Место встречи - Левантия (СИ)

— Я знаю, говорю же — работала.
— Смертные — как тонкие сосуды, через которые переливается сама жизнь.
— Как поэтично!
— Несчастливая это участь — ради чужих прихотей переливать жизнь из одного тела в другое, не оставляя себе ни капли. Надо очень хорошо понимаешь, за что служишь, — не за деньги, не за паек, а за идею, в величие которой веришь больше, чем в самого себя. Иначе… — он сокрушенно махнул рукой.
— Пожалуй, буду радоваться тому, что я не Смертная.
— Напрасно. Им зато дано понимание, что есть жизнь, а что есть смерть. А это, поверьте, дорогого стоит. А если люди вдруг перестанут брезгливо бояться Смертных — и применят к ним научный подход… Впрочем, как ученый, могу сказать, что научный подход, примененный в любой области, делает эту область лучше, чище и полезнее людям.
— Все равно, выбирать родиться Смертным, Ординарным или Особым — не в нашей власти.
— Пока. Но поверьте, наука может многое. И, возможно, не мы, но наши внуки будут сами выбирать, кем им быть.
— Нет, пожалуй, все-таки даже если бы был выбор — я бы осталась Ординаром, — задумчиво произнесла Арина.
— В самом деле? Ваше право, — сказал Кодан и улыбнулся своей обычной любезной улыбкой.
Вдохновенное выражение, которое было таким необычным для его лица, снова куда-то ушло.
На следующий день Шорина на работе не было. «Отсутствует по болезни», — сухо сообщил Моня, давая понять, что подробностей не будет. Весь день он заметно нервничал, отвечал невпопад, явно не мог сосредоточиться на работе. А наутро заявился в несусветную рань и стоял на крыльце, вглядываясь в улицу, как собака, ждущая хозяина.
Шорин появился, как раз когда Арина вышла покурить.
— Ну как? — бросился к нему Моня. В глазах у него было столько надежды и любви, что сходство с собакой увеличилось многократно.
— Восемь из двенадцати, — буркнул Давыд и постарался пройти дальше.
— Ну это же здорово! Уже восемь! Ты же помнишь, было же шесть! Так, глядишь, лет за десять…
— Шорины до сорока не доживают, — все так же зло бросил Давыд. — Не успею.
Он чуть ли не смел Моню с пути, прорвался внутрь каретного сарая — и хлопнул за собой дверью кабинета.
На лице Мони было написано сильнейшее облегчение.
— Все будет здорово, вот увидишь! Мы еще повоюем, — шепнул он Арине. Арина пожала плечами и ушла к себе.
К обеду она так зарылась в работу, что не сразу заметила, что в ее кабинет зашел Давыд.
— Ты извини меня, — сказал он растерянно, — я с этой комиссией совсем голову потерял. Так надеялся, что в этот раз все на ура пройдет. Но вот не вышло.
— Что за комиссия?
— Вроде медицинской, только Особая. Я же это, — он досадливо поморщился, — сломанный дракон. Практически бывший. Раз в год хожу выяснить, не восстановился ли. Пока вот нет. Понимаешь, с тобой я… Ну, другим стал. Тоска проходить стала, все такое. Думал — все, вернулся. Оказалось — пока нет. Я тебя очень обидел?
Арина неопределенно дернула плечом.
— Ты простишь меня?
Арина улыбнулась Давыду. Он обнял ее и поцеловал.
— Вот так бы всегда — обнимать тебя. Долго-долго. Лет сто.
— Шорины до сорока не доживают.
— Зато живут красиво, — Шорин едва заметным движением глаз заставил замок запереться и притянул к себе Арину.
  
Под маской леди
 
Октябрь 1946 
Арина никогда не видела матерящегося Моню. Не сказать, чтобы отдел уголовного розыска Левантии сильно напоминал дворянское собрание. После войны преступники почувствовали такую свободу, что штат УГРО — недоукомплектованный, по подсчетам Якова Захаровича, процентов на сорок, а в остальном состоявший почти сплошь из необученных, а то и полуграмотных новичков, — просто сбивался с ног, пытаясь хоть как-то остановить эту лавину бандитизма. Так что крепкое словцо звучало из каждой двери.
Но Мануэль Соломонович Цыбин себя блюл. Даже с последним отребьем говорил интеллигентно, с легкой улыбкой. Иные даже принимали это за слабость, хотя потом быстро осознавали ошибку.
 
Однако же Арина столкнулась в коридоре с Моней, изрыгающим потоки самой отборной брани.
Шепотом, под нос, но вполне разборчиво.
— Кому морду бить? — деловито осведомился Шорин, кладя руку на плечо другу.
— Мне, — отрезал Моня.
— А если без мордобоя, по сути? — Арина остановила парочку в коридоре. Моня ей был нужен по очередной служебной надобности. В смысле, нужен был Мануэль Соломонович Цыбин, а не вот это — злое, несчастное и матерящееся.
— По сути — я осел. А возможно — и похуже. Что мне только что доказали.
— Так, давайте оба ко мне, выпьем чаю, и ты, осел, все подробно расскажешь.
Арина решительно распахнула дверь кабинета.
Моня плюхнулся на диван, избегая встречаться глазами с друзьями.
— В общем, я с «Маскарадом» так сел в лужу, что рассказывать стыдно.
— А придется, — отрезал Шорин, наливая чай.
— Сам все, дурак, загубил. Во-первых, сдал Зиминина и директора Хлебзавода, некоего Савченкова, ОБХСС. Там, конечно, спасибо сказали, но теперь же ни до того, ни до другого не дотянуться. Если б я сначала хоть допросил их как следует…
— Если бы у бабушки… — начал Шорин.
— Это только начало и самая мелкая глупость, которую я сделал. Там еще во-вторых, в-третьих и в-десятых.
И Моня принялся рассказывать. Если вычесть из рассказа посыпание головы пеплом, завывания о том, как нормальные родители могли родить такого дурака, и прочие актерские этюды, оставалось следующее. Моня здраво рассудил, что все преступления «Маскарада» были совершены примерно в одном районе — между Предпортовой и Гаванской.
Там Моня обнаружил около тридцати складов. И только десять из них подходили под условия «Маскарада» — на них были сахар и мука. Моня уже потирал руки. Он знал число, когда будет ограбление, знал склады… Расставить десяток рябчиков с приказом «Увидишь что — свисти в свисток и стрелой ко мне» — и всего делов.
Конечно, остальные склады района тоже следовало, по-хорошему, пронаблюдать. Моня думал выпросить еще народа у Якова Захаровича, но потом решил не показываться ему на глаза. На последнем собрании тот слишком уж много говорил о повышении раскрываемости, выразительно глядя именно на Моню. Нет, ну тут он, конечно, был прав — по сравнению с другими следователями, у Мони процент был так себе. Вон, Асатурян недавно самого Сеньку Федорова отловил. Да что Асатурян, даже Коля Васько умудрился закрыть дело по квартирным кражам на Мельничном. И только Моня возился со своим «Маскарадом» уже как-то неприлично долго. Конечно, кое-что по мелочи раскрывал, кого-то находил, вон, даже дезертира одного поймал — пятерку Земли, умудрившегося просидеть всю войну в подвале, — но вот «Маскарад»… В общем, решил сделать начальству сюрприз.
Разумеется, с утра выяснилось, что ограбление склада произошло, причем именно в том районе, который указал Моня, но вот склад, который обнесли, Моня счел не слишком заслуживающим внимания. Был он не продуктовый, как предыдущие, а общим складом системы дошкольного образования. Так что, кроме сахара и муки, там лежали горшки, одеяла и резиновые пупсы.
И конечно же, Яков Захарович выразил свое недовольство Моней… Немного в резкой форме.
— Это только в книжках Особые мысли читают, — вздохнула Арина, — ну не угадал ты со складом… Ну бывает.
— Да фиг с ним, что не угадал. Я просто только сейчас сообразил. Если бы угадал — хуже бы было. Вот если бы они на рябчика нашего наткнулись? В лучшем случае бы ему та девица голову задурила, а в худшем? Чужие жизни на кон поставил ради красивой позы…
— Else, was weinst du? — процитировала Арина сказку Гриммов.
Их учительница немецкого, Ванда Бруновна, преподавала и в Арининой школе, и в школе для Особых. Эту сказку она обожала — и требовала ее чуть ли не наизусть зубрить.