Горячее сердце. Новая история Мериды

Раньше подобный случай вполне привёл бы к очередной ссоре, но в последние дни и королева, и Мерида старались изо всех сил поддерживать добрые отношения. Королева никак не могла заставить Мериду проявлять королевское достоинство; Мерида никак не могла заставить мать быть проще.
– Очень смешно, – согласилась Мерида. – Разумеется, ему показалось.
Королева не стала требовать дальнейших объяснений и похлопала по соседнему сиденью, а Мерида не стала вдаваться в объяснения и села, куда указано, пахнув мылом и расправив ещё немного влажное платье.
Семейство Данброх по обыкновению собралось в задымлённой общей гостиной. Вообще-то в музыкальной гостиной было натоплено ничуть не хуже, и при этом без дыма, но королева предпочитала стулья и освещение в общей гостиной, поэтому Рождество все начинали с семейного ужина в романтичной дымке и с резью в глазах, пока не наступала пора открывать всеобщее торжество. В этом году на столе стояла ветчинная нарезка, яйца пашот под душистым соусом, булочки с отменённой свадьбы, щедро намазанные маслом, тёплый луковый бульон на кабаньем мясе. Потом золотистые ароматные тарталетки с сыром, какая-то мелкая выпечка из остатков теста, грибы, тушенные в бульоне и поджаренные с пореем на гусином жиру. Ещё чаши с мочёными грушами, пропитанный виски инжир, ну и маленькие печенюшки с печаткой в виде кролика.
Обычно на этом их сугубо семейном празднике в ход шли самые разные кулинарные остатки и неудавшиеся эксперименты, что там не попадёт на общественный стол. Но если это были остатки, то оставалось только гадать, что же за пиршество ждёт впереди. Всё-таки эта злюка Эйлин была настоящее чудо.
Близнецы наложили Мериде тарелку с горкой и вернулись к Лиззи, с которой они весело играли в «гончих», нимало не смущаясь тем, что фигурок в наборе не хватает. Рождество шло своим привычным чередом, как будто никакой свадьбы и не намечалось.
– Лиззи, – подала голос Мерида, – а что, он сильно расстроился?
Лиззи сидела, разодетая в какое-то воздушное полупрозрачное одеяние, очевидно, собственного сочинения, на которое она пожертвовала то ли занавеску, то ли что ещё. Наряд венчал пренелепейший головной убор, нечто вроде короны из лаврового листа, утыканной сушёными ягодами. С волосами ей почти что удалось справиться самостоятельно: косички она заплела и уложила довольно аккуратно, к чему Лиззи обычно не была склонна, и только пара-тройка мелких локонов очаровательно выбивались из причёски. Вечно у Лиззи был такой вид, точно ей нужно помочь, и вечно ей кто-нибудь в итоге бросался помогать, хотя сама она не просила никогда никого и даже, кажется, не замечала, чтобы ей нужна была помощь. Именно это и делало Лиззи типичной Лиззи. Она, точно праздничный стол, существовала больше для красоты, чем для пользы.
Лиззи есть Лиззи.
– Кто? – не поняла она. – Ах, Джон, что ли?
– Ну да, Джон! – вскипела Мерида. – Кабачок! Который жених! Будущий муж! Кто ж ещё? Он-то что, не расстроился?
– Да всё с ним в порядке, – мирно пробасил король Фергус. – Дал ему пару тёлочек, чтобы загладить вину, и он ушёл довольный.
– Пару тёлочек, значит, – повторила эхом Мерида. – То есть двух коров.
– Ну, одну было б неприлично как-то, – откликнулся отец.
Необъятная фигура короля развалилась в столь же необъятном кресле, водрузив массивную деревянную ногу по одну сторону, массивную настоящую – по другую. На голове у него уже красовался неохватный рождественский венок из зелёного остролиста, усыпанный красными ягодками. Король Фергус был большим человеком. Большая борода, большое тело, большая душа, большие похождения. Иметь с ним дело означало иметь дело с его величием. «По мелочам размениваться – это не по-королевски», – любил говаривать он. Нынче он сидел с кружкой горячего эгг-нога – чудеснейшая йольская традиция, яичный коктейль с сахаром, ромом и сливками, – и борода его была усыпана крошками от печенья. Фергус, как и Мерида, имел привычку задумываться о своей внешности только тогда, когда она становилась предметом нападок королевы.
 
– Полагаю, две было в самый раз, особенно в середине зимы, – подключилась королева Элинор к разговору о коровах. Она восседала на стуле, ближайшем к камину, который отвоевал для неё Фергус, – а он отвоёвывал для неё всё, чего она желала. В отличие от рыжеголовых мужа и детей, королева обладала гладкими волосами мягкого пепельно-каштанового цвета. Она казалась полной противоположностью Фергусу: вся такая стройная, чёткая, любые её слова звучат ни на толику не громче, не резче, чем она им позволит. Если задуматься, она и Мериде тоже противоположность: до того царственна и безупречна, что даже представить сложно, что бы ей надо такого изменить.
– А за меня – за меня вы бы сколько тёлок дали? – напряжённо спросила Мерида.
Королева с особой грацией обмакнула гренку в жиденькое яичко всмятку и сказала:
– Надеюсь, до этого дело не дойдёт.
– Да это нас тёлками задабривать будут, чтоб мы её у себя оставили, – прыснул кто-то из близнецов. Кто именно, сказать бы Мерида не взялась, потому что их голоса до сих пор оставались практически одинаковыми, хотя внешность понемногу начинала различаться – как и характеры. Эйлин вечно жаловалась Мериде, что их не различишь, однако для самой Мериды они уже были совершенно разные.
Хьюберт – большая душа, большие переживания, и голос сильный, как у отца. За те месяцы, что Мерида странствовала, он вырос почти на голову и взял в привычку заплетать огненно-рыжую шевелюру в косички на манер викингов. Мериде он сообщил, что собирается и бороду отрастить большую, как у викингов, а потом и в ней косички заплетать. И когда уловил во взгляде сестры недоверие, даже показал ей две синие бусины, которые специально где-то раздобыл, чтобы потом вплетать в свою бороду.
Хэмиш, напротив, остался такой же маленький. Пальчики тоненькие, как у паучка, и белёсые, как у покойника, а если зимой успеет незаметно приложить их Мериде к шее, точно знает: сестра завизжит от холода как резаная. Волосы у Хэмиша потоньше, чем у братьев, и вечно сидят на голове большой мягкой шапкой, делая его похожим на одуванчик. Он и в целом кажется каким-то воздушным, и Мериде то и дело снятся кошмары, будто хрупкого братца что-то в конце концов сломит; ему, кажется, тоже.
Харрис ни большой, ни маленький – он точно взрослый. Возможно потому, что сидит всегда прямо, а ещё волосы гладко зачёсывает со лба назад, из-за чего голова кажется меньше. Добавить к этому заострённые черты, худые плечи – и все пропорции в целом намекают уже не на маленького миленького пострелёнка, которого хочется поскорее обнять, а скорее на коварного лорда лет эдак тридцати, который не упустит шанса содрать с вас последнюю рубашку за неуплату десятины. К тому же Харрис ещё и всезнайка – черта не очень-то приятная, особенно в тех случаях, когда всезнайка оказывается прав, – а Харрис почти всегда оказывается прав. Раньше, бывало, они с Меридой вели долгие вдумчивые разговоры, однако на вчерашнюю попытку Мериды завести такую беседу снова Харрис ответил насмешкой.
«В общем-то, – подумалось Мериде, – общего у близнецов теперь разве что цвет волос и любовь к проказам».
– Нормальная честная сделка, – буркнул теперь Харрис в своей обычной манере и подвинул свою фигурку на поле. Выигрышный ход, пусть братья этого ещё не поняли. – Если будет обижаться дальше, это уже задетое эго.
По мере сказанного Мерида всё больше проникалась сочувствием к отвергнутому Кабачку. Подлец или не подлец, но тут уж вышло как-то совсем нехорошо.
– А как же любовь? – спросила она.
– Ага-а! – мечтательно откликнулась Лиззи. – Любовь-то – как же?
– Лиззи, хватит за мной повторять, – оборвала её Мерида.
– А вот злиться не обязательно, – ответила та и чуть не искупала рукав платья в подливке – в последний момент Хьюберт успел его приподнять. Очевидно, тяга помогать Лиззи была настолько сильна, что распространялась даже на близнецов, а это значит, очень сильна. – Я ведь с тобой согласна. Почему не дождаться настоящей любви?