Имперская жена (СИ)
— Где же вы были, госпожа?
— Мы ездили в город. — Я отстранилась, тряхнула ее: — Да что с тобой?
Индат затрясла головой и разрыдалась:
— Я думала, это конец. Я так испугалась!
Я пожала плечами:
— Но я же уже вернулась. Живая и здоровая. Хватит. Лучше возьми накидку. — Я избавилась от накидки, упала на кровать: — Я так устала — ты даже не представляешь! Оказывается, так можно устать!
С Индат явно творилось что-то не то — она буквально тряслась, накидка в руках ходила ходуном, губы дрожали. Я села:
— Рассказывай немедленно. Все, как есть.
Она молчала, лишь смотрела в одну точку, куда-то под комод. Я проследила ее взгляд и едва не вскрикнула, увидев стальную таблетку галавизора. Все было предельно понятно: Индат откопала чип.
Я подскочила, вытащила галавизор ногой, достала адресную пластину. Индат стояла ни жива, ни мертва. Я поднесла чип ей к самому носу:
— Как давно ты его включила?
Она опустила голову:
— Несколько часов назад.
Я сцепила зубы так, что, казалось, они вот-вот начнут крошиться. Занесла руку и хлестнула Индат по щеке так, что защипало ладонь:
— Что же ты наделала!
Она смотрела круглыми ошарашенными глазами, держалась за щеку. И. казалось, просто не понимала, что происходит.
Я впервые в жизни ударила ее.
55
Индат рухнула на пол, обхватила мои ноги и рыдала так громко, что хотелось заткнуть уши. Ее худая спина сотрясалась, но во мне это не вызывало ни крупицы сочувствия. Единым жестом она перевернула все хорошее, что едва-едва начало копиться у меня внутри. Все разрушила, изувечила.
Я ухватила ее за руки, дернула вверх:
— А ну, вставай!
Она лишь качала головой и снова и снова падала на колени, хватаясь за мое платье. Я снова ударила ее по щеке. Не так сильно, лишь чтобы привести в чувства. После пощечины она разом заткнулась, замерла, будто выключили запись. Лишь всхлипывала время от времени.
Я подошла к буфету, налила алисентового вина и разом осушила бокал — иначе кровь закипит, а сердце выскочит из груди. Опустилась в кресло спиной к Индат и какое-то время молча смотрела, как бегают по полированному мрамору цветные отблески лаанских светильников. Как живой организм, органическая субстанция.
Я слышала, что Индат все еще сидит на полу без движения.
— Подойди.
Она опустилась у меня в ногах, схватила руку, прижимала к губам, но я отняла, и тут же увидела, как дрогнула ее спина от подступающих рыданий.
— Тебе плохо живется, Индат?
Она подняла голову. В глазах читалась полнейшая растерянность и недоумение:
— Что вы, госпожа!
Я сглотнула:
— Тогда зачем ты так со мной?
Она лишь снова затрясла головой и разрыдалась. Я с трудом узнавала себя, но в эту минуту во мне не было ни капли сострадания. Я спокойно смотрела на эти слезы, и внутри ничего не шевелилось. Вино тепло разливалось внутри, наполняя каким-то равнодушием.
Индат вскинула голову, завладела моей рукой:
— Нет, госпожа моя! Ну при чем тут вы?
Я покачала головой:
— Индат, почему я никогда прежде не замечала, что ты такая глупая?
Она распахнула глаза, но промолчала.
Я вновь покачала головой:
— Глупость глупостью, никто в этом не виноват. Но преданность, Индат? Ведь ты ослушалась моего приказа.
Она опустила голову:
— Простите, госпожа. Я почему-то подумала, что вы больше не вернетесь. Мне стало так страшно, будто я умираю…
— Ты, правда, ничего не понимаешь? Ты почему-то думала? Ты рабыня, Индат! — я сама изумилась собственному крику. — Все, что от тебя требуется — исполнять приказы. Тебе не нужно думать!
Она согнулась еще сильнее:
— Я лишь хотела, чтобы он пришел, нашел меня… Хотя бы просто увидеть… Что в этом ужасного?
Я даже подалась вперед:
— Кто, Индат? Чужой раб? Принадлежащий другому дому и другому господину? Ты в своем уме? Очнись, наконец!
— Он сказал, что все время будет ждать… Меня ждать, госпожа… Меня!
Как же я не замечала этого? Как не видела? Ведь правду говорят, что любовь слепа. Я так любила эту рабыню, что не видела ничего. Ничего! Дышать без нее не могла! Теперь же мне казалось, что все вокруг только это и замечают — глупость Индат.
Все… И ею пользуются.
Я посмотрела на нее:
— Налей мне еще вина.
Она поднесла, снова уселась у меня в ногах.
— А теперь вспоминай все до мелочей. Все, что этот раб когда-либо тебе говорил.
Я понятия не имела, кто такой тот одноглазый высокородный из галавизора, но было очевидным, что он отдавал приказы отвратительному Марку Мателлину. И очень хотел знать, куда меня привезли… Я сама совершила ошибку — ведь я знала о глупых надеждах Индат. Нужно было спрятать самой. Нужно было… хорошо рассуждать тогда, когда уже ничего не исправить. Но разве я могла допустить, что она ослушается? Моя верная рабыня? Моя подруга…
Теперь я злилась сама на себя… Но как же больно разочаровываться в том, кому так доверял. Будто наотмашь ударили по стеклу, и меня засыпало жалящими осколками. Отец был прав — нельзя приближать рабов. Нельзя так привязываться. Но мама отвоевала мне Индат…
Я посмотрела вниз:
— Ну, рассказывай. Как вы встретились в первый раз?
Индат лишь округлила глаза:
— Дома, на Альгроне. Он смотрел на меня, я — на него. Так и смотрели всю дорогу.
Каким же глупым все это казалось… Как и то, что я намеревалась что-то выловить из ее влюбленных фантазий. Но я уже не верила в совпадение.
— А потом? Он первый подошел к тебе?
Она кивнула. А я замечала, как она меняется на глазах от этих воспоминаний. Влюбленная по уши дура! Она влюбчивая, моя глупая Индат… Говорят, так бывает. Но легче от этого не становилось.
— Он говорил, что я очень красивая, почти как вы.
Хотелось снова ударить ее:
— Чип? Кто первый предложил выкрасть мой чип?
Индат опустила голову:
— Перкан.
Я хлебнула вина, чувствуя, как холодеют пальцы: может, поэтому тогда на Форсе мне не позволили взять с собой рабыню? Чтобы у них было больше времени? Потом она бегала на встречи на корабле, и я сама же это позволяла, радуясь тому, что Индат была счастлива… И кто знает, что она выболтала? Впрочем… мы тогда ничего не знали. А вот потом…
— А тогда, когда тебя увезли в Торговую палату? О чем вы говорили? Ты говорила хоть слово о моем замужестве?
Она покачала головой:
— Нет, клянусь. Лишь о том… что у нас новый большой дом…
Она посмотрела на меня, охнула и закрыла лицо ладонями.
Я кивнула:
— И после этого он сказал про галавизор…
Она молчала, только всхлипывала. Но что теперь толку от ее всхлипов.
— Индат, ты ночуешь в тотусе. Скажи управляющему, что это мое распоряжение.
Она застыла, округлив глаза, открыла было рот, но я перебила:
— Вышла вон. Не появляйся здесь до тех пор, пока я не позову.
Хватило ума не умолять. Индат сгорбилась, просеменила к двери, бросила на меня виноватый взгляд и скользнула из комнаты.
И стало пусто до звона. Я ясно понимала, что должна обо всем рассказать Рэю. Но как? Если он был недоволен сюрпризом от госпожи де Во, то здесь… Здесь он меня просто убьет. И меня, и Индат.
56
Я поднялся рано. Да и спал скверно, все время думал о том, что сделал не так. Отвезти Сейю на Кольерские бои было глупой затеей. Я понимал это лишь сейчас и казнил себя за это. Но разве я мог допустить, что она окажется такой ранимой? Я все время вспоминал, как она дрожала в моих руках, как прижималась, будто умоляла защитить. И я обнимал бы ее вечность, лишь бы она оставалась такой, лишь бы не менялась. Она так не походила на женщин, которых я знал. В ней не было ни крупицы лжи. И каким ослом я был, не заметив этого с первого мгновения, с первого взгляда. Ответ прост: тогда я не знал, что искать. Не представлял, что женщина может быть такой. Я задался целью найти изъян, червоточину, ядовитое зерно. Я пытался ее подавить. И едва все не испортил.