Боюсь тебя любить (СИ)

– На этой неделе точно нет. У нас уже начались разговоры про распределение…
– Распределение?
– Это когда после вручения диплома тебя отправляют служить в определенную структуру в определенном городе.
– Ты не останешься в Москве?
– Хочу, и у меня есть на это все шансы. Но также нужно быть готовым, что придется уехать…
– Ясно. Я в ресторан уже зашла. Давай потом созвонимся.
Вру, потому что портить себе настроение еще больше у меня просто нет сил.
  
35
 
– Токман у нас интеллигент. Матом не ругается, не пьет. Долг родине готов отдать. И как меня только угораздило в него вляпаться?
Сонька ржет и заваливается ко мне на кровать.
– Да-а-а-а… Ванюша у нас пример для подражания. Ты ему уже сказала, что на три года контракт подписала?
– Нет.
– Мне кажется, сказать стоит. Если его не оставят в Москве, ты с ним поехать не сможешь, Тат.
– Я знаю, – утыкаюсь лицом в подушку. Выть хочется от происходящего, но и проигнорировать контракт, который был моей мечтой, будет сущей глупостью.
– Тогда поговори с ним.
– Поговорю, но потом.
– Сейчас затянешь, сама плакать будешь. Я же тебя знаю.
– Сонечка, милая моя, я не хочу ругаться. Я не хочу вносить разлад и напряжение в отношения. Мне так с ним хорошо. А если перед нами будут маячить все эти вопросы о будущем… все станет плохо. Пойми…
– Тат, детский сад, в курсе?
– А с другой стороны, почему я должна куда-то ехать, если его распределят? Почему я должна отказываться от будущего, а не он? Чем его профессия лучше моей? Что за привилегии?
– Дело же не в этом, – Сонька скептически хмыкает.
– Да знаю я… просто нужно же придумать для себя алиби. Три недели не виделись, а я так по нему соскучилась.
– Конечно, рассказывай, не виделись они, а кто в академию, как на работу, таскается? Я, что ли?
– Ну знаешь, эти пятнадцатиминутные встречи за секунду проходят.
– Так-с, меня ждет новый ухажер. У нас первое свидание, так что я помчала, – Сонька поправляет слегка растрепавшуюся прическу и сползает с кровати.
– Вот так всегда. Бросаешь меня, да? А я тебе, может быть, еще не всю душу излила… – смеюсь, наблюдая, как подружка вертится перед зеркалом. На ней шикарное кожаное платье. Черное, как воронье крыло. – Выглядишь сногсшибательно.
– Так, дольешь уже завтра. Не реветь и конфеты на ночь не жрать. Приеду, проверю.
Комарова убегает на свое свидание, а все, что остается мне, это включить телевизор и залипнуть на каком-то американском комедийном фильме про свадьбу.
* * *
– Наталья Азарина, конечно, неплохо, но не звучит. Нам нужно что-то более интересное. Запоминающееся.
– Как тебя друзья называют? – вклинивается Адриана.
– Тата.
– Тата, Тата, – Ерохин смакует мое имя на языке, – это уже лучше. Нужно менять фамилию. Придумать псевдоним.
– Мне кажется, и так звучит неплохо…
– Плохо, Таточка, очень плохо, – Константин щелкает пальцами и быстро-быстро шевелит губами, как рыбка. – Стихи. Ты показывала мне стихи. Как там у тебя было? Что-то про свободу?!
Он хмурится, сводит брови, жестикулирует, не обращая на присутствующих никакого внимания. После чего резко выпрямляется и пристально смотрит в мои глаза.
– Вот оно! То, что нам нужно. Свобода. Тата Свобода.
– Ну не знаю, – несколько раз повторяю про себя псевдоним, словно пытаюсь примерить, натянуть на себя, как новенькую юбку.
– Это оно… оно.
Ерохин подзывает Адриану, начиная с ней что-то обсуждать, а меня посылают на запись.
Оказавшись в помещении за плотным стеклом, где не слышно ни одного звука извне, нервно тереблю край свитера.
– Наташа, наушники надевай. Себя слышишь? Может, плюс громче сделать?
– Нет, так хорошо, – взмахиваю рукой и набираю в легкие побольше воздуха.
Первая запись студийного трека – это очень волнительно. Если неделю назад я еще в это не верила и делила слова Ерохина на два, после того как меня настращала Агата, то теперь нарадоваться не могу.
Константин Евгеньевич тоже здесь. Перед тем как я сегодня зашла в студию, его напутствующими словами стали: «Это будет хит, девочка».
 
Хит, который я написала сама. Ерохин взял мою песню, правда, завалил аранжировку. Ее начисто переделали, но звучать все стало действительно в сотню раз круче.
Не знаю, сколько времени я провожу в студии, в какой-то момент просто теряю счет.
Каждый фрагмент приходится писать отдельно, и это дико утомляет, нет, во мне очень много азарта, я кайфую от каждой прожитой секундочки, просто усталость и уже вымученный голос потихоньку начинают давать о себе знать.
– Ты молодец, – Ерохин приобнимает меня за плечи, стоит мне выползти из заточения и встать рядом со звукачом. – Хорошо поработала. Теперь езжай домой и хорошенько выспись. Завтра с утра жду тебя в это же время. Возможно, перепишем некоторые места, ну а дальше начнем работать над сценическим образом.
– Хорошо. Спасибо.
Накидываю куртку и спускаюсь на улицу. Настроение не описать словами. Я летаю в облаках, ей-богу.
На подходе к дому вспоминаю и включаю мобильник, на студии с этим строго. Никаких лишних звуков и отвлекающих факторов. Мы приехали работать, значит, работаем.
Ускорив шаг, миную несколько подъездов и расцветаю в улыбке. Ванька! Похож на снеговичка, бродит от лавочки к лавочке, убрав руки в карманы шинели.
– Ваня? Что ты тут делаешь? – снимаю перчатки и чмокаю его в щеку сразу, как только оказываюсь рядом. – Холодный.
– Капитану нужны были добровольцы мебель в квартиру затащить. С женой развелся, переехал. Ну, мы все раскидали, теперь до ужина свободное время. Я сразу к тебе, а у тебя мобильник выключен.
– Я была на записи трека. Забыла сразу телефон включить. Надеюсь, у нас есть еще немного времени.
– Часа два.
– Класс, – беру его за руку, – пошли тогда греться.
Открываю массивную железную дверь, и мы мгновенно оказываемся в тепленьком подъезде.
– Мне придумали псевдоним. Тата Свобода. По-моему, круто звучит, правда? Но сначала мне не очень понравилось, – снимаю шарф и закидываю его на верхнюю полку.
– Непривычно.
– И не говори. Есть будешь?
Ваня кивает, а потом прижимает меня к стене.
– Дай я тебя сначала немножко полапаю. Соскучился – ад.
  
36
 
Иван 
– Ваня, – Татка смеется, а сама подставляет шею для поцелуев, крепко обхватывая мои плечи ладонями.
Такая она счастливая. Глаза горят.
С ума по ней схожу. Еще немного, и точно бы поехал… Эти микровстречи жутко напрягают, но по-другому не получается.
– Я тоже соскучилась. Очень-очень, – шепчет, медленно расстегивая ремень на моих брюках. – Равно так же, как и ты. Чувствуешь? – жар ее дыхания обжигает кожу.
С Азариной невероятно удобно. Она отражение меня самого. Все чувствует. Льнет, как кошка. Такая покладистая, но в то же время характерная девочка.
– Ваня, у тебя руки холодные, – прижимается ближе. – Пойдем в спальню. Не хочу здесь. Пойдем.
Приподымаю ее над полом. Иду больше на ощупь, потому что практически ни черта не вижу. Постоянно отвлекаюсь на Татку.
А как на нее можно не отвлекаться? Она под кожу пробралась, зараза такая. Пустила корни и крутит, как хочет.
Толкаю дверь, и мы проваливаемся в темноту.
Чувствую ее под собой. Трогаю и окончательно теряю рассудок.
Трель дверного звонка все портит. Кто-то слишком настырный. Раздражаюсь, упираясь ладонью в матрац.
Тата закусывает губу, не вижу этого, но почему-то полностью уверен, что она так делает.
– Это Сонька, мы договорились, что она заедет, – вкрадчивым шепотом. – Прости. Я не знала, что ты приедешь…
Азарина сползает на пол. Начинает суетиться. Поправляет на себе одежду.
Сама стоит вся запакованная, а с меня успела стащить рубашку.
– Ваня, оденься блин! – недовольничает, стоя уже в дверном проеме.