Имбецил (СИ)

Быков со Спайком с любопытством наблюдали за всей этой сценой. Мало того, что Быкову это всё напомнило кое-что, так ещё очень злило, потому что Звеняшка, выслушав дамочку, с улыбкой в виде оскала, естественно, не смог промолчать и решил излить яду и показать себя во всей красе:
- Эта квартира моя! Можете сим фактом осчастливить своего мужа, так же как и удавиться со злости вместе со своим комком шерсти, потому как я буду держать у себя хоть бойцового монстра, хоть имбецила, хоть дауна, хоть…
Дамочка не обратила внимание на слова неформала и как шла, так и пошла вниз, только слышен был стук её каблучков. Туру же надоело слушать патлатого зарвавшегося мальчишку, даже стало где-то стыдно за эту паскуду, и он, подойдя к неформалу, просто взял того за руку и потянул к квартире, обрывая того на полуслове.
- Закрой рот! Если твой папаша не научил тебя держать язык за зубами, то научу я, - зло прохрипел Тур и почти впихнул патлатого в квартиру, по дороге специально приложив о дверь.
- Кто бы говорил о вежливости! Да ты… - начал, было, Антон, но Тур с такой силой толкнул его, что тот с грохотом упал на задницу в коридоре.
- Я тебе сказал закрыть пасть, пока я не закрыл её тебе! - надвигаясь на Антона, хрипел угрожающе Тур, сжимая кулаки, пока не вмешался Спайк, громко залаяв сзади.
Тур, громко сопя, остановился, глядя на сжавшегося и отползающего Антона. Алая пелена с глаз спала, так же резко, как и появилась. Отпустив поводок рота, пережимающий больную руку, Быков, всё ещё глядя на Звеняшку, брезгливо сморщился и, пройдя мимо него, свернул по широкому коридору направо - на кухню.
Разбалованная ядовитая дрянь! И как он сумел отравить собою жизнь Тура и Спайка за столь короткое время?
Быков, всё ещё сопя от ярости, стянул с себя байку. Рука болела и от поводка, и от того, что дёрнул байку. Бинт съехал, и сукровица с ран прилипла к ткани. Нужно промыть, обработать и перебинтовать.
Идя в поиске ванной комнаты, Тур краем глаза заметил всё ещё сидящего на полу засранца и Спайка, улёгшегося около него и теперь балдевшего от несмелых боязливых поглаживаний.
- Сними с него ошейник, - не удержался Тур, останавливаясь и наблюдая за парочкой.
Резко одернув руку от пса, словно его словили с поличным, красноволосый поднял голову, разглядывая Тура, будто впервые видя.
Что-то поменялось во взгляде неформала, но что, Тур не уловил.
- Это квартира моей матери, - проговорил медленно и устало Звеняшка, отвёл взгляд на Спайка и потянул к нему руку снова, собираясь погладить, но не донёс, опять резко одёрнул кисть и бесшабашно улыбнулся, поворачивая свою лохматую, растрёпанную голову к Туру. – Завещание было оформлено на меня сразу после смерти её матери, моей бабушки. Как оказалось, он сдавал её последний год моей учёбы и отсылал эти деньги мне…
Тур молчал. Взгляд Антона изменился. Он явно ожидал от Быкова реакции, но тому было плевать на эту сопливую историю, и на его лице не появилось никаких новых эмоций.
Тишину, как гром, разорвал упавший приглушённо на пол ошейник с поводком.
- Твоя неадекватная псина адекватнее тебя в сто раз, - вернув свою язвительность, проговорил, вставая с пола, неформал и через минуту скрылся на кухне.
- …тупой имбецил, - расслышал Тур и только тогда вопросительно приподнял бровь.
Кто бы говорил про адекватность!
Быков наклонился, погладил довольного Спайка и пошёл забирать вещи, которые до сих стояли около двери снаружи.
Мелкий ленивый засранец!
========== Глава 18 ==========
Антон.
Застыв в дверях кухни, я сжал кулаки и чуть ли не зарычал, как псина имбецила. Из былой стильной и дорогой роскоши не осталось ничего. Быстро развернувшись и чуть не наступив на ротвейлера, я, ругнувшись себе под нос и инстинктивно извинившись перед псом, понёсся смотреть квартиру. Я знал, что увижу. Знал - и всё равно не верил. Как он мог?
Как?! Ладно, сдавал квартиру, но мебель, вещи, картины?
Он всё продал! Всё! Всё что мама создавала своими руками! ВСЁ!
Квартиру-студию, где мама работала и рисовала, теперь было не узнать: аляповатая, неуместная, дешёвая, местами поюзанная мебель как уродливое бельмо на глазу смотрелась на светлом, спокойном, молочно-песочном фоне стен. Мне даже не стоило труда узнать, кто купил такое. Наша квартира превратилась в такую же безвкусицу. Шлюха папаши постаралась. Единственное, что осталось из бывшего интерьера, - ламинат, цвета выбеленного дуба, светлого, а местами оттенка топлёного молока стены и сложный, многоуровневый, сделанный по маминому проекту потолок, создававший ранее иллюзию огромного пространства и воздушности, а теперь превратившись в какую-то неуместную конструкцию.
 
Трясущейся от переизбытка эмоций рукой я достал мобильный и набрал номер этой гниды, называвшей меня некогда сыном. Гудки, длинные, нудные, бесили ещё больше, но я с упорством осла продолжал нажимать повтор вызова. В комнату зашёл рот и, будто рассматривая интерьер, начал крутить башкой, усевшись почти посередине комнаты.
- Бери трубку, сука! - тихо ругнулся я, но меня никто не услышал, кроме пса.
Дверь квартиры хлопнула. Наверное, имбецил принёс вещи, – отметил я автоматически, подходя к окну и рассматривая небольшой кованый балкон. Взгляд зацепился за белое полотно, валяющееся на балконе, но злость на папашу сбивала и не давала сосредоточиться, пока чуть поднявшийся ветер не задрал край полотна.
Открыв балкон, я бросился поднимать полотно. Холст – мамина последняя работа, оставшаяся недописанной из-за того, что рак прогрессировал и разрастался по всему организму намного быстрее, чем предрекали врачи. Опухоль в желудке удалили, но метастазы уже были везде, поедая и убивая организм. Врачи разводили руками. Боли были ужасные. За пару месяцев из красивой женщины она превратилась в живой гниющий изнутри труп с такими адскими болями, что даже уже морфий не помогал. Папаша тогда, урод, дома почти не появлялся, проводя время со своей шлюхой и отбрехиваясь работой. Бабушка ухаживала за мамой, хоть папаша и настаивал на больнице, но бабушка была непреклонна, и ему ничего не оставалось делать, как молчать, скрипя зубами. Я тоже старался появляться дома редко, да и мама в бреду часто кричала чтобы я убирался и не видел того, что с ней происходит. В квартире тогда было невыносимо. Приторный, сладковато-гнилостный запах смерти и лекарств был удушающим и тяжёлым, как каменные глыбы. Я на тот момент учился в школе, и как сейчас помню тот день, когда мне позвонила рыдающая бабушка и сказала, что мамы больше с нами нет. Папаша после её смерти чуть ли не светился от радости, прикрываясь хилой ширмой скорби вдовца, а вскорости, через пару месяцев, привёл свою блядь к нам в дом.
Мразь.
Разложив на полу недописанный, смятый, облупленный, покорёженный холст, который использовали в роли ковра на балконе, я рассматривал еле проступающие, но чёткие линии городского пейзажа Праги, вспоминая, как этот холст был некогда натянут на подрамник и стоял у окна.
Зря я решил использовать свой козырь потом. Сейчас. Я отомщу своему папаше, а его шлюху пущу по миру с их типа наследником. Чтобы они вдвоём загнулись!
Погрузившись в свои мысли и планы, я не понял, когда ко мне подошёл ротвейлер и лизнул в щёку, горячо дыша и обдавая запахом псины. Я шарахнулся от него в сторону, а сердце от испуга и неожиданности забилось. Рот, виляя задом, облизнулся и сел. Отодвинувшись от него, я достал телефон и снова набрал последний вызов слегка подрагивающей рукой. Наконец сука-папаша снял грёбаный телефон.
- Я думал, мы всё решили, - спокойно и мягко раздалось в трубке, настолько, что человек, незнающий моего папашу, не заметил бы ноток недовольства.
- Мы? Ты что-то перепутал, папочка! – проговорил деланно спокойно я, выделяя слово «Папочка», хотя в душе всё кипело и бурлило. – Ты, может, и решил, а я вот с тобой нет. Решил отмазаться ключами, и думаешь, мне хватит? Я знаю, что ты сдавал квартиру и позволил своей шлюхе продать мамины картины и мебель, поэтому ты вернёшь мне за это все деньги.