Полковник Магомед Джафаров (СИ)

У нас было не совсем ясное представление, что на этом участке стоят турки. Но это было только предположение.
Через некоторое время после возвращения Качалова и Эльдарова из Араканов я получил от командующего фронтом Арацханова письмо, которое несколько прояснило положение. Он писал, что считает меня своим боковым отрядом, что моя задача – не пускать противника через перевал Гимринский для предупреждения опасности обхода главных сил. Брать Шуру не входило в план моих действий, даже если бы для этого представилась возможность. Он также не собирался брать Шуру своими силами. Мы должны от этого воздержаться из-за опасения, что город подвергнется разграблению со стороны наших недисциплинированных отрядов. По общему плану город займут турки, так как у них регулярные части, которые смогут сохранить порядок.
Это письмо меня в значительной степени успокоило. Я боялся, что распря на Араканском фронте может сорвать фронт. Теперь присутствие турок обеспечивало порядок и правильное развитие военных операций.
Зайнуддин Доногуев
Всё это позже оказалось неправдой, но так хочется верить в то, что желаешь иметь.
  
Внутренняя борьба в аварском отряде
 
Спокойствие моё было, однако, вскоре нарушено самым неожиданным образом. Внезапно я получил, кажется от Алиханова (Эльдаров должен это лучше помнить), письмо, в котором мне предлагалось расстрелять Гамзата, Качалова и Магомед-Хана Эльдарова. Объяснения при этом не было, так что я совершенно не мог представить себе, за какую вину они должны были подвергнуться такому суровому наказанию.
Самое главное, однако, это то, что писавший не принял во внимание моих личных отношений к Гамзату. Я долго служил с ним, знал его прекрасно, любил и узнал его вполне искренне.
Я и не подумал приводить приговор в исполнение. Совсем наоборот. Я ясно увидел, что это был результат внутренней склоки в Аварском отряде. Алиханов, крайне ревниво оберегавший свою неограниченную власть в Хунзахе и округе, относился очень придирчиво к каждому, кто ему казался соперником и не давал ему возможности развернуться. Атаев, в это время выделявшийся активностью в борьбе с большевиками, всё время ссорился с Алихановым. Когда я уезжал, отношения у них ещё были натянутые. Когда же они выезжали на Араканский фронт, то тут уже завязалась настоящая борьба. Атаев был противником позиции, занятой Алихановым по отношению к фронту Арацханова, и требовал большей активности. Качалов, Эльдаров и Гамзат всё время поддерживали Атаева. Вероятно, во время их поездки в Араканы там произошла серьёзная стычка, в результате которой рассерженный Кайтмас и решил отделаться от этих опасных ему людей.
Зная их верность нашей идее и готовность всегда бороться с большевиками до конца, я позвал всех троих, прочёл им письмо и сказал: что касается Гамзата, то я его оставляю в отряде, т. к. его хорошо знаю, верю ему и отношусь как к другу. Что бы там ни случилось, пока я жив, никто ему ничего худого не сделает. Что же касается вас, Качалов и Эльдаров, вас я меньше знаю, но верю, что вы не заслуживаете такого отношения, видел вас в делах. Хотите, оставайтесь в отряде. Я вам ничего не сделаю и буду относиться, как и раньше. Хотите, езжайте в Хунзах или домой, словом, куда хотите. Я предоставляю вам свободу действий. Одно условие: этот разговор останется между нами. О нем никто не должен знать. Если вы и решите уехать из отряда куда бы то ни было, то уехать вы должны секретно, так, чтобы ни один человек в отряде не знал, куда и почему вы уехали. На последнем я особенно настаивал, потому что знал, что если аварцы узнают, почему уезжают эти двое уважаемых ими людей, то все уедут, и мой отряд развалится.
Качалов и Эльдаров заявили мне, что они в этих условиях не считают нужным оставаться и уезжают домой. Я согласился. В ту же ночь они уехали.
   
Судьба араканского фронта
 
После, много позже, вся эта история представилась мне в следующем виде.
Большевики, видимо, очень внимательно следили за противоречиями в нашем лагере. Они знали о той борьбе, какую вели отдельные личности между собой из-за своих случайных интересов и пытались искусно использовать эту борьбу, чтобы ослабить наш фронт. Так, они узнали о противоречиях Алиханова и Арацханова и направили к Арацханову делегацию для переговоров.
В это время у нас уже были известия о наступлении Бичерахова на большевиков из Баку. Переговоры от имени большевиков с Алихановым вёл Зайнуддин Доногуев. Мне сообщили, что после переговоров с Зайнуддином Доногуевым, который, конечно, никогда не только не был большевиком, но даже хоть сколько-нибудь сторонником революции, Алиханов снялся со своим отрядом с фронта и ушёл в Хунзах.
По рассказу же самого Кайтмаса Алиханова всё дело рисуется совершенно в другом свете.
Видимо, разлад на Араканском фронте сильно беспокоил верхи Горского правительства, которые к тому времени все собрались в Нагорном Дагестане. Около этого времени (начало августа 1918 г.), не знаю, по своей ли инициативе или по постановлению какого-либо собрания, на Араканский фронт приехали князь Нух Тарковский и инженер Зубаир Темирханов, оба – члены бывшего Исполкома. Оба они предприняли ряд попыток примирить враждующие стороны. При этом Нух, как лицо, пользующееся авторитетом, брал на себя разрешение спорных военных вопросов и оказался командующим фронтом. По выражению Алиханова, сам себя назначил командующим группой войск Араканского фронта. Алиханов, который терпеть не мог Нуха, был крайне возмущён таким оборотом дела, собрался и ушёл с фронта.
Таким образом, на Араканском фронте в самые решительные дни, около 20 августа, остался только отряд Арацханова, постепенно разбегающийся и малобоеспособный, Нух и Темирханов.
  
Идеологическая путаница
 
Видимо, отношения этих двух группировок во время совместного пребывания на Араканском фронте дошли до такого обострения, что последовавший разрыв мог считаться окончательным.
Вернувшись в Хунзах, Кайтмас написал мне большое письмо, в котором излил свою горечь по поводу поведения вождей противной ему стороны. Он заявил в этом письме, что он ушёл окончательно, и больше с этими людьми ничего общего иметь не желает. Он решил теперь засесть в Хунзахе, организоваться и защищать Аварский округ от всяких группировок.
Он будет драться со всякой посторонней силой, которая попытается вступить на территорию Аварского округа: большевиками, турками, имамом, исполкомом, всё равно с кем. Также он решил, что из пределов округа он больше не выступит и не пошлёт ни одного своего человека.
Наконец, Кайтмас требовал, чтобы я тоже ушёл с фронта, т. к. он мне не советует иметь с ними дела и не желает, чтобы его аварцы сражались на одном фронте с теми, кого он считает своими врагами и врагами аварского народа.
Алиханов привёл свои слова, сказанные оставшимся на Араканском фронте Нуху, Темирханову и Арацханову, перед своим уходом с фронта:
«Мы пришли сюда и проливали кровь здесь вовсе не для того, чтобы защищать кумыкских ханов и беков и восстанавливать их права. Мы защищали права народа, его культуру и религию, и готовы умереть за это. Но защищать вас не будем. Когда мы были одинокими в борьбе, когда с трудом отстаивали свои права, ханов и беков не было. Все прятались в надёжных местах. А теперь, когда мы стали сильны, а враги ослабли, когда победа ближе, вы выползаете из ваших нор, чтобы быть ближе к власти, которая уже почти в наших руках. Перед самым взятием Шуры вы приходите и начинаете командовать. Нет, над нами вы командовать не будете, а Шуру брать мы для вас не будем. Добивайтесь сами восстановления ваших прав и ищите других дураков, которые будут вам помогать».
Всё это произвело на меня очень странное впечатление. Трудно было разобраться во всей этой идеологической путанице. Выходило так, что Тарковский добивался восстановления своих княжеских прав и привилегий, а генерал Кайтмас Алиханов выступал против этого, на стороне народа, охраняя его права и свободу.