Память Древних (СИ)
— Потому что любую Цитадель Тайн защищает оборонительный барьер, — тоном, которым сообщают о грандиозных открытиях, поведала чародейка. — И потому, что у архонта нет никаких по-настоящему сильных атакующих заклинаний, чтобы пробить его.
Стенн натуральным образом хмыкнул. Фирин прочистил горло смешком.
— В каком смысле? — спросил маг. Подобное заявление выглядело натуральным образом абсурдно.
— В прямом. Смотрите, — Данан зажглась, сложила ноги крест-накрест, и наклонилась к остальным. Диармайд примостился рядом, и, к интересу большинства, Жал даже не попытался оспорить это. — Вы, я имею в виду, те, с кем мы уже давно, — уточнила женщина, — привыкли ассоциировать магов со мной. Но я не обычный маг, я рыцарь-чародей. Для меня само собой разумеется владеть двумя Домами магии. Однако основная часть магов всегда развивается только внутри одной школы. Даже ты, Фирин, — оглянулась она на эльфа. — Ты непревзойденный телемант, но только телемант.
Эльф на это пожал плечами: что есть, то есть.
— И как это мешает архонту пробить барьер в Цитаделях Тайн? — напрягся Йорсон. — Ведь иначе бы он вообще не заинтересовался амниритовыми шахтами, я правильно понял?
Стен снова хохотнул. А Борво, чуть растягивая и немного ворча, пояснил:
— Ах, да, вы же еще не знаете, что когда Данан рассказывает, мы всегда начинаем с истории про создание мира.
Тут Стенн заржал, а Данан сощурилась. Дей, наблюдая за женщиной, испытал навязчивый зуд в ладонях — одинаково хотелось её обнять и вмазать. А еще почему-то растереть, чтобы она стала больше похожей на живую.
— Мы с вами давно знаем, что в Консорциум принимали только тех чародеев, которые овладели двумя Домами магии, — произнесла чародейка.
— То есть все они были рыцарями-чародеями? — не понял Борво.
Стенн, между делом, расчехлил фляжку с элем и, закатив от удовольствия глаза, приложился. На возмущенный взгляд Диармайда: «Ты что делаешь?!», гном пожал плечами: «Ну а что? Просто так что ли тут сидеть?»
— Нет, — отозвалась Данан, — основной расцвет рыцарей-чародеев как ордена, сражавшегося против заклинателей душ, приходится уже на закат Ас-Хаггардской империи, и особенно на времена первых Пагуб, когда заклинателей душ было еще много. Поэтому, кстати, я хочу сказать, что ты был прав, Дей, в предположениях, — она обернулась к соседу. — Наш архонт не сможет поднять в армию нежить. По крайней мере, сам, если не найдет себе подручного заклинателя душ. Но это не главное. Важно, очень важно, — подчеркнула Данан, — то, что претендент в архонты в Консорциуме теократов должен был владеть двумя Домами магии.
— Ладно, это понятно. — Хольфстенн, сделав глоток, утер губы и включился в беседу. — Но, я думал, в любом магическом направлении есть атакующие заклинания, нет?
— Нет, — отозвался Фирин. — Простенькие атаки магической энергией может освоить любой маг. Однако купол Цитадели Тайн — это мощнейший барьер. Все, которые мне доводилось встречать, создавались несколько поколений совместными усилиями сотен телемантов и представителей других Домов. Такой обычной шаровой молнией не прошибешь.
— Нужно заклинание посерьезней, — добавила Данан.
— Намного серьезней. Самая разрушительная из магических школ, — продолжил Фирин, — Дом Владык, школа стихий. У них можно набрать с десяток подходящих узоров. Остальные Дома довольствуются одним или двумя заклятиями, и всех их можно пересчитать по пальцам одной руки.
— Небесный удар телемантов, — начала загибать пальцы Данан, — Магическая месть и Дрожащая темница в Доме Призыва, ни одного в Доме Свитков, и Поющая погибель — в Кошмаре.
— Да ладно тебе скромничать, Данан. Твое Увядание видели мы все, — заметил Хольфстенн. Он улыбался, но выглядел пугающе серьезным. Имел право.
— Увядание — это другое, Стенн. Его нельзя применить против барьера.
— Да-да, — включился Дей, заставляя себя отбросить навязчивые идеи насчет чародейки. — Давайте вернемся к барьерам. К чему ты завела речь про атакующие чары, Дан?
— Если бы в истории Аэриды существовал хоть один колдун, равно владевший тремя Домами магии, об этом бы знал каждый школяр, первый день вступивший в Цитадель Тайн, — ответила Данан. — Это значит, у нашего архонта в рукаве действительно только два больших таланта. И у меня не осталось никаких сомнений: это Преобразование и Иллюзии.
Диармайд вскинулся первым: разом в его голове пронеслось столько вопросов, что лейтенант едва не откусил себе язык. Поэтому спросил, как мог, ёмко:
— Данан?
Жал, хотя вслушивался с пристрастием осужденного, которому выносят приговор, старательно делал вид, что его здесь нет. Поэтому, оглядевшись вокруг себя, потянулся к Стенну — за элем.
Фирин был полностью согласен с Деем, поэтому повторил:
— Данан!
Данан медлила с ответом, словно подбирая в уме, как бы сделать очевидным для них то, что стало для неё. О, Вечный! Она, кажется, начинает понимать Жала, который всегда много и быстро соображает, но так мало высказывает. Ему ведь и так понятно, к чему болтать? И ей вот сейчас тоже…
— Йорсон, — обратилась чародейка. — Ты и твои подчиненные, как вы слышите архонта? Как он звучит для вас?
— Как голос старшего брата, — честно признался Йорсон, не став увиливать. В конце концов, они все тут с одной целью. — И в последнее время он ругается на меня так же, как ругался брат в детстве, до того, как мы сблизились.
Данан, издав смешок, скривилась:
— У Него заканчивается терпение.
Поглядев на командора, один из руамардцев тоже вставил:
— Голос ни на что не похож. Но он постоянно болтает о том, что если я сделаю то или это, то… — он сглотнул и снова поглядел на Йорсона, — то меня сделают констеблем ордена. Хотя бы.
Йорсон выдохнул, выдвинув вперед челюсть. В его лице отчетливо прочлось: «Сучий потрох».
— Вот все и встало на места, правда? — спросил еще один руамардский смотритель, треснув товарища по спине. Похоже, у них были склоки до спуска в подземелья, и этот несчастный здорово облажался, прикинула чародейка. Возможно, с десяток раз.
Данан обернулась к Эдорте:
— Кажется, мы натыкались на это еще в Астерии, когда ковырялись в хрониках. Что во Второй Пагубе смотрители мучились от шелеста?
Эдорта завелась тут же: и не только во второй. Во всех Пагубах, начиная со второй, смотрители терзались шелестом, неразборчивыми криками, скрежетом и воплями.
— О Первой почти не осталось сведений, — добавила воительница в конце, — но мы нашли упоминания о сладкой песне. Возможно, это оно.
Данан кивнула, не комментируя: достаточно и сказанного.
— Диармайд, ты говорил, у Редгара он тоже что-то напевал?
Дей кивнул: вроде того.
— И мне тоже… Ну, не в смысле поет. Я имею в виду, раньше больше голос шелестел, а теперь я отчетливо слышу каждое слово, — поделился Диармайд.
Данан улыбнулась совсем недобро и спросила вкрадчиво:
— И что он говорит тебе, лейтенант?
Диармайд начал отвечать, но Данан тут же перебила:
— Или, вернее, кем он говорит в тебе? — с видом рокового прозрения спросила чародейка. От подобного вопроса лицо Дея вытянулось: чего? Но Данан не сбивалась, и её убежденность была настолько заразительной, что даже Хольфстенн, забиравший назад фляжку с элем, замер на середине жеста. — Редгар, верно? — Данан накинулась на Диармайда. — Ты слышишь голос командора!
Она уже не спрашивала, а Диармайд, оторопев, молчал. Как она узнала? И, стоп, архонт? Так это не голос памяти, совести или самого Реда…
— Ты стал различать голос Темного, как голос, когда мы вышли из Талнаха, Диармайд, — продолжала Данан. — Только после того, как самого Редгара не стало. Вот почему ты постоянно говоришь нам, что бы он сказал и чего бы хотел. Тебе кажется, что он говорит с тобой, будто из памяти прошлого, будто ты так великолепно его знал! Но на деле ты так же слепо следуешь темной воле, как и я! Как… все мы!
Диармайд заерзал. В его голове резко что-то взорвалось и опустело. Словно он даже думать не хотел, что чародейка может быть права. Темный?! Неужели?! ДА НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! НЕТ, НЕТ И НЕТ!!! ОН ЖЕ ОТЧЕТЛИВО СЛЫШАЛ ГОЛОС ТЫСЯЧИ БИТВ!