Чужие степи 4 (СИ)

Пулемет умолкает, видимо кончается лента, а где-то позади что-то громко бахает. 
Разглядывать, где и что взрывается, мне некогда, но в зеркалах я вижу яркие вспышки, и очень надеюсь что чужой самолёт упал на что-нибудь горючее, так чтобы им точно было не до погони.
Скорость сто двадцать, высота тридцать метров. 
Ниже не рискую, а вот оборотов мотору прибавляю. Ещё несколько сотен метров и мы будем недостижимы для огня с земли. 
Сзади раздается ещё один взрыв, а в салоне самолёта ревут от радости мужики. 
Хочется обернутся, но отвлекаться нельзя, любое неверное движение и мы просто воткнёмся в землю. Вокруг меня всё гудит и трясётся, по кабине гуляет ветер, но я невозмутимо смотрю вперед и сдвигаю ручку газа почти до упора. 
Ещё чуть-чуть, какие-то секунды и мы спасены. 
Скорость сто семьдесят, самолет поднимается до сорока метров, но снижаться я не рискую, любое неверное движение штурвалом может привести к катастрофе. Три, два, один! Пересекая рощицу на краю лагеря и перелетев взгорок, мы уходим из сектора обстрела. 
Внизу всё ещё люди, но эта часть лагеря туземцев, и я не вижу у них никакого оружия, они удивленно смотрят в сторону взрывов, и на нас, но действий никаких не предпринимают, продолжая заниматься своими делами. Кто-то ковыряется с лошадьми, кто-то копошится у костра, а кто-то просто сидит на траве и ничего не делает.
Скорость сто восемьдесят, высота сорок. 
Даже если прямо сейчас какой-нибудь пилот садится в кабину и заводит мотор, к моменту когда он поднимется в воздух, мы успеем уйти как минимум на семь километров, а если ещё и курс получится сменить, то будет совсем хорошо.
Потихоньку забираю вправо, стараясь делать всё максимально осторожно, и когда стрелка переваливает отметку в двести километров, на четверть снижаю обороты. 
— Это жесть! — плюхнувшись в кресло, и надев гарнитуру, восторженно отзывается Леонид. 
С ним я вполне согласен, но пока ничего не закончилось говорить не рискую, боюсь сглазить. 
— Ты бы видел как там всё рвалось, просто праздник какой-то! — продолжал делиться штурман. 
Скорость упала до ста семидесяти, и управлять машиной стало заметно легче. Штурвал перестал быть таким «острым», и отзывался на мои команды куда более уверенно. 
— Не зря я их с собой взял! Как чувствовал что пригодятся! 
Я задумался на секунду, но не уловив смыла его последней фразы, уточнил.
— Кого взял? 
— Взрывпакеты! Одиннадцать штук из последней партии! Доработанные! 
Доработанный взрывпакет представлял собой небольшую бомбочку, размером со средних размеров апельсин, и отличаясь от гранаты совсем небольшим радиусом разлёта осколков, имел примерно такой же механизм подрыва, тоже с кольцом и фиксированным временем до взрыва. 
Набитый смесью пороха, селитры и марганца, взрывался он очень шумно, при этом почти не имея убойной силы . Мог хорошенько оглушить или обжечь, но убить с его помощью было достаточно проблематично.
Как в дальнейшем объяснил Леонид, взял он их с собой чтобы пугнуть аборигенов, на тот случай если они всё еще в том месте где мы оставили своё оружие и твареныша. А когда пролетали над лагерем, отбомбардировался всей своей сумкой, попав прямо в накрытые сеткой бочки с бензином, дым от которых до сих пор был виден в зеркале. Сам же псевдо-мессершмитт упал за территорией, и взорвавшись, весело коптил небо. 
  
Глава 21
 
— Ох и хорошо горит! — возбужденно зыркая по сторонам, зло рассмеялся Леонид. После удачного «бомбометания» он чувствовал себя героем, и теперь, довольный, делился своей радостью. 
— Ага. Весело... — не мог я не согласится с очевидным. Курс сменился, и сейчас в правом окне отчётливо виднелся мощный столб дыма, что бы там ни горело, но выглядело это действительно впечатляюще. 
С другого ракурса наверное можно было бы разглядеть подробнее, но успев отлететь от чужого лагеря всего километров на десять, выше подниматься я пока не планировал, хотя «пассажиры» уже интересовались, — долго ли мы будем «переть на брюхе?». Видимо их такая высота в сочетании со скоростью, немножко нервировала. 
 
Поначалу я и сам волновался, было непривычно и страшно, но постепенно привык, и даже чутка добавил оборотов. Это как на машине, чем она ближе к земле, в смысле посадки, тем больше чувствуется скорость. Когда летишь в облаках и вокруг нет никаких ориентиров, глазу просто не от чего оттолкнуться, ну или наоборот, привязаться. Поэтому на высоте непонятно как быстро ты движешься — это может быть как двадцать километров в час, так и двести.
А вот когда воочию наблюдаешь проносящиеся под тобой деревья и всё остальное, тогда да, становится слегка не по себе.
— Ох ты! Гляди! Снова рвануло! — от избытка эмоций Леонид привстал в кресле, и чуть не разбив стекло головой, плюхнулся обратно. 
Чёрный гриб дыма раздулся, набух, и тут же лопнул, как будто в эпицентре горения на самом деле взорвалось ещё что-то очень мощное.
Чем больше сгорит, тем лучше, так что я был совсем не против продолжения фейерверка. Один взгляд на дело рук наших, и на душе даже как-то теплее становится.
Да и вообще, вроде всего ничего времени прошло с момента как мы прощались с жизнью, — а как всё изменилось. 
С металлическим звуком выбив трубку прямо о поручень возле кресла, Леонид достал кисет и радостно ухмыляясь, принялся набивать её табаком. 
В салоне Василич перекрикивал рёв мотора, и так же радостно, с матюгами, комментировал новый взрыв. Даже наш пулеметчик заметно посвежел, слово вместе с завалившей псевдо-мессершмитт очередью, выплеснул сжиравшую его тоску. 
Наверное я бы тоже порадовался, а может и закурил за компанию — нервы успокоил, но пока всё внимание уделял рулёжке, и ни на что не отвлекался.
Подорвать бочки с топливом, это большая удача. А если второй взрыв говорил о том, что огонь перекинулся на стоящие неподалеку бензовозы... Тут я вообще молчу. Столько техники, оно, конечно, прекрасно, но когда тебе нечем её заправить, она превращается в самый обычный хлам. Тяжелый, никому не нужный и совершенно бестолковый. 
Не надо быть великим стратегом чтобы понять болезненность ударов по складам вообще, и тем более складам с горючим. Но, в то же время, нельзя рассчитывать что это как-то повлияет на текущую ситуацию. Для того чтобы добраться до станицы, топлива им хватит в любом случае, скорее всего даже дозаправляться не придётся. 
Восемьдесят километров по прямой, с учётом извилистости маршрута и невысокой скорости, для подобного уазу внедорожника это всего лишь двадцать литров — плюс-минус. 
Поэтому уповать на то что они не доберутся до нас, не стоит, а после «нечаянной» бомбардировки и уже пары сбитых самолётов, их рвение в данном вопросе только усилится.
Но, в любом случае, я был рад тому что нам удалось выкрутиться, — попадать в плен и терять кукурузник, никак не входило в мои планы. 
«Ваю бастар! Вил ансе фо хил! Бастар!» — опять ожила рация, повторяя одно и то же, но разобрать о чём речь я не мог, пока там что-то не прохрипело, и уже другой голос не произнес на ломанном русском. — «Здокните рюссхие свыни! Здохкните!» 
Потом ещё что-то пощелкало, и на канале установился привычный ровненький треск. 
— Переговоров не будет? — хмыкнул Леонид. 
Я кивнул.
— Типа того. 
— Ну и хер с ними. Не очень-то и хотелось... Фашисты млять... — Глядя на Леонида мне показалось что он реально обиделся на оскорбление, и когда я спросил его об этом, он возмущенно выдал.
— Не, ну а чё они?! 
Действительно, чего это они? — Мы сбили их самолёт, приперлись к ним на базу, взорвали там всё к чертям собачьим, подбили ещё один самолёт, а судя по пулемётам на крыльях не самый простой, и теперь обижаемся на в сердцах брошенное оскорбление. 
Естественно Леониду доказывать я ничего не стал, но думаю что словесная обида это даже не цветочки, так, запах только от них. А вот цветочки, не говоря уже о ягодках, будут совсем невкусные. Непонятно только откуда тут взялись англичане. Ну или кто там ещё говорит по-английски? Американцы точно говорят, а других я, так, сходу, и не вспомню.