Изгой (СИ)
«Надо жить как все, если хочешь выжить. Теперь есть два способа для этого – «крышевание» и «отжатие». Их надо сочетать грамотно, и притягивать население. Без людин не устоять!»
С Тором произошло по второму способу – «отжим» чужой собственности известен с древнейших времен. В грамоте из приказа была указана граница по восточному берегу, так что слобожане отправились на бахмутские варницы, благо их всего несколько десятков приехало на возах. Вот оттуда и впредь они соль будут возить, пока татары коммерцию не порушат, в том у Галицкого сомнений не было.
Защищать конкурентов он не собирался, хотя поначалу такая мысль показалась ему кощунственной. Но по размышлению пришел к выводу, что раз его «подставили», то и он других имеет право под удар подвести. Ибо, как Юрий знал подобный бизнес по 21-му веку, за «защиту» платить надобно. А слобожане оказались прижимисты на удивление, надеясь, что их и так охраняют построенные другими крепости, что примут на себя татарский набег и отразят его собственными силами.
«Шас – скупой платит дважды! Свою соль мы как-нибудь сами найдем кому сбыть, благо покупателей хватает!»
Глава 5
– Как съездил, княже?
Смалец встретил Юрия у ворот Славянска. За последние месяцы городок разросся до весьма приличных размеров, полностью заняв возвышенность. Пригорок опоясывали земляные валы, усиленные эскарпами и тыном – вкопанными заостренными бревнами, и поставленными башенными срубами. Возводить дополнительные укрепления не стали – отразить татарский набег можно и так, благо уже есть, чем встретить степняков.
– Нормально, Григорий Иванович, все как всегда, и потихоньку. Тор посмотрел – валами крепость уже прикрыли. Варницы работают, соль продавать будем осенью. У тебя как?
– Через неделю реку перегородим плотиной, лесопилку сегодня ставить начали, благо пилы кузнецы сделали. Бревен груду навезли – теперь с досками все хорошо будет.
– Можно только радоваться.
Негромко отозвался Галицкий, спрыгнув с седла. Огляделся – жизнь в городе шла своим чередом, на приезд князя никто не обратил особого внимания, кланялись в пояс и все. Смальца прежним прозвищем уже никто не называл – сын боярский Григорий Зерно сын Иванов являлся управляющим и правой рукой признанного Москвой изгоя.
– Разросся наш Славянск, с трудом узнал, когда приехал в мае. Строим и строим, а все «жилищный кризис» решить не могу. Видно какая-то напасть с квартирами во все времена.
Юрий пробормотал под нос, стараясь, чтобы Смалец его не услышал. И обвел взглядом покрытые черепицей крыши построенных домов. Благо глины хватало с избытком, причем самой разной. С весны начали обмазывать все деревянные строения глиной, белить мелом. Организовали лепку и обжиг кирпичей и черепицы, в чем назрела острая необходимость – нужно было класть повсеместно печи. Солома или камыш на крышах домов были удалены как источник пожаров – татары могли применить зажигательные стрелы, сейчас переставшие быть угрозой.
– Так без малого восемь сотен душ за стенами собрались, каждую неделю люди приходят под твою руку проситься. Не все хотят на «домовитых» казаков горб гнуть в работниках, а «голутвенными» далеко не каждый сейчас станет. Да и не нужны здесь «гультяи», им на Дону самое место, не на самом краю «Дикого Поля».
Юрий усмехнулся – действительно, далеко не все бежавшие на юг стремились тут «казаковать». Семейные предпочитали работать, брались за привычное хлебопашество или ремесло, ища в казачьих городках надежное убежище от татарских набегов. Тут не было крепостного ярма, да и войсковая старшина, хоть и те еще эксплуататоры, но не шла ни в какое сравнение с вотчинниками, которые драли со своих крестьян три шкуры. Покинуть ведь помещика нельзя, «Юрьев день» давным-давно отменили по «Соборному Уложению» царя Алексея Михайловича, которого «Тишайшим» бояре зря именовать стали.
Так что переселенцев и беглецов хватало – Юрий оставлял всех вольными, хотя холопов имел. Причем, те своей долей не тяготились – не нравиться, так уходи от владельца, степь большая.
Но вот с поселенцами все было иначе – с каждым заключался договор, то есть «ряд», на обоюдных условиях. Опять же – не по нраву, иди в казачьи земли, там примут. Но если решил остаться, то крест целуй князю на верность, чтоб без обмана.
А дальше все просто, выбор у каждого есть!
Хочешь, ищи место в одном из селений, которых больше десятка, там и устраивайся – первые пять лет никаких податей, кроме сборов на церковь. Но тут вопрос весь в селянах – захотят ли они тебя принять сразу, или поживешь у кого из них в работниках несколько лет, пока сам на ноги не встанешь как хозяин. Если нет ничего, кроме души, то три года работаешь на зажиточного соседа, потом получишь надел земли на двор и необходимый инвентарь, а по возможности и скотину с птицей. Тут кто как себя в работе проявит, батрацкая судьба незавидная.
Но можно остаться и в городке – опять же в работниках, если ремеслу нужному не обучен. Обычного труда хватало за глаза – от заготовки дров до строительства. Управляющему всегда не доставало рабочих рук – работа находилась каждому, жильем и пропитанием обеспечивались. Ремеслами занимались в охотку – гончаров тех с избытком имелось. Торговлишка кой-какая шла, те же копейки в обороте водились.
А так Славянск и Торское городище ничем не отличались от других русских городков – посадские люди издревле вольные, но тягло несут, и в ратники их записывают при необходимости, как в тех же стрелецких и солдатских слободах.
Юрий решил сразу ввести поголовную воинскую повинность. Служить в его княжеском войске был обязан каждый мужик, доколе сможет держать в руках оружие. Без такого казачьего уклада проживать в здешних краях нельзя, от татарских набегов нужно было отбиваться всем миром, чтобы не стать невольником. «Казачьи вольности» Галицкий пресек на корню – не хватало еще выборов и атаманства, и везде ставил своих начальственных людей, благо за первую зиму многих из крымских невольников, которым он доверял, взял на заметку.
Жизнь в городке кипела, раздавался живой перестук кузнечных молотов – оружейная мануфактура была его детищем, единственным «казенным» предприятием, на современный лад. Полдесятка мастеров, да дюжины две подмастерьев и работников, уже выдавали в день одну фузею с полным комплектом снаряжения, за что получали в виде оплаты целый рубль – по гривеннику мастерам, и по две копейки на каждого всем остальным, при полном довольствии и комфортабельном по местном меркам жилье, что само по себе говорило о привилегированном статусе.
Весьма приличные деньги зарабатывали «княжеские оружейники» для данных времен, где работник получал по 20–40 копеек, стрелец и солдат по рублю, а подьячий в приказе три рубля в месяц. И это при том, что жилье и пропитание они оплачивали из собственного кармана.
Галицкий миновал казарму и церковь, посмотрел на возводимую мазанку будущей школы – нужда в грамотных людях была просто жесточайшей. Однако оставалась надежда, что лет через пять удастся переломить ситуацию к лучшему.
И подошел к своему «княжескому терему» – все отличие которого от городских мазанок заключалось в том, что был очень большой хатой с двумя печами. Зато построен в рекордно короткий двухнедельный срок, не с земляными, а дощатыми полами.
Посмотрел на зеленые ростки единственного в городе огорода. Довелось ему побывать перед отъездом из Москвы в «Немецкой слободе» – к его великому удивлению узнал там, что картофель и подсолнечник давно известны и выращивают их в качестве декоративных растений. Купил сразу клубни и семечек для посадки – на него смотрели как на дикаря, когда он не захотел платить полтину за ценную инструкцию по выращиванию этих диковин, незнакомых московитским варварам.
– Здрав будь, княже!
В доме его встретили низкими поклонами Авдотья и Зульфия, теперь княжеский титул никого не удивлял – пусть «ляшский» князь, но он и в Африке князь. А тем более для горожан, которым высокий статус Галицкого чрезвычайно льстил – они де «княжью люди».