Место встречи - Левантия (СИ)

Арина рассмеялась от облегчения.
Когда Шорин ушел, она еще долго улыбалась.
А утро было действительно каким-то праздничным. То ли запах утюга от принесенной Шориным отглаженной Арининой формы так действовал, то ли вид самого Давыда, надевшего по случаю праздника все награды — а у него их оказалось даже больше, чем у Мони, — то ли звук расставляемых в актовом зале стульев.
И сам Моня появился в весьма приподнятом настроении. Его информатор с Центрального рынка (как красиво называл он тамошнюю торговку семечками Лейлу, бабу вредную, но приметливую) заметила некую тетку, которая раньше носила на базар конфеты-подушечки, а с недавнего времени стала промышлять чаем вразвес. Да еще и хвасталась, мол, скоро свежего привезут, а то и конфет шоколадных. Тетку ту пригласили для разговора, а она узнала мужика на портрете работы Камаева. И все о нем рассказала: как зовут, где живет… Даже такие подробности, которые Моня предпочел бы о том товарище и не знать.
В свою очередь, взятый Моней за жабры участник «Маскарада» мялся, жался, изображал невинную девушку в первую брачную ночь — но все-таки согласился сотрудничать. Правда, сказал, что вряд ли скоро будет новое дело — внутри банды возникли какие-то серьезные разлады. Но когда-нибудь же как-то все решится! Не бросать же, право, серьезным людям такое выгодное дельце.
В общем, «Маскарады» были у Мони почти в руках.
И Коля Васько, стесняющийся новенькой красивой формы, тоже солидно украшенной орденами и медалями, заикаясь и отхлебывая из фляжки, сообщил, что в декабре женится на Дарье. И всех к себе на свадьбу пригласил.
День обещал быть чудесным.
Клим Петрович минут пять не мог начать собрание — все любовался единообразным форменным видом сотрудников.
А после чтения передовиц сообщил, что следующий год для советской страны — юбилейный. И к юбилею многие рабочие и колхозники берут на себя обязательства. Чтоб, значит, к следующему седьмому ноября отчитаться о выполнении. И если есть желающие…
Сотрудники УГРО удивленно переглянулись. Арина представила себе, как выходит и обещает повысить количество, скажем, препарируемых трупов. И что будет, если трупов не хватит…Моня хихикнул, встал и пообещал, что сократит к юбилейному году потребление служебных карандашей на погонный метр.Это было воспринято как сигнал. Каждый выходил — и что-нибудь такое обещал. Снизить протираемость штанов, увеличить проходимость наро-мест в камере предварительного заключения, увеличить уликособираемость за счет коленкоползанья. Даже Цецилия Цезаревна поклялась сократить расход губной помады.
Атмосфера была как в цирке. Клим Петрович покраснел как помидор и делал вид, что с головой ушел в какие-то бумаги.
И вдруг Арина увидела, что Шорин мелко перекрестился, встал — и решительно пошел к трибуне.
— Извините, товарищи, я о таком… интимном. В общем, ну вы знаете, я это… — начал он, стесняясь и краснея, — в общем, обладаю некими особыми способностями высокого ранга. Ну, так получилось. В общем, мне тут в барском доме… Ну, то есть в госбезопасности задачу поставили. Увеличить обороноспособность страны путем это… — он совсем покраснел, — производства наследника. И я прошу, — тут его голос внезапно окреп, появилась в нем решимость, даже наглость какая-то, — и я прошу Арину Павловну Качинскую помочь мне выполнить обязательство перед Родиной к юбилею. Вот.
Арина встала и вышла из зала, хлопнув дверью.
До вечера Арина сидела, запершись в своем кабинете. Работала с такой скоростью, будто действительно дала обещание к следующему Октябрю выйти на рекордные рубежи. Несколько раз к ней стучался Моня, один раз даже в окно, но она не ответила. Если по делу — передаст через Цецилию Цезаревну, если защищать своего друга — пусть делает это где-то еще.
Ближе к вечеру, когда рабочий день официально закончился, в окно постучал уже сам Шорин. Арине жутко не хотелось его пускать, но то, что он набрался смелости и сам пришел, заслуживало уважения. Арина показала жестом, мол, заходи.
 
— Я опять идиот? — спросил он, повинно опустив голову.
— Не опять, а все еще, — уточнила Арина, возвращаясь к бумагам.
— Ну извини, не умею я вот это все, мол, позвольте вручить вам руку и сердце в вечное пользование.
— Зато «Увеличим поголовье драконов совместными усилиями!» — запросто. Извини, роль свиноматки-рекордистки меня не прельщает.
— Ну это… Я ж ради красного словца… Не, то есть они меня постоянно долбят, мол, раз я теперь такой бесполезный кусок дерьма, то хоть нового дракона сделать надо бы… Но я на них знаешь что клал? Ну вот просто поддался моменту. Как-то все случая искал, а тут такое… Показалось — уместно.
— Показалось.
— Но ты так и не ответила по сути вопроса.
Арина почувствовала, что сейчас набросится на этого наглеца с кулаками. Но он смотрел простодушно, и действительно ждал ответа.
— По сути — полностью с тобой согласна. Родине нужны драконы. Женись на хорошей девушке, заведите детишек… Буду рада заходить к вам в гости по выходным на огонек. Ну или что погладить, если не сумею раздобыть утюг и фикус.
— Не получится, — Шорин был абсолютно серьезен, — ты прости за прямоту, у меня никогда такого не было, чтобы одна женщина дольше, чем на неделю-другую.
— Стареешь?
— Может быть. Нет, действительно. Извини за подробности — попробовал тут с одной.
И ничего не вышло. Так что у меня просто нет вариантов — либо ты, либо никто.
— Значит, никто.
— Жестоко.
— Зато честно.
— Не понимаю. Ведь я тебе нравлюсь. Ведь нравлюсь же? — он зарылся носом ей в волосы.
— Нравишься. Очень нравишься, — она мягко отстранилась, — я хочу быть с тобой, пить с тобой чай, читать Маринкины дневники…Спать с тобой, в конце концов. Но вот это — семья, дети… Черт, да тоже хочу. Но это невозможно. Точка. Никогда. Не с нами. Не в этой жизни.
— Но почему?
Арина мучительно подыскивала слова. Рассказать Шорину все она была не готова.
— У меня не может быть детей, — сказала она, стараясь не глядеть ему в лицо.
— Извини, не знал. Но это же мелочи. Ну обойдется родина без поголовья… Главное, мы вместе, нам хорошо… Я даже на кота почти согласен. Кстати, а врачи что говорят? Совсем-совсем никак, или…
— Там другое, — махнула рукой Арина.
Шорин хотел что-то уточнить, но тут в окно постучали так, что чуть не выбили стекло.
— Черт! Я все двери запер. Не хотел, чтоб нам помешали, — рыкнул Шорин и побежал к выходу.
  
Страсти по мануфактуре
 
На пороге стоял, зябко поеживаясь, Коля Васько в ярко-голубом исподнем. Арина молча поставила чайник.
— Ты чего голый по улицам бегаешь, физкультурник? — спросил Шорин, усадив Васько на диван и закутав его в Аринину шинель.
— На-а-а-а-а-а… — начал Васько, запрокинув голову и помогая звукам руками.
— Понял, — Шорин достал фляжку. — Только не усердствуй, неразбавленный.
Васько отхлебнул, закашлялся, попытался запить горячим чаем, еще больше закашлялся, но потом все-таки пришел в себя, став заметно бодрее.
— Прямо на Греческой раздели! Форма ненадеванная, сапоги — почти новые. Ну что за люди? — сокрушался он.
— Так, потерпевший, опишите приметы напавшего, — Шорин сделал серьезное лицо.
— А я помню? Все как в тумане. Подошли сзади — и вот уже лежу посреди Греческой в чем мать родила практически.
— По голове, что ли, дали? Раз не помнишь, как раздели, — предположила Арина.
— Да нет, вроде… Не помню.
— Следов удара нет, — Арина внимательно осмотрела макушку Васько, — Давыд, глянь, может подчинили его?
Шорин потер руки — и провел ими вдоль спины Васько.
— Ни хрена не понимаю, дай сравню, — он протянул вторую руку к спине Арины, — Не-а, чист и светел. В общем, гражданин Васько Н. О., пишите заявление. Оружие-то с тобой было?
— Не, я теперь как пить иду — Дашка у меня его забирает. Боится, чтоб чего не натворил.