Иду на свет (СИ)

Не почему-то, а как-то просто…
Но мама попросила:
— Одолжишь мне эту крошку ненадолго? — у Данилы.
Удивив и Санту, и его…
Чернов с улыбкой согласился, конечно… А Санта одновременно обрадовалась и загрустила. А ещё задумалась. Ведь степень её привыкания к тому, что они с Данилой — неизменное целое — незаметно достигла пугающих величин. Они везде вместе — это уже аксиома.
Провожала Данилу, долго обнимая и подставляя губы поцелуям так, будто не на ночь, а минимум на неделю расстаются.
Возвращалась в дом в припрыжку, потому что напоследок он между делом окрылил.
— Надо было сегодня жениться… — Бросил замечание, ухмыльнулся в ответ на взгляд с сомнением…
— Дата хорошая…
Напомнил то, о чем Санта как-то вдруг забыла то, что было чертовски важно все годы молчаливой безответной любви.
А дата ведь правда хорошая. И мама была бы рада не меньше, чем встрече с Данечкой.
Но это уже неважно.
Пятнадцатого апреля или шестнадцатого июля — какая разница? Счастье ведь неотвратимо…
А сейчас — по-особенному ощутимо. Волнами разливается по телу вместе с движениями маминых рук — от макушки вниз. С тем, как всё плотнее укутывает аура её неповторимого уютного тепла… Санта ныряет в ощущения, чувствуя, что ещё немного — и уснет.
— Просыпайся, Сантуш…
А потом вздрагивает, потому что мама прижимается к её щеке губами, по попе хлопает — легко-легко…
— Завтракать давай… Я тесто на блинчики сделала…
Лена встает с кровати под тихие дочкины хныки и собственный тяжелый вздох. Обе знают: она тоже с радостью бы до обеда лежала. Но зачем-то спешит на кухню.
Отходит к двери, оттуда смотрит с улыбкой, как Санта начинает шевелиться. Потягивается. Садится. Головой крутит. Глаза трет…
— В душ и спущусь…
Обещает, улыбается снова.
А стоит Лене скрыться за дверью — действительно плетется в ванную, хоть и есть желание немного смухлевать. Завалиться под одеяло и дать себе ещё пять минуточек.
Но мамино доверие предавать нельзя, поэтому…
* * *
На блюде — кружевные, пахнущие кокосовым маслом блинчики с хрустящими бортами. За окном — яркое солнце и сочная зелень.
Санта сидит за столом, складывая уже третий блин треугольником, чтобы потом решать — сметана, варенье или есть так…
Рядом с ней лежит телефон. Он же вспыхивает.
Это Данила.
Она спросила, как у него дела. И вот ответ:
«Вернулся из спортзала. Тебя во сколько забрать?»
Пальцы тянутся к экрану. Хочется написать: «Можно прямо сейчас». Но она сдерживается. Поворачивает голову, скользит взглядом по профилю мамы, которая перетирает бокалы…
Та улавливает внимание дочки моментально, тоже смотрит. Тоже с улыбкой…
— Сбежать уже хочешь? — мысли читает, кажется…
Фыркает в ответ на реакцию Санты — она краснеет.
Наверное, плохо быть настолько очевидно влюбленной. Они ведь с Данилой давно уже вместе. Но Барселона будто новый виток отношениям дала. Вместо того, чтобы надоесть друг другу, они вышли на новый уровень постоянного голода.
— Сбежишь, малыш… Сбежишь… — И если первое предложение Лена произносит всё так же — с улыбкой. На втором взгляд чуть стекленеет…
Телефон Санты снова жужжит, и там снова Даня, наверное, но она вдруг чувствует тревогу. Продолжает на маму смотреть. Всмотреться пытается…
Следит, как она выпрямляется сильнее, снова надевает маску улыбки, ставит бокал сначала, потом подмигивает даже. Подходит к обеденному столу, садится рядом…
— Я волновать тебя не хочу, Сантуш…
Вытягивает руку вверх ладонью, и Санта тут же накрывает своей — без просьбы.
Надкушенный блин опускается на тарелку. У неё почему-то ускоряется сердце.
— Что-то случилось? — Санта спрашивает, взгляд Лены опускается.
Тишина, которая длится несколько секунд, кажется Санте вечной. Телефон опять жужжит, а она вдруг чувствует жгучий стыд.
Так глубоко ушла в себя, в Данилу, в ту реальность, что…
— Я плановый осмотр проходила. Мне результаты анализов пришли, малыш. Не очень хорошие.
Маму проворонила.
* * *
«Высока вероятность, что всё же рак».
 
Лена произнесла эти слова с улыбкой. Они же звенели в оглохших вдруг ушах Санты. Весь день звенели. И ночью не умолкнут.
Когда-то подобным образом её по голове огрело новостью о папиной смерти. Тоже внезапно. Она тоже была слишком счастлива. Тоже думала совершенно не о том.
Наверное, так жизнь осаждает её каждый раз, когда чрезмерно радуется.
Но для Лены происходящее — уже не новость. Для неё это уже реальность, которую она от дочери скрывала, а для себя приняла.
И за собственную слепоту Санте было невыносимо стыдно. Ведь пока она ездила по Барселонам, пока каталась на волнах своего слишком часто сменяемого настроения, пока бесилась с жиру, мама наедине с собой же переживала страшное — время сомнений.
Не хотела волновать дочку. Может и дальше не волновала бы, но существуют вещи, которые не скроешь.
И теперь они снова вдвоем. И снова мир вокруг осыпается.
Уже не так, как было, когда умер отец. Не разом завалило стенами. Теперь, возможно, всё будет иначе, но тоже страшно.
Даже думать об этом страшно.
Во время разговора с мамой Санта больше слушала, чем говорила. В данный момент Лена на стадии диагностики. Если диагноз подтвердится — несомненно, будут бороться. Мама полна оптимизма, а Санта пока просто в душевном оцепенении.
Хочется перепроснуться, но эта опция недоступна.
— Всё хорошо, малыш. Езжай…
Так звучало напутствие Лены, когда за Сантой заехал Данила. Сама она понятия не имела, как ей уезжать, и что делать, если оставаться. Ей переварить надо было. Пройти страх с отрицанием. Не у мамы на глазах. Не мучать её, заставляя вместе с собой переживать ещё раз то, что она уже пережила.
Мама не просила держать новость в секрете от Данилы, но Санта не смогла из себя ни слова выдавить.
Как об этом скажешь?
Произнести — это ведь своими руками придать происходящему черт реальности. Невыносимо страшно.
Потому что от рака умирают. Потому что даже молодые. Потому что непонятно, как это случилось с ними.
Санту будто сковало. Так же, как почти пять лет назад. Она не готова была к новости. И не успокаивало то, что к такой новости в принципе невозможно быть готовой.
Она снова должна была стать сильной для мамы, но слишком привыкла к благополучию и безопасности, слишком отогрелась, чтобы обрести хотя бы сходство с опорой сразу же.
Всю дорогу до Киева она молчала, чувствуя, как новое знание распространяется по организму холодом. Заползает в каждую клеточку, вытесняет уют, отравляет сомнениями.
Данила пытался заговорить, но она только головой мотала. Мол, не может сейчас…
Попав в его квартиру, попросила несколько часов для себя. Соврала, что срочно нужно нагнать по учебе. На самом же деле, преодолевая, гуглила. Мамины показатели, перспективы и способы лечения.
Пыталась заморозить эмоции, отключить сердце, а оно всё равно замирало. Очень страшно потерять маму. Очень страшно остаться сиротой. Очень страшно, когда уже знаешь, как это страшно…
Очень хочется разом поставить все в мире свечки. Но отчаяньем о землю разбиваешься с осознанием: это точно не спасет.
Они с Данилой весь день провели параллельно. Санта была благодарна мужчине, что он нашел, чем себя занять. Звуки его голоса где-то на заднем плане, когда он негромко говорит с кем-то по телефону, успокаивали даже в условиях, когда успокоиться невозможно.
Но подойти и поговорить начистоту, заручиться поддержкой Санта сейчас не могла. Снова, как когда-то, язык к нёбу и не хватает смелости. Снова, как когда-то, если что-то говорят — одни глаза.
Которые она изо всех сил пытается прятать.
Чтобы отвлечься — хлопает крышкой ноутбука и берется за готовку. В голове прокручивает слова, которые должна сказать чуть позже — когда позвонит маме. Настраивалась на то, каким должен быть тон. Перестраивала свою неделю, ведь теперь всё иначе. Она должна быть всегда рядом. В самые сложные и самые важные моменты.