Синеволосая ондео (СИ)

– Это оттого, что ты отвлекаешься на свои мысли. Стань этой кирьей, почувствуй то, что чувствует она, думай, как она. Представь, каким было её детство. Как она ездила летом в усадьбу за горами Орд, и как её суровая, наглухо застёгнутая дэска учила её нотам, покорности и смирению. Какое отчаяние охватило её, когда она думала, что любимый пришёл сватать её, но увидела страшного бородатого и бровастого чёрта. Но ей даже бежать некуда. Она должна смириться. А её капойо дает её надежду.
– Ты права. Я часто отвлекалась на свои мысли. Пыталась увильнуть от чтения, ссылаясь на то, что Ташта хочет побегать. Но, видимо, это я хотела побегать. Кимат, пойдём, я достану тебе кашу из-под матраса. Ригрета, спасибо тебе. Ты не знаешь, когда мы приедем куда-нибудь, где есть кровать?
– Надо спросить у Кадиара.
  
26. Достаточно подрезать крылья
 
Они двигались на юго-запад, и с каждым днём становилось всё теплее. Январь был на исходе, и Кадиар сказал, что через пару деревень они наконец прибудут в Арелл, где есть сразу несколько больших домов. Аяна поинтересовалась, как это, ведь эйнот принадлежит одному киру, на что Айол рассмеялся и ответил, что некоторые киры необычайно плодовиты, и передают свою страсть к этому делу потомству.
– Внуки кира не помещались в большом доме, и тогда его семья построила ещё одно поместье, а потом ещё одно. Это не значит, что они все владеют землями. Наследник-то всё равно один. В Арелле мы уже будем ставить «Капойо Лаис», так что теперь на каждом привале будем репетировать, – сказал он.
Аяна кивнула. Ей было, конечно, страшно, потому что с каждой деревней большие дома на их дороге становились чуть больше, а недавно их кормили на кухне нижнего этажа. Правда, в следующем большом доме их снова угощали в столовой, и впечатление сгладилось.
– Аяна, краска с твоих волос почти смылась, – сказала Чамэ. – Ты будешь пытаться их снова окрасить?
– Вряд ли. Это привлекало слишком много внимания. Если бы был способ покрасить их не на такое долгое время, я бы, наверное, согласилась.
– Я спрошу в лавке аптекаря. Там можно найти всё что угодно. Дева ондео лучше смотрится с синими волосами. Прости, если мой вопрос неуместен, но почему ты не стрижёшь их?
– Мне сказали, что их нельзя стричь, пока носишь ребёнка, а потом было как-то не до этого.
– У тебя красивые волосы. Не то что мои, жесткие, как мочало, да ещё и чёрные. Мои никакая краска не возьмёт.
– А ты бы покрасила?
– Да. Иногда хочется разнообразия, а в париках неудобно.
Аяне тоже иногда хотелось разнообразия, и в этом ей помогали большие дома, где они выступали. Фургон заезжал через главные ворота, реже – через боковые. Кадиар с труппой выходил из него, и под лай собаки или приветствия катьонте они несли наверх разрисованные холсты задников туда, куда им показывал дворовый слуга. «Уи-и-и-и-арр», – скрипели некоторые двери, впуская их внутрь дома. «Тр-р-р-р», – трещали петли других, которые открывали им катьонте. «Йа-а-а-у-и-и», – надсадно, на пределе слуха, свистели третьи, чтобы захлопнуться за ними с тихим и глухим «Тщ!» или гулким и громким «Бэм!», приглушая освещение в холле с белыми оштукатуренными стенами, или коридоре для слуг с деревянными панелями.
Пока дверь закрывалась за их спинами, Аяна пыталась угадать, кто первым встретит их в этом доме – кира, кир, управляющий, или просто один из катьонте, а может, юные кирио, не допускавшихся родителями на представление, но которых так привлекали поддельные мечи и шлемы, маски котов и собак или чрезмерно пышные перья шляп. Она пыталась угадать, какого цвета будут стены в комнате, где её разместят с Анкэ и Ригретой, и будут ли они оштукатурены, оклеены бумагой или отделаны пористым камнем, как в одном из домов, и будет ли в ней камин, перед которым так приятно сидеть, когда на улице моросит утомительный, бесконечно серый дождь.
Их угощали птицей, свининой и говядиной, овощами, странным колыхающимся желе с кусочками овощей и мяса или, наоборот, сладким, предлагали пирожные из пористого пышного теста, от которого сильно пахло яйцами, и сдобные рулеты, политые белой глазурью.
 
Она вдыхала разнообразные запахи этих домов, рассматривала со стороны то, как устроен быт этих людей, и пыталась представить, как они жили до её приезда сюда и как будут жить дальше. Эта игра ей не надоедала, и Аяна снова и снова загадывала, входя в дом, будет ли мужская половина начинаться прямо за дверью, выходящей в холл, или там будет нечто вроде кабинета, где кира может подождать мужа, которого попросила позвать.
Мужская половина всегда находилась слева от входа, а женская – по правую руку. В крупных больших домах весь первый этаж отводился под общие помещения, обширные светлые гостиные, столовую, комнаты для занятий рисованием или тем, чему учились в данный момент юные кирио. В малых же поместьях общие помещения перетекали друг в друга открытой арочной анфиладой, постепенно сменяясь личными покоями, уже имевшими двери.
Она понимала, что никогда полностью не узнает именно повседневную, не такую парадную сторону жизни этих чужих домов. Парадная сторона представала перед ней, когда она доставала кемандже из короба и шагала в зал, устроенный из гостиной, освещённый большими люстрами на несколько десятков свечей каждая, от которых воздух под потолком колебался, а катьонте время от времени приоткрывали окна, чтобы впустить немного свежего воздуха. Хозяева сидели в нарядных платьях, и на пальцах кир сверкали украшения, а волосы были уложены в причёски.
Другая сторона немного приоткрывалась им с утра, когда, открывая окно, Аяна видела, как во дворе торопливо или, наоборот, неспешно по своим обычным делам идут катьонте с вёдрами воды, кадками зерна, тележками с сеном, или садовник ходит, проверяя, не попортили ли зайцы молодые стволы. Она показывалась им служанкой, которая несла чистить вчерашнее праздничное платье, пострадавшее от разлитого вина или упавшего кусочка пирожного, или вдруг мелькала краешком неприметного, неяркого домашнего наряда, в котором какая-нибудь юная кирья шла с утра из купальни на завтрак в женской половине.
Ригрета как-то раз сказала, что большие дома похожи. Но Аяна не была согласна с её мнением. Они все были разные, и встречали их разными звуками, запахами, цветами. В некоторых комнатах, где они спали, солнце бывало лишь мимоходом с утра, в других – нещадно светило днём, а третьи освещались только на закате, вдруг розовея, словно девушка, залившаяся внезапным румянцем.
Большие дома Арелла тоже были не похожи друг на друга. Аяна сперва подумала, что они будут выступать в каждом из них, но Кадиар улыбнулся и сказал, что кирио не будут трижды платить за то, что можно оплатить один раз.
Катьонте открыл боковые ворота, впуская фургон, и легко, без скрипа затворил, когда тот заехал во двор. Большая серая собака пробежала мимо по дорожке и свернула за угол хозяйственных строений.
Аяна спустилась, держа Кимата за руку, на усыпанную мелкими серыми камешками дорожку,  и он сразу присел и и стал перебирать их. Аяна шла, с любопытством разглядывая светлые стены двухэтажного дома, с красивой крытой галереей вдоль окон второго этажа.
– Красивый дом, да? – спросила Анкэ. – Один из моих любимых. Ты заметила? Тут только конюшня, никаких кур.
Действительно, этот внутренний двор был не похож на исхоженные вдоль и поперёк слугами и обжитые курами и скотом дворы дальних деревень и городков. Хозяйственные помещения, окружавшие его, стыдливо прятались за поредевшими сейчас деревьями, оставляя взгляду лишь ухоженный сад, который стоял в ожидании весны, чтобы склонить зелёные ветви над небольшим прудом в центре. Все дорожки, проходящие через двор, будто намеренно подводили к этому пруду, и Аяна тоже не стала противиться. Она последовала направлению дорожки и вышла к каменным парковым скамьям, расставленным под деревьями у воды.
– Смотри, Кимо! – сказала она, подзывая сына. – Смотри, там утки!