Щуки в море (СИ)
— Наталь!.. — ахнула Кристина, совершенно не ожидавшая от Лесной Сестры настолько грубых выражений.
— Ну извини. Кумушка, — подруга через силу улыбнулась. — Главное, сами же и заразили! Белка, в отличие от меня, вообще ещё девственницей была, ну и не ширялась, конечно. В общем, она сама-то ещё не знает, а от неё уже все шарахаются! И не покупают ничего, понятное дело. Она тогда на рынке стояла, другой работы не было, — пояснила Ната. — Даже побили один раз, гады! Прикасаться, видите ли, боятся, а бить не боятся! Вот с тех пор не люблю этот «простой народ» — слишком легко он в травлю сваливается, слаб на страх. А кумушек вообще… — она сжала кулаки.
— Юля, ты рассказывала, тоже с «кумушками» воевала? — Кристина, пытаясь немного вытащить Лесную Сестру из омута чёрной памяти, вспомнила «саранскую резню бензопилой» трёхлетней давности.
— Я подробностей не знаю, у Алины спроси, если только она об этом говорить захочет, — Ната вновь отпила из бокала и продолжила вспоминать. — Ну и предлагаю, значит, Белке — давай в Орёл рванём или даже в Москву, в селе тебе точно житья не дадут. А она так смотрит скорбно: «Стрелка, да мне всё равно не жить! Семьи не будет, детей не будет, от всех скрываться, да и больна неизлечимо… Нет, раз не судьба мне быть женщиной и жить, то стану воином и умру!» Вычислила, сказала, ещё и ту «сестричку», что её заразила, да это на самом деле нетрудно было сообразить. Через неделю гранату достала у «чёрных копателей», у нас же бои были в войну, а потом подловила момент, когда в сестринской только эти две остались, — и встречайте Лазаря Паперника[13]!
— А ты-то где была? — ошеломлённая Кристина даже не могла предположить, что фея, радости у которой всегда с запасом хватало на них двоих, тоже прошла в своей жизни через большую трагедию.
— А я в больнице была, — Лесная Сестра уже не могла плакать — она просто сидела с совершенно мёртвым видом. — Наутро и отвезли после того разговора. Я же с парнем одним крутила, ну и чувствовала уже — что-то не то со мной. Ладно, думаю, замуж выйду, рожу, «всё как у людей» типа, а оказалось — внематочная! Распахали всю, трубу маточную удалили, а вторая у меня недоразвитая, это врождённое. Лежу рыдаю, что тоже порченая, никто замуж не возьмёт, да я и сама тогда детей хотела очень…
— Ты и сейчас их хочешь, — Кристина прижала к себе поникшую подругу. — Белочку так любишь… Будет у тебя девочка, совсем скоро! — она произнесла это с непонятно откуда взявшейся уверенностью.
— Дашина, что ли? Ну может быть… Только выхожу из больницы, мне говорят — Белка с собой покончила! И про гранату рассказывают. Я быстрее к ней домой, ну как «быстрее»? — Ната грустно улыбнулась. — Как могла после операции, так и шла. А у них все стёкла камнями выбиты, и мама её меня к груди прижимает и говорит: «Наташенька, доченька моя, уезжай! Злые здесь люди, а ты добрая!» И пачку денег даёт. Не смогла я не взять, она так просила! Несколько дней как в тумане, даже плакать не могу, а вокруг действительно все злые, знают же, что я с Белкой дружила. Даже мама с папой ополчились: «Не смей к Наташиным родителям ходить, а то нас тоже затравят!» Ну, вышла я из дома по-тихому, даже еды не взяла — и поехала! До Орла еду — не могу плакать, вокруг-то всё те же злые люди, до Тулы села на электричку — не могу, а как на Москву пересела — прорвало. Сижу тихо так плачу — одна я теперь! Подруга ушла, детей не будет, с родными порвала, и еду в полную неизвестность… А потом чувствую — отгорело всё. Умерла Стрелка, прямо в электричке и умерла! На Курском вокзале уже Ната вышла… — фея, выговорившись, окончательно успокоилась, и только её глаза оставались печальными.
— Вот, значит, как, — вздохнула посмурневшая Кристина. — Теперь понятно, почему ты сама фельдшер, а медсестёр недолюбливаешь.
— Да. Парушкину твою, например, Алина живой оставила и не более того, а не жалко мне! Понимаю, не по-человечески это, совесть мучает, но вот нет у меня сострадания — и всё.
— А сама Алина что? Тоже какая-то трагедия в жизни была?
— Не любит она о себе рассказывать, — поморщилась Ната. — Но не просто же так имя с фамилией поменяла? Я даже не знаю, как её звали в детстве, мы с ней только пять лет назад познакомились. Я первое время в Москве так одна и была, ни с кем не сближалась, пока у Регины Аскольдовны комнату не сняла. Теперь вот и Регины Аскольдовны нет…
— Есть служение, — вошла Алина, в своей обычной мрачноватости. — Есть мы с Кристиной. И «человечий детёныш» скоро будет, — Ледяная Дева усмехнулась. — С предчувствиями Воды, как известно, стоит считаться!
[1] М. Булгаков, «Мастер и Маргарита».
[2] 1 Ин. 2:11.
[3] Ин. 9:3.
[4] «Слушаю!» (армянск.)
[5] Тжвжик — армянское блюдо из печени и других субпродуктов.
[6] «Благодеяния, оказанные недостойному, считаю злодеяниями» (лат.)
[7] Имеется в виду Спитакское землетрясение, произошедшее 7 декабря 1988 года.
[8] 1 Кор. 7:23.
[9] «Что можно Юпитеру, то нельзя быку» (лат.)
[10] И. Крылов, «Пустынник и Медведь».
[11] Буквально — «лихорадка его матери!» Украинское ругательство, выражающее неодобрение по отношению к кому-либо.
[12] ЧОП — частное охранное предприятие.
[13] Л. Паперник (1918–1942) — красноармеец, Герой Советского Союза. В последнем бою подорвал себя гранатой вместе с окружившими его немецкими солдатами.
Глава 8. И нелегальное легально
Декабрь 2005 — апрель 2006
Каждый молод, молод, молод,
В животе чертовский голод.
Всё, что встретим на пути,
Может в пищу нам идти.
Д. Бурлюк
Абсолютная память феи Воды позволяла Ларисе быстро запоминать книги на тарлаонском языке, но переводить их на русский приходилось, понятно, по старинке — головой и руками. Отчаянно не хватало ей и разговорной практики, поэтому говорила она очень смешно, «по-книжному», медленно стыкуя выискиваемые в памяти куски рукописных фраз. Давно привыкшая к книгам Леренна воспринимала это как должное, лишь иногда поправляя, но вот совсем юная Инесса постоянно начинала смеяться.
— Рисси! — прыснула девочка в который уже раз за последние два часа, когда Лариса спросила: «Поведай, какое число годов живёшь ты, и в который день даровали жизнь тебе?» — Извини, опять смешно получилось. «Сколько тебе лет и когда у тебя день рожденья?» — она произнесла это по-русски и сразу перевела на тарлаонский. — Когда я уходила с Тарлаона, было почти четырнадцать, а родилась я за девятнадцать наших дней-и-ночей до Павшего солнца, утром.
— «День-и-ночь» по-русски будет «сутки», — подсказала Леренна.
— А «Павшее солнце» — это зимнее солнцестояние? Самый короткий день? — уточнила Даша, хватая очередной кусок острой пиццы — беременность она переносила довольно легко, но на острое всё же сильно тянуло.
— Да, — подтвердила Инесса. — Последний день года.
— Девятнадцать тарлаонских суток — это двадцать одни наши, — быстро подсчитала Лариса. — Если отсчитывать от солнцестояния, получается первое декабря.
— То есть совсем недавно у тебя день рожденья был? Извини, мы не знали, — огорчилась Даша.
— У нас не принято праздновать каждый день рожденья, — успокоила её Леренна. — Так что Инесса и сама значения не придавала, пока Лара не спросила.
— Привет! — вошла открывшая своим ключом Лена. — Вот смотрели с мамой квартиру, наверное, именно эту купим. А ещё я паспорт получила! Фото нормальное или как? — остатки швов у неё на лице пока не исчезли, поэтому для фотографии на паспорт пришлось воспользоваться услугами специализированного визажиста.
— А зачем это нужно? — спросила Инесса, с интересом листая книжечку. — «Беликова Елена Александровна», — прочитала она вслух. — Беликова — это фамилия? У нас такого нет.