Меч Кайгена (ЛП)

Она убрала челку Хироши с его лица и посмотрела на мальчика.
— Я могу сделать еще что-нибудь, Каа-чан? — в голосе Хироши была редкая нота эмоции. Раздражение.
В его возрасте Хироши мог понимать только одно о себе: что он был рожден сражаться. Его дядя, отец и старший брат ушли выполнять эту цель. Но Хироши был слишком мал. И это было ужасно — понимать, что происходило, но быть слишком юным, чтобы что-то с этим делать.
— Не сегодня, — Мисаки прижала ладонь к его ледяной щеке.
— Но, Каа-чан…
— Не сегодня, — повторила Мисаки, но не могла терпеть подавленный вид сына, так что добавила, — но когда-нибудь.
Она решила с яростью, что этот день настанет. Должен. Она еще ощущала плечи Мамору, пропадающие из ее пальцев, когда она отпустила его. Потому что он был воином. И часть нее понимала, что не было ничего более жестокого, чем не пустить воина в бой, для которого он был рожден. Это было хуже смерти.
У этих мальчиков была та же кровь в венах, та же сила, то же желание. Но они были еще слишком юны, чтобы это понять. Если она не могла лишать Мамору боя, как она могла бросить этих мальчиков умирать, не дав шанса сразиться? Какой матерью она была бы?
— Вы хорошие мальчики, — сказала она. — Все трое. Вы вырастете сильными, — она погладила Нагасу по голове. — Вы найдете цель, чтобы сражаться ради нее, и вы получите шанс сразиться. Однажды. Каа-чан обеспечит вам это, — она выпрямилась. — Сецуко, мне нужно, чтобы ты взяла Изу-куна.
Сецуко была не уверена, но взяла ребенка Мисаки. Маленькая Аюми все еще была безопасно привязана к ее спине. Она открыла рот для вопроса, но звук заставил ее смолчать.
Грохот. Где-то близко. Слишком близко.
— Что это? — спросила Сецуко.
— Звук фоньи, бьющей по домам, — сказала Мисаки, раздались крики. — Они в деревне.
— З-значит… мужчины…
— Не думай об этом сейчас, — сказала Мисаки, подавляя эмоции, пока они не вышли из-под контроля. Она загнала мальчиков внутрь, закрыла дверь и заморозила ее. — Бери детей и прячься в подвале! Скорее!
— Стой… куда ты? — осведомилась Сецуко, Мисаки повернулась и побежала в дом.
— Не переживай за меня! — крикнула Мисаки поверх плеча. — Прячься! — в этот раз Мисаки не медлила на пороге додзе. Она поклонилась и побежала к стойке мечей, схватила первое попавшееся оружие. Слишком тяжелое. Она знала, не доставая его из ножен, что оно замедлит ее в бою. Она лучше билась бы с пустыми руками, но зато была бы подвижной.
Отложив меч, она взяла другой, вытащила его из ножен. Тоже слишком тяжелый. Она прикусила губу, крики пронзали воздух. На пике она могла бы биться таким оружием, но она была не в лучшей форме. Она не использовала тело, ее инстинкты притупились, мышцы размякли. Она не могла так рисковать.
Мисаки повернулась и побежала и додзе к кухне.
— Мисаки! — Сецуко перехватила ее на пути, в этот раз одна. Наверное, уже устроила детей в погребе. — Что ты делаешь?
— Не обращай внимания, — Мисаки не остановилась, заставив Сецуко бежать за ней. — Спрячься с малышами, — Мисаки добралась до кухни, упала на колени и немного разозлилась, обнаружив, что Сецуко все еще была с ней. — Я сказала: иди!
— Двери подвала защитят нас? — спросила Сецуко, вздрогнув, когда фонья врезалась во что-то недалеко от их дома.
— Нет, — Мисаки заморозила лед на костяшках. — Я защищу.
— Что…?
Мисаки отвела кулак, сосредоточила джийю и пробила половицы. Это было так просто, что она могла рассмеяться. Она закрепила доски решительно годы назад. Но с когтями и тревогой она за миг разбила дерево.
«Забыто, — пыталась сказать она себе. — Это было забыто, как и все из ее жизни раньше», — но маленький клинок не покидал ее разум и сердце. Ее ладони нашли оружие легко, словно она положила его туда вчера.
— Что это? — спросила Сецуко, Мисаки выпрямилась на коленях, стряхнула с ножен облако пыли.
— Это… — Мисаки невольно улыбнулась. — Это Дочь Тени.
Ножны покрывали изящные лозы и цветы, они выглядели как потертое дерево, хотя были сделаны из чего-то прочнее.
 
— Как ты, — сказал ей радостно Коли. — Милые цветы снаружи.
— А внутри? — Мисаки приподняла бровь.
— Внутри… — он просиял, — как ты.
Мисаки робко сжала рукоять и вытащила меч наполовину из ножен. Ее глаза расширились. Дыхание застряло в ее горле.
— Это… — едва слышно сказала она. — Коли, это то, что я думаю!
— Я же говорил, у меня есть связи.
Мисаки с трудом скрывала эмоции на лице.
— Так… я милая снаружи, но твердая и темная внутри, — она посмотрела на Коли, а пальцы предательски сжали оружие. — Думаю, я должна быть оскорблена.
— Как леди Широджимы, да. Как боец, ты не можешь возражать.
— У меча есть имя? — тихо спросила Мисаки, боясь, что если заговорит громче, Коли услышит дрожь восторга в ее голосе.
— Пока мы работали над ней, мы призвали ее Мисаки-денья. Когда ты используешь ее на улицах, название может выдать твою личность. Я подумал выбрать твое прозвище, так что назвал ее Сираву-денья. Может Сираденья, если вкратце?
— Дочь Тени? — Мисаки приподняла бровь. — Чересчур драматично, не думаешь?
Коли скрестил руки.
— Я посчитаю, что это спасибо.
— Коли… я не могу это принять.
— Жаль. Она сделана для тебя.
— Но… это поразительное оружие…
— Одно в своем роде, — гордо сказал Коли.
— Разве не стоит дать его коро, который будет использовать его лучше? Я даже не должна биться… — она умолкла, когда Коли закатил глаза. — Что?
— Это как говорить, что нож не должен резать.
Мисаки разглядывала нуму мгновение.
— Порой я гадаю, человек ли ты, Коли, — она знала, что потому они хорошо ладили.
— О чем ты? — он не звучал оскорбленно. Он уже звякал приборам на столе.
— Ты видишь людей дальше их функций? Или мы для тебя… вещи? Орудие и оружие, машины, делающие детей?
— Я — нуму, — он пожал плечами, нагревая пальцы, чтобы соединить компоненты. — Боги создали меня, чтобы я видел мир с точки зрения материалов.
— Мои боги создали меня выглядеть мило, выйти замуж хорошо и рожать детей, — сказала Мисаки.
Коли фыркнул.
— Как скажешь. Хотя это показывает, что твои дорогие Нами и Наги — слабые мастера.
— Что, прости?
— Умелый бог не стал бы создавать домохозяйку с твоими навыками и голодом. Ты выглядишь как красивый цветок, но ты — меч.
— Ты снова это делаешь, — пригрозила пальцем Мисаки. — Ты зовешь меня оружием.
— Эффективным, — сказал Коли. — Это был комплимент.
— Я просто… не знаю, могу ли его принять, — комплимент или меч.
— Так не бери, — нетерпеливо сказал Коли. — Могу лишь сказать, что это будет ужасной утратой. Когда пойдешь в следующий бой — а ты, Мисаки, попадешь еще в бой — лучше держи этот меч при себе. Как я и сказал, девочка создана для тебя. Она будет плоха в других руках.
— Но…
— Это был подарок, а не приглашение на скучный разговор, — сказал он. — Хочешь обсуждать религию и философию, найди джасели. Все, что я хотел сказать, в твоих руках. Делай с этим, что хочешь.
— Мисаки, ч-что это? — пролепетала Сецуко в страхе и смятении, глядя на Сираденья. — Что ты…
— Не переживай, — Мисаки привязала обсидиановый меч к бедру и поняла, как жаждала ощутить этот вес. Ребенок был не тем грузом. — Я знаю, что делаю.
— Ты… умеешь сражаться? Как?
Мисаки смотрела, как Сецуко соединяла кусочки, как было с Мамору. Но в этот раз она не могла желать в тревожной тишине одобрения. Не важно, что Сецуко или другие думали о ее неприличном поведении. Было важно, что Мисаки и ее черный меч стояли между ее семьей и смертью.
Грохот раздался из передней части дома, женщины вздрогнули. Кто-то пытался пробить двери.