Меч Кайгена (ЛП)

— Прячься! — прошипела Мисаки. — Старайся не шуметь. Фоньяки отлично слышат. Мне будет проще увести их, если они не узнают, что вы там.
— Увести их от нас? — лицо Сецуко исказила боль. — Мисаки, я не могу… я не хочу оставлять тебя тут одну.
— Ты должна.
Еще грохот сотряс дом. Глаза Сецуко расширились сильнее. Она была в ужасе. Хищник в Мисаки видел, что ей хотелось убежать в убежище. Но она, что обидно, не стала это делать.
— Мисаки, я не могу тебя бросить, — прошептала она. — Я знаю, что не буду полезна против них, но…
— Не в том дело, — Мисаки посмотрела на свои колени.
Мисаки не просто так скрывала свою историю сражений под половицами кухни, жестокость была неприличным хобби для благородной леди, и ее муж запретил разговоры о ее времени за морями. Но если приличия и послушание заставили ее забить доски, что-то сильнее держало их на месте, глубокий стыд.
Но, даже если бы она была мужчиной с чистой кровью и огромной силой, она не была бы бойцом, с которым захотел бы быть уважаемый Мацуда. Мечники Такаюби были благородными, встречали врага в лицо в открытом поле, их репутацию поддерживали мощь и дисциплина. Мисаки была слабой, нападала из засад, редко давала жертвам чистый бой. Потому что в чистом бою она проиграла бы.
Такое оскорбило бы настоящих коро. Люди, которые знали, кем она была, смогли ее простить… но она сомневалась, что такое можно было прощать.
— Сецуко, лучше… не смотри, что я собираюсь сделать.
— Я не боюсь, — соврала Сецуко, но от еще одного грохота она вздрогнула. — Я р-резала много рыбы, вряд ли кровь фоньяк выглядит иначе.
— Не в том дело. Я не хочу, чтобы ты видела… меня, — не такой, какой она была на самом деле. Какой она станет, когда Сираденья вкусит кровь. Люди, рядом с которыми она билась в прошлом, сдерживали ее, не давали поддаться желанию убивать, но если придётся убить…
— Я не понимаю.
— Ты… — слова застряли в горле Мисаки, она сглотнула. — Ты думаешь, что я хорошая, — она коснулась ладоней Сецуко. — Это спасло мою жизнь.
— Что?
— Я не признавалась в этом, ведь я гордая и глупая, — и время было на исходе. Мисаки быстро моргала. Не время для слез. — Ты спасла меня. Я верну долг, но мне нужно, чтобы ты поверила мне и спряталась.
Сецуко медлила миг. А потом кивнула, сжала руку Мисаки и склонилась. Их лбы на миг соприкоснулись в выражении тихой поддержки. А потом они разошлись, Сецуко побежала к подвалу, а Мисаки повернулась к угрозе. Она не была достойна этой семьи, но она защитит ее со всем ядом и кровожадностью, со всей своей хитростью.
Фонья ударила по дверям, ломая их. Мисаки прошла в главный зал. Она ненавидела биться с врагами лицом к лицу. Каждый инстинкт в ней кричал прятаться и устроить засаду, но ей нужно было увести солдат от Сецуко и детей, и для этого нужно было их внимание.
Двойные двери распахнулись. Дерево упало на пол, Мисаки оказалась лицом к лицу с четверыми в желтой форме — не совсем лицом к лицу. Ее тело было чуть повернуто, чтобы скрыть меч на бедре, придавая ей облик хрупкой домохозяйки. Это прикрытие в чем-то было даже лучше тени.
МАМОРУ
Гора из ржавой стала красной. Тучи, созданные фоньей, пропали, небо снова было ясной, но сиял не яркий свет дня. Закат касался уже пропитанного кровью снега, озаряя горный склон в трупах красным светом.
Среди месива из трупов в желтой и черной одежде Мамору нашел два обмякших тела в голубом — Мизумаки — и два в светло-сером — кузены Юкино-сэнсея. Дядя Такаши стоял в двух баундах от него, выглядя утомленно. Но он все еще улыбался. Он и Тоу-сама единственные остались стоять.
— Вы… убили их всех, — потрясенно прошептал Мамору. — Всех элитных солдат.
— Наши товарищи Юкино и Мизумаки помогли до гибели, — сказал Тоу-сама. — Их семьи могут гордиться.
— А самый быстрый? — спросил Мамору. — Убийца дракона?
Дядя Такаши рассмеялся.
— «Убийца дракона»? — за улыбкой была капля раздражения, но Мамору думал, что боец, который превзошёл в бою один на один Юкино-сэнсея и сдерживал братьев Мацуда заслужил этот титул. — Твой отец с ним разобрался, — дядя Такаши одобрительно улыбнулся Тоу-саме.
 
— Почти, — Тоу-сама сжал пальцы правой руки, на лице проступило немного раздражения. — Он не умер.
— Да, — сказал дядя Такаши. — Выглядит как прямой удар.
— Я немного промазал, — сказал Тоу-сама. — Копье попало, но не в сердце.
— Он все еще далеко отлетел, — отмахнулся дядя Такаши. — Он оглушен, и падение убьет его.
Мамору заметил движение внизу — фигуры в желтом перебирались через развалины западной деревни, шли к ним.
— Собирайтесь с силами, — сказал дядя Такаши брату и племяннику. — Бой станет только тяжелее.
В тот миг движение на ближайших камнях привлекло внимание Мамору. Он и дядя потянулись за оружием, подняв джийю, но Тоу-сама поднял руку.
— Это один из наших.
Так и было, на камнях появилась фигура в кимоно и хакама. Его ладони сжимали длинный бамбуковый лук.
— Катакури-сэнпай! — удивленно сказал Мамору.
Катакури Хакузора был самым юным лучником из тех, кто прикрывал северный проход, худой и тихий мальчик на год старше Мамору в академии Кумоно.
— Почему ты бросил пост? — осведомился дядя Такаши.
— П-поста больше нет, Мацуда-доно, — сказал мальчик. Его ладони на луке дрожал.
— Что?
— Только я… — его голос оборвался, слезы текли по лицу, оставляя следы. — Простите, Мацуда-доно. Остался только я.
— Что?
— Они пробились за сиирану. Мой отец послал меня сказать вам… Поста нет.
— Что это значит, сэнпай? — паника заполнила Мамору. — Они в деревне?
— Мы пытались их остановить…
— Такеру, — тут же сказал дядя Такаши. — Вернись в дом.
Тоу-сама застыл, колебания мелькнули неожиданно на его лице.
— Нии-сама…
— Сейчас! — приказал дядя Такаши. — Тебе нужно защитить Сецуко и других.
— Но тут еще наступают ранганийцы, — сказал Тоу-сама. — Я должен остаться и помочь тебе сдерживать их. Мамору должен вернуться.
— Мы не можем рисковать судьбой семьи, посылая четырнадцатилетнего мальчика, хоть и умелого. Ты — самый сильный боец, ты пойдешь. Обеспечь выживание нашей семьи.
Это было логично. Мамору не знал, чтобы Тоу-сама отказывался от логики… или спорил с приказами. Но он не слушался. Он посмотрел на Мамору, потом на брата.
— Нии-сама… прошу…
— Что? — рявкнул дядя Такаши, готовый ударить брата.
— Я… не так силен.
— Так, — тон дяди Такаши прозвучал резко, а не ободряюще. — У тебя есть приказ.
Джийя Тоу-самы поднялась, словно в бунте. На жуткий миг Мамору поверил, что его отец нападет на его дядю, а потом джийя Тоу-сама стала спокойной. Невидимое напряжение покинуло его тело.
— Да, Нии-сама, — сказал он без эмоций, опустив взгляд. Он даже не посмотрел на Мамору, сказав ему. — Держи линию.
— Да, сэр, — сказал Мамору.
Не оглянувшись на брата и сына, Тоу-сама повернулся и помчался по горе. Не было времени смотреть ему вслед. Следующая волна врагов почти достигла их.
Солдаты были желтыми, но их вела фигура в черном с парой мечей в руках.
— П-прости, дядя, — Мамору занял боевую позу. — Я не знаю, как помочь с продвинутыми атаками или…
— И не нужно, — дядя Такаши смотрел на наступающих солдат. — Разберись с четверыми вдали слева, а остальных оставь мне.
— Да, дядя.
Катакури Хакузора тоже занял позицию. Хоть колчан юноши был пуст, он создал стрелу изо льда и вложил в лук.
— Не стоит, Катакури-кун, — сказал дядя Такаши.
— Мацуда-доно?
— Этот бой не твой. Поднимись на гору и защити женщин и детей.
В отличие от Тоу-самы, юный Катакури не нуждался в повторении.
— Да, Мацуда-доно, — он поклонился и повернулся бежать по горе.
И фоньяки напали на них.
В этот раз Мамору не застыл. Что-то в нем зачерствело, когда жизнь покинула Юкино-сэнсея — словно кусочек спокойной ньямы мечника перешел в него. Его клинок уже вкусил кровь. Теперь он знал чувство, движения давались проще. Первый фоньяка поймал его катану животом, развалился на два куска. Второй мудро отпрянул от оружия Мамору, отвел руку для атаки. Слишком медленно. Мамору бросил ледяной снаряд в его горло.