Полковник Магомед Джафаров (СИ)

Между тем разногласия и вражда между Кайтмасом, с одной стороны, и группой Атаева, Качалова, Эльдарова и др. происходили как раз потому, что последние обвинили Алиханова в том, что он самовольно захватил всю власть в Аварском округе, все ценности, продовольствие и снаряжение, оставленное русскими в крепости. Всё это он присвоил, припрятал и распоряжается как своей собственностью, укрепляя своё положение властелина Аварского округа.
Именно это неограниченное стремление Кайтмаса к единовластию и было мишенью, по которой, не уставая, били и Атаев, и Качалов, и Гамзат, тоже стремившиеся принять участие в защите прав народа и поставленные в зависимость от Кайтмаса, захватившего все средства борьбы.
Кроме того, группа Атаева обвиняла Кайтмаса в потворстве помещикам и богачам и в пренебрежении к простому горцу. Именно потому, что Алиханов по мере роста своего значения в условиях общей разрухи лишал горца прав в решении своей собственной судьбы, усиливалась атака против него группы Атаева, что привело к окончательному разрыву между ними. Кайтмас, однако, вместо того чтобы переменить курс внутренней политики и примириться с этой группой ценных людей, искренне любящих свою Родину и ненавидящих большевиков, решил избавиться от них, возложив на меня позорную задачу расстрела трёх видных представителей этой группы.
Последовать его совету и его требованию оставить фронт при этих условиях я не мог.
  
Мы продвигаемся к ишкартам
 
Таким образом, несмотря на события на Араканском фронте, я не оставил своего поста. В последние дни мною было получено много новых известий. Они убедили меня, что борьба идёт к фатальному концу. Большевики изнемогают и скоро должны будут сложить оружие. Ссориться и расходиться в такие решающие дни было совершенно неблагоразумно, тем более, что с юга наступала новая сила, которую мы ещё не знали и оценить которую не могли. В этих условиях необходимо было крепче держаться друг за друга для того, чтобы представлять силу, способную к действию, которую должен был бы уважать и друг, и враг. В таком смысле я и ответил Кайтмасу.
На своём участке я решил прощупать противника, которого не видел уже долгое время, и размять несколько застоявшихся лошадей. Мы тронулись с наших позиций и, постепенно продвигаясь, дошли до Ишкартов.
Противника нигде не было видно. По сведениям, собранным непосредственно в Шуре, я узнал, что у большевиков очень плохо на фронте против Бичерахова, что они направили все усилия на защиту Петровска, и на нашу сторону не обращают никакого внимания. Меня это успокоило, и я расположился на позициях Шиншага, которую так неожиданно для самого себя должен был оставить после последнего боя.
  
На араканском фронте
 
Одновременно были получены и очень успокоительные сведения с Араканского фронта.
Нух – человек очень спокойный и опытный, конечно, не растерялся после ухода Алиханова с фронта. Пока что сил против слабеющих с каждым днём большевиков у него было достаточно. Спокойствие на фронте развязывало ему руки для внутренней работы по организации своих сил. Видимо, у него появились и средства. Он приступил к формированию конного полка, т. е. к собиранию бывших всадников и командного состава, расположившихся по всем аулам.
Формирование отряда шло в Хунзахе как в пункте, приближенном к фронту и естественном центре района, в котором жило большинство бывших всадников.
Под влиянием событий на плоскости, в особенности под влиянием известий о систематических поражениях большевиков на Бичераховском фронте, и настроений горских масс, произошёл перелом в благоприятную для нас сторону. Формирование полка было встречено населением очень сочувственно, тем более, что оно обещало скорее освобождение их от тягот держания фронта собственными силами. Всадники стекались на призыв довольно охотно, являлись в полном вооружении и на лошадях, которых они сохранили.
Формирование шло быстро и без инцидентов. По мере формирования полка Нух смог выделить часть сил на Нижне-Дженгутаевский боевой участок, который до этого почти пустовал. Таким образом, фронт принял более законченный характер.
 
Не знаю, одумался ли Кайтмас, остыв от своего раздражения, подействовало ли моё письмо на него, но он изменил и своё отношение к Араканскому фронту, и к Нуху. Кайтмас довольно охотно помогал формированию. Отпускал Нуху из склада продовольствие и др. нужные припасы, давал помещения для всадников и офицеров, фураж для коней.
Таким образом, мир постепенно восстанавливался. На фронте было спокойно. Это благополучие продолжалось до середины сентября 1918 года.
  
Осложнения в конном полку
 
В середине сентября положение круто меняется. Я получил от Тарковского письмо, в котором он вскользь говорит о том, что у него в полку неблагополучно и что он считает мой приезд необходимым.
От всадника, привёзшего письмо, я узнал, что в полку поднялось сильное недовольство Нухом и со стороны всадников, и со стороны офицеров.
Не зная ещё хорошо причины этого недовольства, я считал такое положение серьёзным и тотчас же выехал.
На месте я застал картину, которую уже описал выше и которая принудила меня принять командование полком. Положение, которое создалось там, было крайне сложным. Хотя офицерство и было против Тарковского, оно всё-таки не могло легко примириться с назначением меня командиром полка. Я был моложе многих. По производству и по правилу другие (Гасанилов, Нахибашев, Абдулл Бутай) имели больше прав на этот пост. Но ни один из них не мог удовлетворить всадников и народ, поэтому вопрос был решён практически компромиссно. Было два командира полка: я – официально для всадников и для народа; Нух – официально для офицеров. Поэтому у нас получились казусы в ходе случаев с посылкой отрядов Нурединова в погоню за Махачом. Нух даёт одни распоряжения офицеру. А когда Нурединов вышел на двор уже по-товарищески, я дал ему другие указания.
Так продолжалось до нашего вступления в Шуру.
  
Гражданская война волнения в первом дагестанском полку
 
Я был на Аркасе и командовал Аркасским участком фронта. Это в сентябре 1918 года. Получил письмо от Нух Бека из Нижнего Дженгутая, где он был с первым полком. В письме Нух сообщал мне, что у него сложились нехорошие отношения с полком и селением, и он считает, ввиду важности, какую приобретает сейчас его участок фронта, необходимым, чтобы я приехал и разобрался. Почуяв недоброе, я тотчас же выехал верхом в сопровождении одного всадника. Поехал через Верхнее Казанище и здесь налетел на красных, которые едва не убили нас. Отстреливаясь, нам удалось ускользнуть.
В Нижнем Дженгутае первыми мне встретились всадники первого полка. Я спросил у них, в чём у них тут дело. Они мне объяснили, что полк возбуждён против Тарковского и не желает иметь его командиром. Причина – это его поведение. Он сажает в тюрьму, бьёт, штрафует крестьян за то, что они когда-то рубили его лес или косили сено.
Всадники думали, что они здесь для защиты свободы Дагестана от большевиков, а выходит, что они должны защищать Тарковского. Всадники говорят, что им никакого дела нет до личных интересов Тарковского.
Проехав дальше аул, я встретил урядников. Поговорил с ними. Они в один голос заявили, что поведение Тарковского не только разложило и возбудило недовольство всего полка, но что и всё население озлоблено и против Тарковского, и против всего полка и требует, чтобы полк оставил пределы селения.
Наконец, я виделся с офицерами, и они мне категорически заявили, что не могут и не будут больше служить с Тарковским и просили меня принять полк. Я сказал, что переговорю с Тарковским.
В тот же день я увиделся с Нухом. Нух признал, что он действовал неправильно. Но, говорит, что отношения его с полком настолько испортились, что он должен оставить полк. Просил меня принять полк и боевой участок.