взглядом, а потом наклонился, так, что я еле удержался, чтобы не дёрнуться, и обдавая запахом вискаря, тихо, безэмоционально, констатируя факт, хрипло, так что пробрало до позвоночника, проговорил:
- Ты выглядишь, как распоследняя опущенная, бомжеватая шлюха с вокзала.
От его слов меня приморозило на месте, и перекосило, а на языке, кажется, впервые за всю жизнь не вертелся едкий ответ. Меня это задело. Задело по живому. А ведь он отчасти виноват, что я так выгляжу!
И я сам виноват в этом не меньше…
Всю дорогу в машине я думал над этим, даже плюнув, что Тур бухал за рулём вискарь. Пускай бухает - раньше сдохнет.
Да, я как шлюха, да, как бомж. Да, вообще я редкостная мразь. Вчера в обезьянниках мне было о чём подумать, а ещё и посмотреть на что. Картинки вчерашнего ужаса всплывали перед глазами. За день в привокзальной ментовке кого я только не увидел, и всех их объединяло одно: они все упали на низ, самое дно человечества, или падают с такой скоростью, что остановить это падение невозможно. Деградация человека из нормального в существо, пропахшее насквозь мочой, калом, алкоголем, наркотой, дешёвым табаком, вшами, гноем, грязью и кислой мутью страха за свою бренную, трясущуюся, насквозь прогнившую шкурку, оказывалась для многих быстрой и часто бесповоротной. Самое смешное, что я не увидел ни одного нормального человека в обезьяннике, все были уже существами из низов. Кто-то чуть больше, кто меньше.
Как и я.
Вчера меня это пугало, и я не принимал внутренне всё, но сейчас, после слов Быкова всё стало на места. Менты - это те, кто каждый день ловит и приволакивает на сутки этих падших существ. Они словно ищейки с острым нюхом и чуткими ушами, чуют свою добычу за версту. Чуют запах разложения человека. У них это выработано до автоматизма, на инстинктах, а Тур бывший мент, насколько я знаю, и он чует уже во мне приторно-сладкий запах гниения и разложения, и я это знаю. Ведь я никогда не скрывал, что я редкостная сука, эгоист и мразь. Я уже качусь вниз по наклонной на приличной скорости, и мимо проходящие люди сливаются в серые пятна и воспринимаются врагами или чем-то несущественным, но тем, что можно использовать в своих целях…