Я — следователь

Барминович помрачнел.
Через несколько дней подполковник встретился в К. со своими молодыми друзьями. И после первых приветствий Владимир рассказал, как они установили человека, продавшего Барминовичу промышленное золото:
— Вы понимаете, Виктор обратил внимание на то, что один из приемщиков золота от старателей при взвешивании песка лазит своей косматой бородищей прямо в чашечки весов. Это Виктора заинтересовало. Я еще убеждал его, что, мол, старик просто хочет точнее разглядеть шкалу. Но Виктор оказался прав. Старик был очень жадным, это его и погубило. Не довольствуясь другими методами хищения, он цеплял на бороду золотые крупинки, а дома тщательно чесал ее...
Вскоре после этого дела Фомина пригласил Козлов.
— Удачно вы, Михаил Николаевич, поработали с молодежью.
— Да, ребята попались надежные. Стоило только натолкнуть, как они доказательства добывали одновременно со мной. Я с одного конца, они с другого.
— Ну, сразу и прибедняться. — Комиссар шутливо погрозил пальцем. — Надо еще уметь натолкнуть.
Затем он глубоко задумался. Фомин понял, что начальник управления вызвал его неспроста, и не ошибся. Походив в задумчивости по кабинету, Козлов начал без предисловий:
— Подумали мы, Михаил Николаевич, посоветовались и решили: должны вы возглавить важный и ответственный участок. Обком партии поставил перед нами задачу — ликвидировать в городе карманников, и сделать это мы должны силами общественности, силами комсомольцев. Комитеты комсомола фабрик, заводов, вузов направят в наше распоряжение боевых ребят и девчат, выберите из них молодежь с профессиональной жилкой и сформируйте бригаду содействия милиции со специальной задачей. Работа кропотливая, большая и важная, в расчете на несколько лет.
  
3. Им тоже было по семнадцать
 
ИНТРОСКОПИЯ
Как в те времена молодые ребята, наши сверстники, могли стать карманниками? Оказаться по другую сторону баррикады?.. Об этом много лет спустя после задержания мне красочно рассказал Анатолий Мирголовский. Попробуем по его воспоминаниям визуально, несмотря на плохую видимость, заглянуть в тот мир...
Они уныло резались в карты. Играли в очко на мелочь. Крупнее теперь у них не водилось. Да и где взять крупнее? Отцы у обоих не вернулись с фронта, они их не помнили, матери зарабатывали столько, что в семьях едва сводили концы с концами, а еще у одного — младший братишка, у другого — сестренка.
Играли просто от скуки. Месяца два назад их отчислили из училища за непосещение. Сейчас бы рады пойти на занятия, но... близок локоть, да не укусишь. А когда-то чуть не за шиворот тащили: и учащиеся приходили, и преподаватели наведывались, и сам Никита Сергеевич, директор, приезжал... Но тогда они жили безбедной веселой жизнью, которая в один прекрасный день началась как по мановению волшебной палочки и так же сказочно в другой момент исчезла.
— Мулю повязали, — сообщил им Мельниченко, по воровской кличке Король — а я отсюда сматываюсь. Не климатно сейчас гонять леконы [6], мусоров много развелось.
А как все хорошо начиналось... Однажды в их дворе неожиданно появился развеселый подвыпивший мужик, на вид ему было лет тридцать.
— Ну что, пацаны, нос повесили? — задорно обратился он к ним, с хитринкой поблескивая маленькими узкими глазками.
— А что нам нос весить? — возразил Борька Боршай, дерзко разглядывая незнакомца.
— Ух ты! Шустрый парень. — Весельчак с восхищением надвинул на Борькин лоб форменную фуражку. — Чем занимаетесь? — уточнил он деловито.
— В ремеслухе учимся, — ответил Толька Мирголовский.
— Ух ты! — вроде удивился мужчина, затем с оттенком гордости добавил: — А я вот «от хозяина». Свободный человек.
Не знали тогда они, что «от хозяина» на простом, обычном языке означает «освободился из мест заключения», поэтому ничего и не поняли. Их недоумение не ускользнуло от внимательного, умного взгляда неизвестного.
— Чистая бумага, — сказал он непонятно, а затем обхватил их за плечи. — Ну что, пацаны? Приглашаю вас пельмени шамать.
 
Когда вышли на центральную — Карла Маркса, новый знакомый предложил:
— Выбирайте, пацаны: «Байкал» или «Арктика».
— «Арктика», — задорно ответил Боршай.
До этого вот так запросто они не бывали в ресторане. Доводилось пробегать мимо, приходилось заглядывать в двери, но дальше вестибюля и белой мраморной лестницы ребята не бывали.
— Ну, не дрейфить, — подталкивал их Витек: так отрекомендовался их нежданный-негаданный приятель.
— Мы и не дрейфим, — храбрился Боршай, — мы не какие-то там дремучие.
— Правильно, — поддержал его Витек, радостно-лукаво подмигивая, — назвался груздем, полезай в кузов.
По широкой мраморной лестнице все трое поднялись на второй этаж. В зеркалах отражались напряженно-выжидательные физиономии подростков.
— Но-но, без шухера, — Витек небрежно осадил поднявшегося было из кресла швейцара. — Они со мной!
Его здесь знали. Не успели они усесться за столик, как около них уже появилась официантка. Была она полной, ярко крашенной под брюнетку. С торжественным видом, так не вязавшимся с ее откровенно заголенными толстыми ногами, она спросила:
— Что будем заказывать, Виктор?
— Вот, Зойка, привел тебе кавалеров, — довольно осклабился Виктор. — Выбирай любого: какой по ндраву, того и отдам.
— Ты уж, Витя, наговоришь, — начала, кокетничая, нагонять на себя скромность брюнетка, — так недолго меня и ославить. — Она наигранно дернула плечами.
— Тебя ославишь. — Витек звучно хлопнул Зойку пониже спины. — Для начала три по сто и по пельменям.
...В этот день Боршай и Мирголовский впервые в жизни напились. За ста граммами последовала бутылка на троих и повторные пельмени. Затем снова три по сто и «ленгетики» — так говорил Виктор. Подросткам мир виделся в розовом свете, незнакомый их покровитель казался добрым джинном. Правда, некоторые слова волшебника были им не совсем понятны. Делая третий заказ, он сообщил Зойке, хвастливо похлопывая по карману:
— Сегодня с хорошей достачей.
— Будешь ждать меня? — Официантка все поняла с полуслова.
— А как же иначе, Зоенька? — И Витек погладил ее бедро. — Ну все, пацаны, баста! — заявил он Боршаю и Мирголовскому, когда ресторан наполнился пьяным вечерним гомоном и плотными клубами табачного дыма. — До завтра. До дому дойдете?
— Без сомнения, — с глупой ухмылкой сказал Мирголовский. — Пойдем, Боренька.
Боршай и Мирголовский, покачиваясь, вышли на улицу, значительно, на их взгляд, изменившуюся. Им казалось, что они здесь давно не бывали. И улица с ее неоновыми фонарями, и прохожие, и редкие машины — все вдруг приобрело какой-то иной вид. От избытка переполнявших их чувств они обнялись и двинулись к дому.
— А добрый парень Витек, — говорил Боршай проникновенно, заплетавшимся языком, — с таким не пропадешь!
— Добрый, добрый, — удовлетворенно бурчал Мирголовский, но слова получались невнятными.
— А почему это он сказал, что вор самый свободный человек на свете?
— Почему, почему... Вот встретимся и узнаем, — пробормотал Толька.
— Нет, ты скажи, почему? — настаивал Борис.
...Витек сдержал свое слово: назавтра к вечеру он опять появился у них во дворе. Его маленькие глазки стали еще у́же, заплыв от беспробудной ночной пьянки.
— Ну что, пацаны?
Пацаны чувствовали себя намного хуже своего доброжелателя. Весь день их тошнило, а у Борьки вдобавок шла из носа кровь и раскалывалась голова, как будто ее растягивали на части невидимыми стальными клещами. А временами, наоборот, казалось, что на нее давит тугой металлический обруч. «Больше никогда не буду пить, в рот не возьму», — жаловался он Мирголовскому. Анатолий мрачно помалкивал. Он был согласен с Боршаем. Но Витек быстро, без затруднений все поломал.
— Ну что, ребятки, пивка? Легче будет, отвечаю! Понимаю. Я и сам не свой. Ну, пойдемте. С богом, — ласково обратился он к подопечным.