Язверь (СИ)

— Ничего себе! Получается, что я — то есть вторая я — сейчас нахожусь дома?
— Так точно, — подтвердил Никита.
— А ты — то есть другой ты — едешь следом за мной в больницу, чтобы потом пригласить в Останкино?
Ник задумался, перестал гладить лодыжку.
— Нет. Я сейчас сижу на скамеечке и дожидаюсь, когда же ты выйдешь. Инстинкт лемурга, знаешь ли.
— Точно, — подтвердила Гера.
Ей пришло в голову, что можно же позвонить себе самой по мобильному и рассказать о том, что случилось. Потом наставить себя же на путь истинный.
Рука потянулась к карману.
— Не выйдет, — прочитал ее мысли Никита. — Коридор с петлей в прошлое полностью разряжает мобильные телефоны. Да и ни к чему это, все благополучно закончилось.
— Твоя нога?
— Наплевать, — Никита махнул рукой и поднялся, — давай-ка двинемся к лагерю. Нас уже заждались.
Дорога — прямая, как взлетная полоса — вела их к холмам. Солнце поднималось над горизонтом, и становилось заметно теплее. Пьянящий воздух Аркаима — места, куда бы Гера в одиночку никогда не отправилась — был ей по вкусу.
— Можем устроить привал, — предложил Никита.
— Чтобы выспаться, мне нужны полноценные восемь часов.
— Тогда отоспишься в палатке.
Километр Аркаимской дороги они покрыли за четверть часа; Гера прилично отстала, и Ник несколько раз останавливался. Наконец их подобрал проезжавший мимо УАЗик. Попутка появилась вовремя, и Гера расслабленно задремала на заднем сидении под громкий мужской разговор. Обрывки этого разговора причудливо переплелись в ее голове, превратились в занятный сон про пришельцев. Вскоре Никита извлек ее из УАЗика, поставил на землю.
— Проснись, — он тряхнул ее легонько за плечи, — так важную встречу проспишь.
Она неохотно открыла глаза и тут же их снова закрыла, ухватившись за Ника, как за спасательный круг. Ее биологические часы показывали полпервого ночи. С мыслью, что им удалось переместиться в другой часовой пояс, организм мириться не стал.
И все-таки Ник ее растолкал — надавал несколько звучных оплеух по щекам, да так, что она громко вскрикнула:
— Ой! Ты чего?!
Тем временем к ним подошел невысокого роста парнишка, таких обычно называют «ботаниками». Его выражение глаз произвело на Геру противоречивое впечатление. Поначалу она не разобралась, что ей кажется странным. И только, присмотревшись, решила, что парень этот — полная противоположность знакомому лодочнику, пожилому юнцу с привычками взрослеющего подростка. Тот, кто сейчас громко приветствовал Ника, был пожившим уже человеком с долгим жизненным опытом, приобретенным лет эдак за шестьдесят.
— А это Гера, моя ассистентка, — сообщил Ник парнишке.
— Борейко, — представился паренек, — можете звать меня Сашей.
Гера собралась обратиться к нему по имени, но Ник ее опередил, как будто исправлял недоразумение:
— Александр Анатольевич Борейко, — поправил он со знанием дела, — профессор физико-математических наук, доцент. Раньше преподавал в Московском Университете.
— Бывший профессор. Теперь в добровольном порядке консультирую местных исследователей. Много здесь интересного, знаете ли. Но не все обычным людям доступно.
— Вы в Университете работали?.. — смутилась Гера. — Сколько же вам, извините, лет?
Борейко шагнул назад и выпятил грудь, как-будто говорил не с ней, а со студенткой: назидательно, с требовательными нотками в голосе. Гера сразу же представила, что у профессора отросла борода и появились морщины, настолько убедительно он играл свою роль.
— Ведь вы лемург, Гера? Тогда вы обязаны заинтересоваться необычным феноменом, который в наших кругах зовется «зеркальной ловушкой». Я нахожусь не в своем теле, вот в чем беда. Теперь мне в пору опять студенческую скамью осваивать.
— А все потому, что первым в Транспорт полез, меня не дождался! Если бы вы оба погибли?
— И хорошо, что полез. Иначе на моем месте сейчас бы Никита стоял в образе бородатого старика. — Борейко вздохнул: — Мальчишку, конечно, жаль. Его как будто и не было. О собственном теле могу сказать то же самое. Мне-то в принципе хорошо — новое тело намного сильнее прежнего, а вот у проводника со здоровьем не очень, вернее, совсем никак.
 
— Я получил твою sms-ку. Кажется, прибыли без опоздания? — Ник почесал затылок.
— Точно прибыли, по расписанию. Ну, что же, идемте. Тратить время на разговоры не будем.
Они двинулись вслед за Борейко к палаточному городку, расположенному неподалеку, всего-то шагах в пятидесяти. По пути им встретилась группа в льняных балахонах; люди медитировали на земле, каждый внутри алюминиевого халахупа. Долговязый спортсмен в черном костюме был их идейным наставником, он нараспев им что-то усердно втолковывал.
До Геры донеслись обрывки его монолога: «Аркаим — это линия жизни, от которой не следует прятаться… На Аркаим следует приходить с чистым сердцем и радостным настроением… Здесь, на Аркаиме, настоящая жизнь, здесь откровения тысячелетий… Да откроется в вашей душе сила Аркаимского места!»
— Это Афанасий Степанович Хмуров — психотерапевт со стажем, его многие знают, — рука Борейко взмыла в приветствии. — Он обычный человек, не лемург. Чувствуют, чувствуют мистики: что-то не так с Аркаимом, а что — разобраться не могут. И ведь не поймут никогда, для этого требуется заражение лемургизмом.
— Странные люди, — отозвалась Гера. — Достаточно посидеть в обруче, чтобы приобщиться к миру умерших?
— Вот здесь вы категорически ошибаетесь, — Борейко затряс головой. — Вот здесь — корень проблемы, вы это поймете. Мистики — люди чувствительные, с тонкой психической организацией. Они умеют чувствовать аномалии, осязать их поля вегетативной нервной системой. Но видеть то, что доступно нам… природа здесь бессильна, увы. Пройдут годы, десятки лет, да что там, минуют тысячелетия, и только тогда эволюция позволит обычному человеку наблюдать за феноменом Транспорта. Все сенситивы по сути своей — эволюцинаты. Из поколения в поколение передается и усиливается способность чувствовать тонкий мир.
— Вы в это действительно верите?
Гера вежливо улыбнулась, пытаясь дружелюбием сгладить шероховатости разговора. Но Борейко, похоже, не заметил этих шероховатостей. Она вспомнила, как отец называл серьезные перепалки на кафедре научными спорами, и успокоилась. Борейко из той же породы. Ему не привыкать.
Они подошли к лагерю лемургов — комплексу из брезентовых домиков; профессор исчез в ближайшей палатке, а через минуту уже протягивал Нику рюкзак.
— Вот, сберег. Получи. Возвращаю в сохранности.
— Это на случай, если путешествую без вещей, — Ник обернулся к Гере. — Здесь одноразовая бритва, футболка, зубная щетка…
— А нет ли в твоем рюкзаке крысиного яда? — спросила она с вызовом.
— Для чего?
— Потому что поспать мне сегодня уже не дадут!
Борейко всплеснул руками:
— Ну, конечно! Вы же устали. Забирайтесь в палатку, ложитесь и спите. Это мое пространство, никто вас не побеспокоит. Идите, идите. А мы пока поработаем.
Она так и сделала.
В палатке профессора находилось много случайных вещей. В отдельный угол сложили чужое: несколько собранных рюкзаков, с десяток верблюжьих одеял, резиновые сапоги. Там же каким-то образом уместился детский велосипед. Палатка напоминала забитый вещами чулан, в котором долго живут предметы третьей необходимости. И все же место в палатке нашлось и для Геры; рядом с велосипедом обнаружился разобранный спальный мешок, в котором она проспала до позднего вечера.
В полночь того же дня в большой казачьей избе Борейко устроил собрание. В пустую светелку набилось столько людей, что лавок для всех не хватило, и сидеть Гере пришлось на коленях у Ника. Опоздавшие ютились на подоконниках, переставив горшки с зеленью на пол. Верхний свет не включали.