Коммуналка: Добрые соседи (СИ)
Почти как в госпитале.
Нравился полумрак, что свил в доме гнездо. И запахи. И звуки. Смех девочек, доносившийся откуда-то снизу, и звонкий голосок Аннушки… нет, Аннушка, пожалуй, не нравилась.
Красивая.
Куда более красивая, чем Астра. И не удивительно. Сложно было бы представить женщину, которая была бы менее красивой, чем Астра. Прежде это понимание нисколько-то не задевало, напротив даже, она, Астра, принимала собственную нехорошесть как некий непреложный факт, а тут вдруг…
И на мага она глядела так… и он тоже в какой-то момент отозвался на взгляд.
Почти.
— Не ревнуй, — ведьма по-свойски подхватила Астру под руку. — Вы тут оглядитесь, а мы пока о своем, о девичьем…
И хихикнула.
— Я не ревную, — сочла нужным сказать Астра, пока ведьма себе не надумала всякого. Но от сказанного та лишь отмахнулась.
— Аннушка молоденькая, глуповатая пока… нет, голова у нее есть, но у всех молодых она через раз работает, если не реже. Ей твой маг без надобности. Ей силу показать охота.
— Он не мой.
Маг остался где-то позади, в доме, но вновь же беспокойства по этой причине Астра не испытывала. От ведьмы пахла травами и силой, и еще чем-то до боли знакомым, почти как от бабушки.
— Пока не твой, но захочешь — твоим будет, — Савожицкая отперла дверь, и не только ключами. Пальцы скользнули по косяку, стирая паутину заговора. — Он на тебя смотрит. И не только на тебя. Тоже ломаный-переломаный… время такое, девочка, целых почти не осталось. Да и к чему… те, которые целые, ломаных не понимают. Боли. Страха. Всего остального…
Голос ведьмы сделался напевен, он окутывал, успокаивая.
И хотелось всецело довериться и ему, и этой вот женщине, что втолкнула Астру в свой кабинет и дверь притворила, заклятьем закрепив.
— Я… я не понимаю.
— Себе не лги, — покачала головой ведьма и, повернувши ключ в замке, велела. — Садись вон… на пол садись. Серафима тебя держала, да выправить не сумела. Не в ее это было силах.
— И не в ваших.
За бабушку стало обидно. Да и вообще вдруг обидно, будто ком в горле стал.
— И не в моих, — согласилась ведьма. — И даже те, которые твоего рода, вряд ли смогут что-то исправить.
— Тогда зачем… все?
— Серафиме многое дано было, но многим она за дар свой заплатила. Потому тело она выправила, а душу трогать не рискнула. И я не буду. Я только страхи твои заберу.
— Все? — Астра не сводила взгляда с женщины, в которой теперь больше было ведьмовского, нежели человеческого. И ведь не скажешь, что изменилось-то.
Лицо прежнее.
А взгляд…
— Все не сумею, но некоторые — да.
— Зачем?
— Дивам время вернуться. Драконы нашему миру чужими были, оттого и выродились. Кровь их огненная — яд, которых самих же и вытравил. А вы — другое дело. Ваша сила миру нужна, без нее ему плохо и мы, ведьмы, как никто это чуем.
Она расстегнула пуговички и ловко стянула шелковое платье свое, оставшись в нижнем белье.
— Мять не хочу. А до остального… мир меняется. Он не справляется с собою, переполняется силою, которую некому брать. А от силы этой родится всякое… дурное. Как уродцы у больной бабы. Они и жить не способны, и умереть не могут. Ты ведь понимаешь?
Астра осторожно кивнула.
Не то чтобы она все понимала, скорее… чувствовала? Пожалуй, что так.
— Я хочу, чтобы ты, девочка, жила. И чтобы дочка твоя. И чтобы другие дети, не важно, какой крови. И чтобы больше их становилось, чтобы крепли корни дивьего дерева, возвращались дивьи леса, тогда и пакости всякой меньше станет… — глаза ведьмы сделались желты, что янтарь. — Но сейчас ты боишься, а потому откажешь магу. Он же гордый и уйдет. И никому от этого хорошо не будет.
Взлетели руки белыми крыльями.
— Закрой глаза… люди всякие есть… есть хорошие, есть плохие. Есть те, что ни жизни, ни крови не пожалеют, а есть и те, что последнюю кроху у голодного изо рта вынут и радоваться станут собственной ловкости… слушай меня.
Астра слушала.
Ведьма же пошла, осторожно ступая по желто-красному ковру. И вдруг ожили тканые листья, и запахло лесом, живым, осенним. И запах этот одурманил.
— …не в людях дело… но в тебе… не спеши верить каждому, но и не прячься от всех… боль по ниточке, по капельке… плачь, если выйдет.
Не выйдет.
Никогда-то не выходило.
— Не держи в себе…
Листья кружат, будто ветром невидимым подхватило, подняло, заслонило от мира. И в коконе этой ненастоящей листвы спокойно. Это спокойствие давит, заставляя острее ощутить свою слабость.
И страх.
А ведь обещала, что заберет.
— Как заберу, если ты не отдаешь? — голос ведьмы шелестел, вплетаясь в песню ветра. И в ней, помимо этого голоса, было много иных.
…Серафимы Кузьминичны.
— …сиди смирнехонько и носу не высовывай. Ясно? На вот тебе горбушку. Бери-бери… ишь, выхудла, кости одни остались. И глаза. Прикрой. Морок на тебя наводить стану, а то мало ли… с мороком всяко спокойнее.
Сила у Серафимы Казимировны течет, что вода.
Ледяная.
И лед этот обжигает, заставляет кривиться от боли.
— Терпи… тебе оно на пользу. Любая отрава, она и яд, и лекарство… мне вот яд, а тебе, глядишь, и поможет. Спи уже, вижу, что устала… и поплачь. Нет? Вот же, упрямая… слезы нужны. Когда рана кровит, то кровь из тела дурное выносит. Так и слезы душу очищают, дают ранам затянуться…
Она пытается плакать, но не выходит.
Глаза сухие.
Душа… тоже.
…шепот уносит.
— …дорогой, мне кажется, что ты позволяешь себе высказываться… чересчур уж резко, — матушкин голос доносится из-за запертой двери. — Что будет, если твои слова истолкуют превратно?
От матушки пахнет духами.
Тяжелый запах, но ей идет. В памяти Астры этот запах прочно увязан с гладкостью атласа, с мягкостью матушкиной кожи, которая бледна.
В белых волосах поблескивают камни.
Их немного, но вовсе отказаться от драгоценностей матушка неспособна. Она наклоняется, чтобы поцеловать Астру.
— Веди себя хорошо, милая. Скоро вернемся.
На отце черный фрак. Он уже натянул перчатки. Но тоже склоняется, чтобы поцеловать Астру. Треплет ее по волосам.
— Совсем большая стала… поедешь завтра в клинику?
Конечно.
И Астра поспешно закрывает глаза, чтобы это завтра поскорее наступило. Быть может, ей даже позволят не только смотреть, но и поделиться силой с кем-нибудь.
Не будет завтра клиники.
Ночью родителей заберут. И нянька исчезнет. И…
Душа треснула, снова, по старой ране, на сей раз едва не пополам, отворяя запертую боль. И слезы потекли потоком, с которым Астре было никак не справиться. Она пыталась их запереть, вернуть, понимая, что так неправильно, но не умея иначе.
— Плачь, — прошептал ветер голосом ведьмы, и в нем почудилось сочувствие, но это неправда. Все знают, что ведьмы не умеют сочувствовать.
А дивы — плакать.
Конец первой части
Данный текст был приобретен на портале Литнет (№25171544 31.08.2021). Литнет – новая эра литературы