Имперская жена (СИ)
Рабыня онемела. Не отрываясь смотрела на меня, но по безумному взгляду я понимал, что она не в себе. Даже мелькнула мысль, что она помешалась. Я сам едва не помешался, озвучивая все это. И отчаянно надеялся, что лгу. Страшные слова. Я надеялся, что еще не поздно. Не поздно до вечера, ночи, утра. Надеялся, что хотя бы сейчас не просчитался.
Как я и рассчитывал, Брастин разбудил меня посреди ночи:
— Мой господин, рабыня вашей жены пыталась повеситься в бельевой.
— Надеюсь, вы успели? — я выскочил из кровати, набросил халат.
Брастин кивнул:
— О да. Она предсказуема. С нее глаз не спускали.
— Прекрасно.
Мы спустились на технический этаж. Рабыня недвижимо лежала на полу, между стеллажей с бельем. Над ней склонялся медик и мазал темно-бордовую полосу на пятнистой шее прозрачным гелем с резким запахом. Ее глаза были стеклянными, но в них полыхнула нестерпимая боль, когда она увидела меня.
Я присел рядом:
— Ты посягаешь на имущество своего господина?
Она едва разомкнула пересохшие губы. Голос был слабый, хриплый.
— Мне незачем жить, если я погубила свою госпожу. Я не должна жить.
Рабыня говорила искренне. Сама себе подписала приговор из чувства вины. Я коснулся ее остренького подбородка, поворачивая голову:
— Твоя госпожа жива.
Стеклянные глаза ничего не выражали, она еще не поняла смысла слов.
— Ты слышишь меня? Твоя госпожа жива.
Ее взгляд наконец обрел осмысленность. Губы вновь шевельнулись:
— Жива? Это правда?
Я кивнул:
— Правда. Но если ты не заговоришь — она может погибнуть. Говори, Индат. Спаси свою госпожу.
Она с трудом сглотнула, коснулась тонкими пальцами рубца на шее:
— Я все скажу.
69
Рабыне внушили, что от молчания зависит жизнь ее госпожи. И этого проклятого раба. И даже не знаю, за кого она цеплялась сильнее. После моего отъезда они с этим Перканом тайком встречались у забора, когда Индат вместе с остальными работала в саду. Брастин смотрел на эту рабыню сквозь пальцы, ее не слишком нагружали. Я боялся, что Сейе это не понравится. А надо было держать под замком! Кто мог предположить, что одна глупая рабыня может намотать такой безобразный клубок? Индат должна была выкрасть этот проклятый адресный чип — единственную улику, которую можно было бы предъявить. Но покои моей жены были закрыты для нее с тех пор, как Сейя застала эту дуру у галавизора. Мы с Брастином собственноручно перерыли покои, но не нашли ничего. Разве что Сейя вновь спрятала в саду. Но сама она едва ли смогла бы сделать это незаметно.
Описания Индат были вполне однозначны — нарочно такие подробности выдумать невозможно. Опир Мателлин. Но все равно что-то не складывалось. Вынюхивать — это в порядке вещей. Но похищение моей жены — крайне глупый неосмотрительный шаг.
В портовых сводках Брастин разыскал, что сегодня утром Опир Мателлин прибыл на личном крейсере. Значит, он тоже покинул Сион следом за мной. Понимал, что я не стану бездействовать? Это показательно… Я хотел посмотреть в лицо Опиру Мателлину. Вместе с тем очень смущала странная многоходовка с влюбленной рабыней. Чтобы Опир стал играть чувствами рабов и ставить на это? Кажется, до такого не додумался бы даже мой отец.
Голова гудела. Казалось, я нахожусь в самом центре урагана, и вокруг меня с ошеломительной скоростью проносятся обрывки фактов и предположений, которые я никак не мог соединить в единое целое. Я сходил с ума и очень боялся совершить очередную ошибку. Но и бездействие — ошибка. Решение должно оказаться простым. Очень простым. Я это чувствовал.
К дому Опира Мателлина я прибыл к полудню. Меня встретили на парковке, проводили в одну из приемных. Предложили кофе. Было очень кстати — вторая почти бессонная ночь давала о себе знать. Но ко мне никто не спешил выходить, и начало преследовать отвратительное ощущение дежавю. Вновь ожидание непонятно чего. Но когда все же открылась дверь, я увидел совсем не того, кого ожидал.
Ирия вошла степенно и плавно. Не сводила с меня пустых глаз. Давно я не видел на ее лице такой незамутненной радости. Впрочем, я предпочел бы вовсе не видеть ее лица. Я поднялся навстречу:
— Госпожа…
Она улыбнулась еще шире:
— Какая неожиданность, ваша светлость. Вы украсили мой день.
Глубокий поставленный голос представлялся змеей, которая обвивала вокруг жертвы свои кольца. Ирия присела в кресло, и я последовал ее примеру.
— Я жду вашего отца. Мне сказали, он примет меня.
Она кивнула, хлопнув черными ресницами:
— Да, нужно немного подождать. А пока я составлю тебе компанию, Рэй. Если, конечно, ты не против.
— Разве я могу быть против?
Я не хотел ее ни видеть, ни слышать. Тем более, сейчас. Я едва мог усидеть на месте. Но приходилось терпеть ее красноречивые взгляды. Сейчас они казались особенно смелыми. Я все время смотрел на часы и понимал, что теряю время. Минуту за минутой. Я старался не думать о том, что сейчас происходит с моей женой. Воображение не предлагало ничего хорошего.
Ирие тоже подали кофе, и она грациозно удерживала чашку двумя пальцами. Поглядывала из-под ресниц, как мне показалось, с нескрываемым превосходством.
— Мне кажется, или ты чем-то расстроен?
— Тебе кажется.
Она с пониманием кивнула:
— Ты же знаешь, мне всегда хочется смотреть на тебя пристальнее, чем на других.
Я выдохнул:
— Ирия, прошу. Сейчас не время.
Она подалась вперед:
— А когда время, Рэй? Я только и слышу со всех сторон, что нужно подождать. Я уже не так юна, чтобы ждать. К тому же, есть такой риск опоздать… Я уже вполне созрела для того, чтобы что-то сделать самой. А видеть тебя здесь, пусть и так… Ведь ты пришел не ко мне. Но ты даже не находишь нужным извиниться.
— За что?
— За то, что оскорбил в прошлый раз. Обещался, но не пришел. А я ждала…
Я понял, о чем она говорит, но сейчас все это было такой мышиной возней, что не заслуживало и крупицы внимания.
— Это было обещание моего отца. Не мое. — Я поднялся, не в силах это выслушивать. — Ирия, прошло столько лет.
Она тоже порывисто поднялась:
— Ну и что? Есть вещи, над которыми время не властно. Над моей любовью. Рэй, надо мной потешается весь двор. Ты сам все прекрасно знаешь.
Я покачал головой:
— Мне жаль, но я не люблю тебя. И ты это знаешь.
Она приблизилась на шаг, заглянула в лицо:
— Потому что любишь другую?
Я ответил не сразу, и она это уловила:
— Я этого не сказал.
Ее губы скривились дугой:
— Зато я услышала. Я не терплю, когда так со мной. Это очень больно, Рэй. Очень. Может, когда-нибудь поймешь…
Это было невозможно. Я отстранился, меня уже глодала очевидная догадка:
— Где твой отец?
Ирия повела идеальными бровями:
— Кажется, на Сионе. С делегацией. Мне жаль. Отец сумеет меня понять.
Она развернулась и пошла к выходу. Прямая, с гордо поднятой головой.
— Ирия!
Я кинулся следом, но тяжелые двери приемной уже отсекли пространство и были прочно заперты.
Какая глупость.
Ирия.
70
Голова была мутной. От любого малейшего движения к горлу подкатывал ком. Металлический привкус во рту и невозможная сухость. Все болело. Будто меня долго и нещадно избивали, а теперь острая боль утихла и отдавалась мучительной ломотой. Закрытые веки казались налитыми, отекшими, тяжелыми. Я не находила в себе сил открыть их. Может, это был страх, а не слабость. Я понятия не имела, что увижу. Лишь понимала, что лежу на чем-то мягком. Прислушивалась, больше всего боясь различить мерный густой звук двигателей, боялась, что меня увозят. Тишина. Но в ней было не много определенности. Я не имела ни малейшего понятия, сколько времени пролежала без сознания. И не было ни одной догадки, где нахожусь.