Место встречи - Левантия (СИ)

Дело в том, что у Базиля Тимуровича были золотые руки. Сначала он применял их скромно — для реставрации музейных ценностей. Но потом стал негласно предоставлять услуги реставратора всем желающим.
Как-то раз к нему обратился директор комиссионного магазина. И у них завязалась крепкая дружба на почве обогащения. Базиль Тимурович филигранно маскировал дешевые часы, тарелки, лампы и чернильницы под изделия прошлых эпох, а его подельник сбывал их доверчивой публике. Вопросов ни у кого не возникало. Большая часть денег шла, разумеется, мимо кассы. По всем документам вещи проходили как копеечные безделушки, так что взяли директора комиссионки очень и очень не сразу.
Подельника он назвать отказался, заявил, что вещи получал на комиссию от самых разных людей, причем каждого описал так подробно, что ведущий дело следователь заподозрил нашествие мошенников в Левантию. Дело тут, конечно, было не в благородстве — просто за организованную группу судья добавил бы срок. Впрочем, молчание директора не сильно помогло Базилю Тимуровичу.
Он уже привык тратить деньги направо и налево, а потому быстро обеднел и свой следующий шедевр толкнул клиенту напрямую, на чем и был взят, но ненадолго — поскольку выгоду получил грошовую.
Рассказ о легендарных подделках, ходивших по рукам местных подпольных магнатов, прервал зашедший на шум Ангел.
— Боже мой! Желудок! Тебя ли я вижу! — закричал он радостно, заглянув в камеру. Несчастный постовой сидел, открыв рот.
— Вы и этого знаете? — спросил он несмело.
— Ага! Мой учитель! — гордо сказал Ангел.
— И чему же вас научил, — постовой заглянул в бумаги, — Дмитрий Геннадиевич Осипов?
— Так по карманам шарить. Он по этому делу — первый сорт! Мастер! Может сапоги с человека на ходу снять так, что тот и не заметит! — Ангел явно гордился учителем.
На постового было жалко смотреть. Он вжался в угол, переводя затравленный взгляд то на Евгения Петровича, обсуждавшего с Санжаровым дела давно минувших дней, то на Ангела, расспрашивавшего Желудка о его житье-бытье.
Арина обратилась к свидетелю, все еще сидящему на своей табуреточке:
— А вы что видели, товарищ…
— Виноградов моя фамилия. А видел я, как этот, — он показал на Санжарова, — бежал за тем и требовал вернуть какие-то часы. Потом догнал — и они драться стали. Этот тому зуб выбил.
— Дмитрий Геннадьевич, а покажите часики, — ласково обратилась Арина к Желудку.
— А если нет — то что? Обыщешь? Давай-давай, засунь свои ручки мне в бручки!
— Не надо так, Желудок! — веско произнес Ангел, — Тут найдется, кому тебя обыскать. И, поверь, ручки тут у народа не нежные.
— А с тобой, легаш, я не то что разговаривать, я с тобой, как ты продался, срать на одном поле не сяду! — заорал ему в лицо Желудок.
— Сядет-сядет, здесь больше негде, — рассудительно произнесла Арина. — Так что, мне звать товарищей?
— Держи, тварь, — Желудок, сморщившись, кинул в ее сторону часы, раскачав их на цепочке.
— Спасибо! — Арина ловко поймала часы. — А посмотрите-ка, Евгений Петрович, не те ли это знаменитые часики, которые Васько уже полгода пытается найти? Начало прошлого века, подношение левантийскому губернатору от турецкого посла, музейный экспонат… Или опять подделка? Может, спросим знатока?
Арина улыбнулась Санжарову, но тот отвернулся.
— В общем, спасибо вам большое, товарищ Калинкин, подарок сделали царский. Сейчас у нас два дела закроются, так как на гражданина Осипова у нас тоже кое-что есть.
Постовой покраснел.
— Так мы с товарищем свидетелем Виноградовым пойдем?
— Вы идите, а товарищ Виноградов, если можно, пусть повторит показания нашему следователю — и может быть свободен… Ну, если у него никто из наших не учился.
— Интересно у вас тут… Все такие ученые… — протянул постовой.
— И не говорите! Учение — свет.
— А вот молодежь ваша у каких ухорезов училась? Вы слыхали — пачку папирос у меня за аренду камеры слупили. А между прочим, задержанные — ваши люди, так что это, наоборот, мне папиросы положены…
— Товарищ старшина Калинкин! За проявленное мужество при задержании опасных преступников премирую вас… — Ангел отчеканил это так торжественно, что Арина едва сдержала смех, — вот этим скромным материальным подарком.
 
Ангел достал из кармана «беломорину» — и засунул ее за ухо постовому.
  
Праздник
 
— Простите, но тут же четко указано — военная форма с соответствующими знаками различия может заменять собой милицейскую! — Таборовский тыкал пальцем в какую-то бумагу, придерживая ее другой рукой перед носом Клима Петровича
— Да! Но не парадной же! Главный праздник страны! Вы обязаны быть при параде! К тому же, возможны награждения. Не выйдите же вы получать медаль в этом… — Клим брезгливо показал пальцем на застиранную гимнастерку Таборовского.
Клим Петрович развил бурную деятельность. Предупредил каждого, что седьмого ноября все должны быть в парадной форме, да, и научный отдел тоже, грозил карами небесными и земными тем, кто посмеет проявить одежную вольность.
— А помнишь тот фильм? — подмигнул Моня Давыду, в очередной раз выслушав требования Клима.
Оба неприлично заржали. Лика и Арина недоуменно переглянулись.
— Да уже в Германии. Там кинозальчик был… особого свойства. В общем, не буду пересказывать все, но был там один персонаж, который мог любить дам, только если на них полная форма. Немецкая, разумеется. Вот я и думаю, не схож ли он с нашим Климом Петровичем некоторыми предпочтениями…
— Тебе виднее, ты спец, — сурово посмотрела на него Лика, — опять лекторий для рябчиков устроил?
— Создаю прочные советские семьи, — улыбнулся Моня. — Практически Купидон на полставки.
Все присутствующие рассмеялись. Моня знал, кажется, всех девушек и женщин Левантии. И утверждал, что к каждой может найти подход. Стоя в окружении рябчиков, он предлагал им называть интересующих особ — а сам с важным видом рассказывал, на что какая клюнет. Кого-то достаточно сводить в кино на фильм про любовь, кого — лучше на танцы, а к кому-то без подарка в виде пары шелковых чулок лучше не соваться.
Как-то раз, проходя мимо этой компании, Арина услышала, как стоявший неподалеку Шорин назвал ее имя.
— А вот эту даму я вам всем категорически не рекомендую, — начал Моня. Арина хотела возмутиться, но тот продолжил:
— Во-первых, никогда не гадьте, где живете. В смысле, не совмещайте работу с личным, если не готовы свить семейное гнездышко. Иначе рядом с вами останется брошенная женщина, винящая вас во всех своих несчастьях. Даже если сама вас отшила. А во-вторых, — он крайне многозначительно глянул на Шорина, — вокруг указанной дамы бродит один ревнивец, отличающийся буйным нравом и пудовыми кулаками. Еще и с Особыми способностями. Придется вправлять нос и отрубать хвост.
Арина вздохнула. Отвратительно, конечно, что Моня догадывается об их отношениях с Шориным, а еще отвратительнее — что считает их влюбленной парой. И, пожалуй, отвратительнее всего, что про влюбленную пару — неправда.
Она пару раз ловила себя на зависти к Марине, которая легко и свободно обсуждала с Митей будущее — где они будут жить, когда поженятся, что будут есть на завтрак, как назовут детей. Но каждый раз одергивала себя, вспоминая, что ничего из этих разговоров не вышло, где теперь Митя — бог весть, а Марина… эх.
— Тебе форму на завтра погладить? — спросил Давыд вечером шестого.
Спросил так буднично, как будто каждый вечер помогал ей гладить одежду, а она каждое утро подавала ему завтрак.
— Буду благодарна. У меня тут с хозяйством, как видишь, не густо.
— Да уж. А ты не думала снять комнату, завести утюг, фикус на окошке и прочие признаки налаженного быта?
Наваждение слетело. Значит, утюг и фикус. Ну и пожалуйста.
— Ага. Утюг, фикус, мужа и котика толстенького. Чтоб об ноги терся, когда домой прихожу.
— А если муж котиков не любит? Скажем, у его соседей кот — редкостная сволочь и все время норовит этому самому мужу сапоги замочить? Так что ему приходится держать их в комнате под замком? Еще и умный, гад. Как понял, что сапоги недоступны — на бархотку напрудил. Полирую сапоги, а сам не понимаю, чем пахнет. А этот сидит на вешалке — и разве что не ржет надо мной.