Европейский сезон (СИ)

Жо вошел, сел на свое место, открыл рот и во все глаза уставился на мать и Катрин:
— Что случилось? Вы еще один мир открыли? Или мы уже никуда не уходим?
— Подожди. Мама обдумывает куда более серьезную проблему, — сказала Катрин, не спуская взгляда с подруги.
— О, да! — выговорила Флоранс, качая головой. — Кэт, я тебя люблю, но ты настоящая иезуитка. Неужели можно такое выдумать?
— Что здесь такого изощренного? Если нам обеим подойдет такой план, почему бы его и не воплотить в жизнь?
— Мне нужно подумать, — застонала Флоранс. — Я от тебя всего ожидала, но это предложение…
— Чувствую, мне опять всего не расскажут, — сердито сказал Жо.
  
Глава 18
 
Сквозь ткань палатки начал пробиваться серый сумрак. Утро? Часов нет. Хочешь узнать, начало ли уже светать, — высунь голову наружу. Хочешь согреться, — вставай и разводи костер.
Флоранс не замерзла, — для середины ноября погода стояла теплая, настоящих заморозков еще не было. Спальный мешок грел на совесть, и вообще, в палатке было почти душно. Хотелось расстегнуть треугольный клапан окна, но лень было шевелиться. В спальнике уютно, а там, — за тонкой стеной, — сырость и неприветливый утренний лес. Кострище, наверняка, подмокло, с огнем придется повозиться. Самый неприятный момент, — когда ты сидишь на корточках, а лес недобро смотрит тебе в спину. Флоранс провела в палатке уже шесть ночей, но привыкнуть не могла, — чужие взгляды чудились постоянно. Казалось, — стоит отвернуться, и еловая лапа тяжело ляжет на плечо. Или горбатый корень коварно выползет из земли, зацепит за ботинок. Флоранс знала, что все это лишь обман лесного одиночества, — стоит кому-нибудь из близких появиться рядом, и угрожающая чаща превратится в обжитую полянку, со знакомым кострищем, и привычной кривоватой сосенкой, на сук которой все привыкли вешать пакет с едой, спасая съестное от любознательных лесных обитателей.
Одиночество. Кэт права, — самое сложное, — это держать себя в руках. Дремучий лес, — волки, несчастные красные шапочки, индейские демоны и громадные гризли-людоеды. Думала ли, топ-менеджер еще год назад, что будет ночевать на подстилке из хвои в крошечной палатке, одинокая и покинутая, за сотню километров до ближайшего города? Да, — до Нью-Бриджа — шестьдесят две мили, — это на восток. До городка Соут-Куас на западе чуть ближе. Севернее протекает река Биспачо. Северо-западнее возвышается горная цепь, — Тал-Куас. Места дикие, индейские. Недалеко простирается Национальный природный парк. Туда иногда проезжают туристы. Дорога, соединяющая Нью-Бридж и Соут-Куас, идет с запада почти строго на восток. Вот, — всё ты помнишь. Трудно не сориентироваться, когда поняла. А уж Катрин и гризли заставит вызубрить, — где здесь запад, где восток.
Школа выживания. Сырая обувь, низкая крыша, вой зверей по ночам, хрустящее углями несоленое мясо, которое желательно и добыть самой. Грибы, — глядя на которые, невозможно поверить, что их можно употреблять в пищу. Не трюфеля, что уж говорить. И еще регулярные добровольно-принудительные, как их называет Катрин, одинокие ночевки в лесу. Раньше Флоранс и не подозревала, что в современном мире можно с такой легкостью найти безлюдье. Хотя какие это дикие места? До дороги, если идти напрямую, не больше трех миль. Если свернуть к востоку, то по трассе выйдешь к "Миле" — придорожной автозаправке с кафетерием. Там живут Хериссы, — милые люди, прекрасно знакомые с Кэт по прежним временам. Заблудиться и потеряться решительно невозможно. Если, конечно, сохраняешь присутствие духа.
Флоранс улыбнулась в низкий потолок палатки. Да, дух твой, Флоранс Морель, здорово окреп. Да и тело неплохо себя чувствует. Ладонь машинально легла на живот. Плоский, ничего не выдающий живот. Рано. Шевелиться начнет не раньше чем через четыре месяца. Врачи утверждали, что первый этап прошел благополучно. Собственно, это ты и сама чувствуешь. Катрин, которой всё это внове, куда сложнее. Бедная девочка, — каждый день ощупывает и оглядывает свой живот, подозревая что за ночь он вырос вдвое. Да, в некоторые вещи, веришь, только испытав их на себе.
 
Например, в такие, как лес и одиночество.
Идея с "погружением" в одиночество принадлежала, естественно, Кошке, не замедлившей высказать ее еще в первые дни. Палатку поставили в двух милях от хижины. Первой выпало ночевать Мышке. Сообща поужинали у костра под накрапывающим дождем. Найни осталась, а все остальные вернулись в дом. Идя по едва заметной тропке, Флоранс думала о маленькой девчонке. Как остаться одной в этом темнеющем мире? Даже здесь, идя следом за Жо и Цуциком, становилось не по себе. Нужны ли такие испытания? Ведь Мышка никогда не станет ни разведчиком, ни траппером.
— Завтра она будет очень довольна, — тихо сказала Катрин, шедшая следом. — Всегда, когда выдержишь, чувствуешь, что все что пережила, было ерундой.
Флоранс только кивнула. Она чувствовала спиной подругу, но не слышала ее шагов. К лесной бесшумности Кошки тоже было нелегко привыкнуть.
Зато на замечание Кэт отозвался Жо, очередной раз демонстрирую свой отличный слух:
— Не сомневайся, — мы понимаем. Только Найни такая мелкая, что иной раз, даже когда отправляется в магазин, опасаешься, — не сдует ли ее ветром? Так что мысли у нас вполне объяснимые.
— Пусть цепляется за ружье, — тогда не сдует, — сурово сказала Катрин. — А, ты, Жо, когда завтра останешься ночевать, наоборот, — не слишком-то хватайся за оружие, — в палатке дырок понаделаешь. Уж очень ты на железо полагаешься. А оно само по себе — ничто. Голова — вот твое главное оружие, кадет…
Вернулась Мышка на рассвете. По-видимому, ночь она провела вполне спокойно. Мышиные представления об одиночестве весьма отличаются от общепринятых. Единственное, что Найни утомило, — это тяжелое ружье, которое ей пришлось тащить на плече всю обратную дорогу.
Жо тоже переночевал без приключений. Ввалившись утром в хижину, принялся живописать:
— Ничего не видно, но как слышно! Я сначала на каждый скрип дерева дергался. И тут еще угли постреливают. Чувствую, как у меня ноги напряжены. А когда шуршать начало, так вообще… Думаю, кто бы это мог быть?! Скорее всего…
— Жо, ты конечно, молодец, — прервала мальчика Катрин. — Только попробуй изложить свои впечатления чуть конкретнее.
— Опять я болтаю много? — Жо насупился. — Что там излагать? Было страшновато, но я выдержал. Черт, что у меня за язык неуемный?
Следующим вечером Флоранс сидела и смотрела в огонь. Вокруг уже сгущалась тьма. Цуцик зевнул и выжидательно посмотрел на хозяйку. По другую сторону костра, Жо что-то шепотом рассказывал Мышке. Катрин не выдержала:
— Фло, в общем-то, совсем не обязательно…
— Вот еще. Я не трусливее детей. Комаров уже нет, а больше мне бояться нечего.
Катрин вздохнула:
— Конечно, зато уж я бояться буду за двоих. Ладно, тебе действительно нужно попробовать. Эй, Жо, бери грызуна и пса, и идите. Мы тут поцелуемся на прощание.
Поляна сразу стала меньше. Флоранс обняла подругу под распахнутой курткой:
— Не волнуйся. Правила нельзя нарушать. Я здесь неплохо высплюсь.
— В первую ночь — вряд ли. Дай сюда руку, — Катрин вложила в ладонь подруги теплую рукоятку пистолета. — Маленькое нарушение правил. Ножом ты еще неважно пользуешься, а ружье не слишком любишь. Только по бурундукам не пали, патронов мало…
Катрин исчезла в темноте, и Флоранс осталась одна.
Ночь оказалась чудовищно длинной. Лес дышал за тонкими стенками палатки, жил своей пугающе чужой и непонятной жизнью. Флоранс до боли сжимала рукоятку пистолета, старалась думать об отвлеченном и хорошем. Бедро чувствовало ножны с ножом, с другой стороны спального мешка лежало ружье. И как можно было спать в таких условиях?
Где-то далеко выли волки. Бесконечно шуршали ветви деревьях, — в них пробирались кровожадные безымянные духи, те, что наводят такой ужас даже на индейцев. Вздрагивая, Флоранс думала о своей несчастной жизни, и о вымершем человечестве. Наверняка, что-то случилось, и ты осталась совершенно одна. Навсегда-навсегда. От больших ужасов, мысли сползли на ужасы поменьше. Флоранс ненавидела ружье, — проклятая тяжелая железяка, несмотря на все старания, при каждом выстреле оставляла неизменные синяки на плече. Хорошо, что есть пистолет, — Флоранс прижимала "Вальтер" к груди. Катрин бросила, оставила тебя в одиночестве, — оставила, оставила, — пусть и не знала что навсегда. Но хоть пистолет есть. От слез глаза были мокрыми. Флоранс боялась шевельнуться, чтобы их вытереть…