Дочь Водяного (СИ)

Михаил углубился в изучение документов, которые любезно предоставил Боровиков. С каждым новым свидетельством образ чахнущего над златом постиндустриального Кощея приобретал сюрреалистичные киберпанковские черты.
— Вы показывали эту папку Мудрицкому?
— А толку-то — пожал плечами Боровиков. — Легче, кажется, убедить криминального авторитета начать честную жизнь.
Михаил оценил образность сравнения и подумал, что убеждения бывают сильнее любых мороков, поскольку в отношении Андрея Константин Щаславович к магии не прибегал.
— И все-таки я не совсем понимаю, что за выгода копаться в отходах? — поинтересовался Михаил, пытаясь выстроить схему.
С ведовской точки зрения картина у него сложилась достаточно четкая. Навь, как известно, это темная и максимально грязная изнанка, которая периодически пытается выплеснуться в другие миры, чтобы отравить их и выпить из них соки и силы. В реальном мире происходило что-то схожее.
— Да это ж золотое дно для тех, кто не успел к дележке нефтяных вышек и газовых труб, — охотно пояснил Боровиков. — Ты только представь себе. Строить очистные сооружения и утилизировать отходы по всем правилам дорого, а закон соблюдать как-то надо. Мусора-то, в том числе бытового, производится все больше. Вот предприятия и жилконторы заключают договоры с организациями разной степени легальности. Платят за вывоз и якобы утилизацию. Но чаще всего переработка остается на бумаге, и отходы оседают на свалках вокруг городов. И это не только у нас. Даже из Европы, где идет борьба за экологию и уже полвека практикуется раздельный сбор мусора, ежегодно тонны отходов вывозятся в страны Третьего мира.
— Но зачем Бессмертному понадобился полигон именно в заповеднике? — задал Михаил вопрос, надеясь выслушать версию Боровикова.
— А вот это я у тебя хотел бы спросить, — пытливо глянул на него следователь. — Это ведь ты остановил на стационаре огонь?
В его интонации звучал не вопрос, а утверждение, и когда Михаил начал отнекиваться. Боровиков добавил:
— Мой брат служит сержантом саперного подразделения, и он ехал в той колонне, которую ты вытащил из засады. Я навел справки и по его описанию тебя сразу узнал. Вот только, если я правильно понял, в этой борьбе нам даже твое ведовство не поможет.
— Чтобы не позволить Бессмертному вернуться, надо закрыть и рекультивировать полигон, — откровенностью на откровенность ответил Михаил.
Он написал статью, после которой незаконной свалкой заинтересовалась генеральная прокуратура. Отторгнутую землю заповеднику на бумаге вернули, но рекультивация ограничилась лишь тем, что перекопали дорогу, привезли бетонные блоки и повесили «кирпич». Оптимист Мудрицкий считал это добрым знаком, полагая, что природа, если человек не станет хотя бы мешать, сумеет восстановиться. Боровиков саркастически кривился, поскольку его такой исход совсем не удовлетворил. Материал, который он так тщательно собирал, осел где-то в недрах прокуратуры, да и дело о злоупотреблениях на аффинажном заводе развалилось.
Один из свидетелей отказался от своих показаний, другой бесследно пропал. Кто-то умело подчищал хвосты и прятал концы в воду, а Елена Ищеева как рупор Фонда экологических исследований мелькала на всех научных конференциях и в различных программах центральных каналов.
Михаила приняли в штат, но заслуга главного редактора и начальника отдела состояла лишь в том, что не взяли кого-то из своих. Дополнительных ставок им не пришлось выбивать. Когда Михаил вернулся в Москву и пришел в редакцию, его встретил портрет в траурной рамочке и вазочка со скупым букетиком подвядших гвоздик. Его наставник Анатолий Тихонович Петров не вернулся из недавней военной командировки. Вместе с ним подорвался на мине брат Сергея Боровикова.
  
Сторожевая башня
 
Известие о гибели военкора и брата Боровикова настолько шокировало Михаила, что он, не успев еще оформить документы на зачисление в штат, едва не написал заявление об уходе. А ведь он два года ждал этой должности, вместе с профессиональным статусом дававшей хоть и небольшой, но стабильный заработок. Он чувствовал свою вину в случившемся там в горах. Если бы он поехал с Анатолием Тихоновичем, а не взялся за расследование дела о полигоне, военкор и младший Боровиков остались бы живы. А сейчас он чувствовал себя если не стервятником, подбирающим падаль, то нищим, донашивающим одежду с покойного.
 
— Не психуй, пресса! — строго осадил его Сергей Боровиков, хотя это вроде бы Михаил позвонил, чтобы выразить ему соболезнования. — Всех не спасешь. Ты же просто шаман, а не Всевышний. И по поводу места в редакции что за глупости? Думаю, из всех претендентов ты самый достойный. Ты уже спас Андрея и Лану, а мой брат сам хотел служить сапером.
И все же Михаил чувствовал себя виноватым. Почему Анатолий Тихонович, столько лет проведший под пулями, отыскал свою гибель именно сейчас? Да еще в компании брата следователя, который пытался выявить злоупотребления на аффинажном заводе и подобраться к принадлежавшему Константину Щаславовичу мусорному полигону? Что если это был прощальный «подарок» Бессмертного?
При первой же возможности Михаил отправился в зону конфликта. К середине лета после зверского теракта на Ставрополье активные боевые действия в том регионе прекратились. Велись переговоры, шел обмен пленными. Другое дело, что перемирие постоянно нарушалось, да и по поводу освобождения военнослужащих все протекало далеко не так гладко, как хотелось бы. Впрочем, на той войне вообще все с самого начало шло вкривь и вкось.
— Это же ты спрашивал про Саньку Боровикова?
На Михаила с ожиданием и надеждой смотрел русоволосый сероглазый парень в форме сержанта, гибкий и подвижный, как ртуть.
— Я пытался узнать, где его похоронили, а мне сказали, что могилы никакой и нет.
К тому времени Михаил знал от старшего Боровикова, что, хотя брат числится погибшим, на месте подрыва не обнаружили даже фрагментов тела. Впрочем, в разгромленной столице и других городах, где шли особо ожесточенные бои, обобранные трупы солдат-срочников неделями лежали без погребения, и боевики не позволяли прятавшимся в подвалах мирным жителям даже завалить их камнями.
— Вот то-то и оно, что нет! — загорелся парень, представившийся Артемом Соколовым. — Твоего-то Тихоновича мы тогда вытащили, да он по дороге в госпиталь кровью истек, а Саньку и лейтенанта нашего Бергена Хотоева так найти и не смогли.
Михаил кивнул, так как уже знал, что к списку погибших товарищей и просто хороших людей прибавился лейтенант-якут, назвавший его ойууном.
— Куда ты клонишь? — с подозрением глянул он на Соколова, понимая, что тот затеял этот разговор не для того, чтобы вызвать жалость или оправдаться.
— К тому, что наши ребята видели их живыми, когда патрулировали один из соседних аулов, и даже успели переговорить. Их держат пока в зиндане, ну в смысле, подземной тюрьме или попросту в яме и собираются перепродать еще дальше в горы на плантации конопли или кирпичный завод, — продолжал он, не давая собеседнику опомниться. — Мы докладывали командованию, но нам велели не лезть. Дескать, если штурмовать аул, без потерь среди мирных жителей не обойтись, а за это по головке не погладят. А какие там мирные жители, если все мужчины кроме стариков и младенцев и половина баб — те же боевики, которые теперь называются бойцами самообороны.
— Так что ты предлагаешь? Я же всего лишь журналист, — не понял Михаил, морально готовый лезть хоть без дудочки в Навь, чтобы вытащить младшего Боровикова и Бергена Хотоева.
 
Впрочем, именно на его дудочку Соколов и рассчитывал. Михаил и в нем самом чувствовал магию, немного иную, нежели у них с Ланой, но достаточно сильную. Только парень об этом, к сожалению, не подозревал.
— Вот именно, что ты журналист и можешь приехать в то село чисто как представитель прессы. Ну и отвлечешь боевиков, как тогда в горах, а мы тем временем ребят вытащим. И, если все пойдет гладко, так называемые мирные жители не пострадают. Мы бы Бергена с Саней еще в прошлый раз забрали, но вдесятером против сотни много не навоюешь. Тем более здесь даже дети умеют стрелять.