Глазами сокола (СИ)
Когда первый солнечный луч, – куда более тёплый и ясный, чем свет ночных огней, – коснулся всё ещё закрытых ставней и скользнул в щель меж них, охотник замер в ожидании: что же теперь будет с его загадочной питомицей? Но ничего не произошло. И когда Сириус открыл ставни, впустив в комнату поток солнечного света (утро было по-зимнему морозным, но по-весеннему ясным), девушка лишь чуть поморщилась во сне и ещё выше подтянула одеяло.
Сириус затопил камин. Сон, казалось, забыл к нему дорогу вовсе, а усталость не давала о себе знать. Такое с ним бывало, порой, на охоте, когда он выслеживал добычу и мир был удивительно прост и понятен. Он знал, что она уже не спить, хоть и не оборачивался: он чувствовал её взгляд. Послушает ли она его теперь, при свете дня?
– Здесь всегда так холодно? – раздался её голос.
Он был тихим, но куда более походил на человеческий, да и клёкот вторгся в полотно слов лишь единожды, в самой его середине.
– Это север, – ответил Сириус прежде, чем обернуться.
Она всё так же натягивала одеяло до подбородка, но теперь сидела на его кровати. Ноги её были согнуты, поза расслабленной, а в глазах было больше любопытства, нежели страха.
– Ты больше не боишься меня? – спросил Сириус.
– Отчего-то не боюсь, – ответила она.
Сириус не знал, что ещё сказать. Он обернулся и теперь смотрел на неё, а слова все разом вылетели у него из головы, хотя нужны они были, как никогда в жизни.
Они изучали друг друга в полном молчании.
Селеста была почти ребёнком. Её волосы были удивительного цвета желтеющих осенних листьев и болотной морошки. Губы и щеки покраснели то ли от холода, то ли по другой, неведомой, причине. Глаза были похожи на взор лисицы, греющейся на солнце и незамечающей близости человека. Он знал, что под одеялом скрывалось тонкое девичье тело, и, внезапно, осознал, что это необъяснимо волнует его. Селеста не была самой красивой из всех женщин, что он видел, но её присутствие вызывало странную тревогу. Это смутило охотника.
– Ты мерзнешь, а я обещал о тебе позаботиться, – пробормотал Сириус, – никуда не выходи, пока я не вернусь.
Он вышел из комнаты раньше, чем она смогла хоть что-то ответить. Охотник говорил себе, что нужно спешить на ярмарочную площадь, оправдывая своё стремительное бегство из комнаты. У местных торговцев есть поверье, что чем проще прошла сделка после первой ночи танцующих огней, тем прибыльнее будет следующий месяц, оттого часто предлагали очень низкую цену первому утреннему покупателю. Но как не старался Сириус уговорить себя, что причиной его спешки была возможная выгода (а он очень старался), охотник понимал, что просто сбежал. Он бежал от внезапно уютной утренней тишины, от необъяснимого волнения, от глаз по-детски открытых, глаз цвета горечавки и утреннего тумана. Он как никогда остро осознавал собственное одиночество…
Глава 8. Любопытная птица
Девушке трудно было вернуться в человеческий облик. Она потеряла счёт дням, проведённых в перьях, в теле столь маленьком, что окружающий мир выглядел необъятным и страшным…
Ветер носил её над морем и прибрежными скалами вначале, когда она ещё до конца не понимала, что именно с ней произошло. Это было ужасно. В те бесконечно долгие часы, когда безжалостные порывы трепали её крылья, а головокружение сводило с ума, она ещё надеялась, что вот-вот проснётся в своей постели и выдохнет с облегчением. Как бы было бы хорошо, если бы произошедшее оказалось лишь страшным сном!
В какой-то момент бесконечное кружение ветров прекратилось так же внезапно, как и началось, и она упала. Всё тело ныло и было каким-то чужим. Кожу кололи и царапали мелкие ветви, колючки застревали в оперенье, а силы, казалось, покинули её. Королевну с детства учили, что сдаваться нельзя, что у пути отчаянья не будет ни выгоды, ни выхода. Селеста была куда сильнее, чем казалось на первый взгляд.
Она смогла встать, но тело плохо её слушалось. Мышцы двигались иначе, совсем по-другому. Девушка пыталась сделать шаг и восстановить равновесие, но у неё не получалось, она вновь и вновь падала. С трудом выбравшись их зарослей кустарника на свободную каменистую площадку, она вновь попыталась встать и сделать шаг. Почему же ноги так плохо слушались? И почему она не чувствовала пальцев рук? И тогда она увидела: там, где должна была быть кисть, были пёстрые бурые перья. Селеста в жизни никогда так не боялась, как в тот момент! Даже тогда, когда во время уроков фехтования случайно поранила одну из своих нянь, поскользнувшись во время выполнения сложной фигуры.
Она металась по камням, хлопая крыльями, крича от ужаса, вертя головой в попытке осмотреть своё тело. Она двигалось стремительно, интуитивно, не понимая, что происходит, всё сильнее пугаясь своего открытия; вместо мольбы и женских криков из её уст лился птичий клёкот, её ноги теперь были увенчаны когтями, которые шкрябали по известняковым плитам, а её руки были теперь крыльями, и ужас не давал ей оценить их природную красоту… И перья… Перья… Перья! Они были всюду! Инстинкты и крылья спасли её, когда поглощённая танцем страха и отчаянья, она оказалась слишком близко к краю уступа, поросшего колючками и утёсником…
Когда её крылья распахнулись, прерывая падение, изумление было столь велико, что страх был мгновенно забыт. Он отошёл куда-то на второй план, и на время, будто утратил своё значение. И вместе с тем пришло понимание: она превратилась в птицу, она умеет летать. Это не было сном.
Недели она проводила в одиночестве ранее ей неведомом, оттого более мучительным. Она всё больше подчинялась инстинктам – они помогали ей выживать. Но в какой-то момент, королевна поняла, что забывает, каково это: быть человеком. Будто сама её суть, её сердце и душа обрастали перьями, медленно и неумолимо вслед за телом становясь птичьими. От этих мыслей всё внутри начинало леденеть… И тогда она стала искать людей, которые могли бы напомнить, какой она сама была когда-то. И пусть потерявшись в инстинктах животного было проще жить со страхом внутри и душевной болью, она должна была справиться. Люди помогут ей. В конце концов, на континенте то и дело случались такие истории: у таких заколдованных, как она, всегда была надежда на возвращение человеческого облика! Королевна была упорной: летала над горами и степями у их подножья, но там она не встретила людей. И тогда она направилась в сторону полоски леса, чернеющей на горизонте. И вскоре, её поиски увенчались успехом! Но ей никто не помог: долгожданная встреча с человеком чуть не стоила ей жизни. Наверное, из прихоти один из охотников стал выхаживать её, но ей незачем было жить. Казалось, в её маленьком тщедушном тельце не осталось и крошечного места для надежды, в первый раз в её жизни. Человек был молчалив и казался ей мрачным, и щетина на его щеках вызывала отвращение. Она была ему благодарна: по крайней мере не придётся умирать в одиночестве… Но в один из дней, он вдруг заговорил с ней. И слова его что-то затронули где-то глубоко внутри. Оказалось, что всё же маленькая искорка желания жить в ней ещё осталась!
А теперь Селеста была здесь. Её крылья вновь стали руками, а когти, – цепкие и опасные, – наконец-то исчезли. Всё позади? Нет, она чувствовала, где-то внутри неё всё ещё жила птица, и эта крылатая часть души не спешила покидать её тело. Она лишь на время ослабла и отступила в тень: девушка откуда-то знала это. Однажды, она вновь покроется перьями, а вместо слов человеческих из уст её будет литься лишь птичий клёкот. А значит, она не могла ещё вернуться домой. Бедные её отец и мать! Что с ними стало – исчезнувшими и почти позабытыми своим народом? Живы ли вообще её родители? Охотники много говорили об её родной Эстеврии (и она порадовалась, что благодаря матери-княжне, изучала язык северных торговцев с раннего детства). И по их словам выходило, что от её дома – края солнечного и радостного,– от её уютного мира, в котором прошло детство, в котором среди шума волн и аромата садовых цветов и яблонь, она превратилась в свой срок из девочки в девушку, от этого любимого и светлого места почти ничего не осталось! Несчастные её нянюшки и подруги, бедный её народ, которым она искренне дорожила с раннего детства!