Сны Персефоны (СИ)

Плети выстреливают и обвивают его, прежде чем он успевает что-то понять. Держат крепко, душат надёжно. Вот, уже хрипит и пытается избавиться от них.
Нет, всё, хватит. Теперь вопросы буду задавать я.
И, нависая над ним, отражаясь чудовищем в широко распахнутых глазах, я, как он и хотел, говорю одно лишь слово:
— Правду!
Одно я знаю точно — моя война будет честной.
… когда он засмеялся — мягко, чуть ехидно, бархатисто — у Персефоны по телу разбежались мурашки. До чего приятный и волнующий смех у её невозможного мужа. И удивительно успокаивающий — вот уже и тревоги, мучившие душу, отступили.
Персефона вздохнула и склонила голову на плечо Аиду, поудобнее устраиваясь в кольце сильных рук. Теперь она надёжно защищена от всех чудовищ, включая саму себя.
— Восхитительно! — прокомментировал Аид её последние слова, поцеловав в чистый высокий лоб. — Теперь я буду знать, к кому следует обращаться, если мне на допросе слишком несговорчивый пленник попадётся!
Он нежно, но крепко держал Персефону на руках, прижимая её хрупкое тело к своему — большому, горячему и словно вытесанному из камня. За мужем, как за каменной стеной, — именно так она себя сейчас чувствовала.
Выводя маленьким пальчиком у него по груди одной ей известные узоры, Персефона сбивчиво рассказывала, как обошлась с Адонисом. Только вот сейчас, когда пришлось возвращаться в те события, не было ощущения ликования и торжества, какие испытывала тогда, вонзая в юного бога железные шипы своей лозы. Скорее — стыд, неловкость и отвращение к себе.
Аид, легко перепрыгивая с камня на камень, нёс её куда-то, внимательно при этом слушая, иногда поддакивая, а иногда — посмеиваясь. В такие моменты Персефона не дулась, а успокаивалась, словно его смех производил исцеляющий эффект.
И вот они — Персефона на руках у Аида — оказались на берегу Коцита. Царица Подземного мира с лёгкостью узнала окрестности: недалеко от этого места она когда-то разобралась с Минтой. Здесь, под сенью плакучих ив, Аид уселся на камень, удобно устроив её у себя на коленях. С недавних пор это место стало их тайным. Царственная чета любила спрятаться здесь, убежав от придворных и от всех на свете проблем. Чтобы хоть недолго, но быть вдвоём.
— Тебе непротивно? — Персефона произнесла то, что тревожило и беспокоило её уже несколько месяцев, вскинула голову и поймала взгляд мужа. Только трудно было понять по глазам, о чём именно он думает.
Смертные говорят: глаза — зеркало души. А ещё, что чужая душа — потёмки. В зеркалах души Аида отражались не потёмки — абсолютная, настоянная в веках, тьма. И за её пеленой было не разглядеть истины.
Аид усмехнулся и ласково очертил нежный овал Персефониного личика.
— Что мне должно быть противно?
— Что я чуть не убила…
— Но не убила же.
— Но очень хотела убить!
— Весна, прекрати! — вдруг строго и жёстко рявкнул он. — Я убивал. Много раз. Нередко — в спину, бывало — подло, случалось — наслаждаясь процессом. Тебе противно?
Аид чуть ехидно сощурился, буквально прожигая её взглядом.
Персефона спрятала глаза, тяжело вздохнула и сказала:
— Это не то. У твоих убийств были причины.
Он резко ссадил её со своих колен, и когда она, ошарашенная и разозлённая, вскочила, хватил за руку и дёрнул на себя:
— Сядь! — она опустилась рядом, непонимающе глядя на него. — Слушай и запоминай. Не бывает градации убийства, и нет ему оправдания. Даже тот, кто убил, защищая или защищаясь, всё равно убийца. Неважно, был насильник с тобой нежен или груб, если он взял тебя против твоей воли, значит, он отступник. Нельзя оправдывать такие вещи. Но надо признавать свою суть: да, мы — боги, способны не только созидать, но и убивать. Что будет с Землёй, если Гелиос однажды не выведет на небо свою золотую колесницу? А что будет — если опустит её слишком низко? Смерть ждёт мир и в том и в другом случае. А ведь люди считают Гелиоса наиважнейшим божеством. Такова природа божественного — карать и миловать, дарить жизнь и отнимать её, создавать царства и разрушать миры.
 
Персефона смотрела на мужа, широко открыв глаза, и впитывала каждое слово, как губка. Аид никогда прежде не говорил так много и при этом — так зло и страстно.
— Не вздумай оправдывать меня или же чересчур винить себя. Убийство ужасно всегда — совершенное ли, задуманное ли. Но если ты не примешь свою способность не только дарить жизнь, но и убивать, не примешь свою внутреннюю монструозность, то сломаешься. А я не хочу, чтобы ты ломалась. Я не смогу вытянуть тебя из тьмы.
Он порывисто обнял её и страстно прижал к груди. Персефона чуть не задохнулась — и от силы объятий, и от силы чувств, которые захлестнули и чуть не утопили её.
— Противно… — повторил Аид, осыпая поцелуями щёки, шею, плечи… — придумаешь… — и вот уже хитон сполз с плеч, мужская ладонь накрыла идеальную грудь, а из женских уст вырывалось тихое: «Ах!» — …необходимая… как воздух… как сердце…
Аид никогда не признавался ей в любви напрямую, не произносил само это слово, но всегда делал всё, чтобы у неё не возникало сомнений — она самая любимая, самая нужная, самая красивая во всей вселенной.
… позже, когда они уже отдыхали после безумной страсти, расслаблено лаская друг друга или переплетая пальцы, Аид сказал:
— Нам пора, Весна.
— Куда? — она удобно устроилась у него на плече и никуда не собиралась идти. Ей было слишком хорошо, хотелось уснуть вот так — в тепле, ощущая запах любимого мужчины, его силу и нежность. Мозг отказывался работать, что-то анализировать и вообще соображать.
— Ты уже достаточно взрослая, чтобы кое-что увидеть… — произнёс Аид, ласково перекладывая её со своего плеча на травяную подушку, приподнимаясь на локте и нависая над ней.
Персефона фыркнула и ткнула его локтем в бок:
— Достаточно взрослая! Это до чего же мне надо было дорасти?
Он поднялся и протянул ей руку:
— Идём, сейчас всё увидишь.
Она усмехнулась, и не думая вставать и следовать за ним.
— То есть, чтобы посетить Звёздный Чертог я была достаточно взрослой уже несколько веков назад?
Персефона смотрела на мужа снизу, сейчас он казался ей настоящей громадиной — такой высокий, — кажется, головой касается неба, но совсем нестрашный.
— Да, — спокойно ответил он, — потому что нет возраста для восторга и счастья. К тому же, в Звёздный Чертог бог должен войти ещё сравнительно юным.
— А до того, что я увижу сегодня, я должна была дорасти?
— Да, чтобы суметь принять.
— Так что же это?
— Увидишь…
— Ты — коварный интриган и варвар. Как можно тащить куда-то женщину, после того, как она занималась любовью? — её, между тем, бесцеремонно подняли с мягкого травяного ложа. При этом Аид загадочно ухмылялся, как и полагается коварному интригану.
— Тащить можно, — сменила Персефона гнев на милость, когда удобно расположилась в руках мужа, — сначала в купальню, где вода теплая и усыпанная лепестками роз, а потом — снова в постель, — продолжила, густо краснея и выдавая тем самым — для чего именно. — Это — единственный вариант.
В чёрных глазах Аида заплясали лукавинки.
— Убедила. Внесу небольшие коррективы в изначальный план.
Коррективы они вносили до тех пор, пока колесница Нюкты не вернулась восвояси — а значит, наступило утро.
 
И теперь уже Аид был непреклонен, а Персефона — не очень-то возражала. С приходом нового дня проснулось и её любопытство.
Муж велел ей одеться попроще и по-походному. Персефона выбрала серый льняной хитон и бежевый пеплос к нему. Изящные ножки обвили ленты лёгких сандалий. Длинные рыжие волосы она заплела в косу. В этом наряде стала похожа на очень юную и невероятно привлекательную крестьянку. Ну что ж — богиня Весны и есть немного сельская труженица.