Клуб высотой в милю (ЛП)

— Молчать! — голос Плинаро подобен грозовому раскату. В то же мгновение его прислужники делают шаг вперед, держа руки на лазерных бластерах. Но капитан останавливает их властным взмахом руки. Я сжимаю кулаки так сильно, что мои ногти, того и гляди, проткнут кожу ладоней. Но это единственное, что поможет мне сейчас сдержаться. — Скорван Зи'Джалкэй, или ты научишься держать свои мысли при себе, или мне придется сделать это силой. Мы не спасатели. Мы люди войны!
Мое лицо пылает от негодования. Как может этот бесчувственный чурбан, имеющий реальные возможности, отказывать нуждающимся в помощи? Нам ведь ничего не стоит ненадолго задержаться и спасти их. На нашем корабле достаточно места. Тем более Йолкадия заинтересована в увеличении численности населения. Наша планета слишком велика, чтобы мы могли заселить ее в одиночку. А наших ресурсов хватит на триллионы жителей.
Мне не нравится, каким тоном разговаривает со мной капитан Плинаро. И сейчас мне хочется высказать ему все, что я о нем думаю. Но боюсь, что по своей злобе и стремлению к неограниченной власти он прикажет уничтожить эту планету. Для него это плевое дело. Но я не могу допустить этого. Кроме того, мне не хочется быть казненным.
Я неохотно замолкаю.
Плинаро одаривает меня ледяной улыбкой.
— Так-то лучше. Но замолчать ты, Скорван, должен был незамедлительно. Полагаю, тщательное и непрерывное наблюдение за грузовым отсеком поможет тебе сфокусировать свои мозги на твоем неподобающем для рекрута поведении. Немедленно спустись туда и оставайся там до конца солнцестояния (прим. астрономическое событие, момент прохождения центра Солнца через точки эклиптики, наиболее удалённые от экватора небесной сферы).
Больше он не произносит ни слова.
Капитан Плинаро выражается предельно ясно, а я, как ни крути, дал клятву подчиняться приказам старшего офицера. Мы, йолкадийцы, никогда не бунтуем против начальства. Для нас это нечто невероятное. Вот почему мое вмешательство в планы капитана вызвало такую бурю негодования. А ведь последствия могли быть куда серьезнее. Мне крупно повезло, что я так легко отделался. Должно быть, этому поспособствовал мой безупречный послужной список.
Разгневанный капитан Плинаро нарочито громко топает по палубе и выходит через основные ворота в сопровождении своих шестерок. Я смотрю ему вслед, раздосадованный его граничащим с жестокостью безразличием к тому, что жизни людей подвергаются опасности.
* * *
В грузовом отсеке всегда холодно и пусто. Находиться там длительное время чертовски скучно. Все наши солдаты ненавидят, когда их туда посылают. Разумеется, в этом-то и заключается наказание. Рекруты хотят действовать. Им нужен вызов. Мы не можем весь день сидеть сложа руки и ничего не делать. Поэтому «охранять» погрузочный отсек обычно отправляют провинившихся. Это самая нудная работа из всех возможных.
Только вот от кого мы его охраняем? Там никогда и ничего не происходит. Единственное время, когда там что-то движется, — время погрузки. Вот тогда это место буквально кишит рабочими. И потому я абсолютно уверен — охрана пустого отсека придумана для того, чтобы поставить непослушного йолкадийского рекрута на место.
Сейчас наш корабль курсирует в глубоком космосе, и в нашем расписании нет никаких остановок ни для погрузки, ни для разгрузки чего-либо. Мы не планируем приземляться ни на одной из планет этой галактики. И я вынужден провести там весь солнцеворот, не имея ничего, кроме миллиона отжиманий.
К счастью, миллион отжиманий для меня не проблема. Наоборот, они дают мне некоторые преимущества. Во-первых, заставляют мои сердца биться сильнее, а, во-вторых, освобождают драгоценное время для мечтаний. Но сейчас это неоправданная — я бы даже сказал, непростительная — трата времени. Вместе с сослуживцами я бы мог помогать тем несчастным, что оказались в зоне боевых действий.
Я трусцой спускаюсь по ведущей к грузовому отсеку лестнице, считая на ходу этажи. Спуск в подъемной капсуле занял бы микросекунды, но я предпочитаю физические нагрузки. Через двести сорок восемь этажей я открываю нужную дверь. И меня тут же охватывает леденящим ознобом. Да уж, чтобы согреться здесь, внизу, придется сделать немало физических упражнений. Я точно знаю, что мне откажут и в дополнительной одежде, и в переносном обогревателе, даже если я буду слезно просить об этом. Капитан Плинаро скорей позволит мятежному солдату замерзнуть в пустующем отсеке, чем проявит к нему хоть какое-то снисхождение.
Досадливо вздохнув, я начинаю нарезать круги по огромному помещению, надеясь хоть немного согреться. Меня эта ситуация ни капли не пугает. Если понадобится, я могу бегать на протяжении многих солнцестояний. Как минимум, у меня будет время для размышлений.
Мой разум блуждает, пока я совершаю первый круг по просторной палубе. Жизнь йолкадийского солдата в принципе не может быть легкой. Я всегда знал это. А потому от службы ожидал постоянных физических нагрузок, многочасовых рабочих дней и полного отсутствия свободного времени. В рекруты я записался потому, что хотел служить своей планете. Я никогда не боялся ни тяжелой работы, ни каких бы то ни было жертв. И всегда считал, что меня будут испытывать на пределе моей выносливости. Но чего я никак не ожидал — даже представить себе не мог — так это беспросветного, выматывающего душу одиночества.
На корабле среди нескольких тысяч йолкадийцев я чувствую себя отчужденным и потерянным. Глубоко внутри меня, на самом донышке души, живет отчаянная надежда найти свою истинную пару. Но это именно то, чего у меня никогда не будет. Во всяком случае не сейчас, когда я поступил на воинскую службу.
От жгучего желания иметь нежную, заботливую пару моя кровь буквально закипает в жилах, и я, увеличив нагрузку, тренируюсь с еще большим рвением. Это самый эффективный способ быстро успокоить нервы. Пройдет немало времени, прежде чем я освобожусь от воинской обязанности. А когда меня все же уволят в запас, я буду слишком стар для спаривания. Поэтому не стоит будоражить себя мыслями о несбыточном.
Вот только мой разум не всегда выполняет мои приказы. Во время сна он частенько дрейфует на волнах чувственного воображения, и тогда я просыпаюсь с ощущением нежных прикосновений к своим губам пухлых сочных губ и мягких женских изгибов в своих объятиях. Эти сновидения кажутся такими реалистичными… Тем сильнее мое разочарование, когда я понимаю, что в своей капсуле отдыха совершенно один, а женского общества нет и не будет в течение многих световых лет в любом направлении.
* * *
Я как раз захожу на третий круг своего изнурительного марафона, когда внезапно меня ослепляет яркая вспышка света. За ней следует грохот… куда страшней, чем обрушившийся на йолкадийский горный хребет астероидный ливень.
Что может вызвать такой шум?
Прямо навстречу мне — по полу грузового отсека — скользит крошечный космический кораблик. Нет никаких сомнений, что он мог попасть сюда только сквозь стену. Но тогда почему я не вижу ни дыры, ни каких-либо других повреждений?
Я моргаю, совершенно сбитый с толку. Как вообще такое возможно?
Этот космический корабль до смешного мал. Он способен вместить лишь двух йолкадийцев. В крайнем случае, трех. Какое-то нелепое недоразумение. Скорее всего, это один из тех крошечных кораблей повстанцев, что время от времени зудят, словно бестолковые мухи, вокруг звездолетов Альянса. Таких, как наш. Меня всегда удивляло: кому вообще может понадобиться летать на таких игрушечных суденышках? Они, должно быть, абсолютно бесполезны в бою. Но хуже всего, они постоянно мешают межгалактическим военным выполнять свою работу.
А вот что действительно сбивает с толку: как могло это космическое недоразумение возникнуть передо мной буквально из воздуха? Не понимаю, как такое вообще могло случиться. Ворота не открывались. Да даже если бы и могли, то в любом случае воздушные шлюзы закрыты, и в них даже мышь не проскочит. В эту зону корабля можно попасть лишь после тщательного обыска и детального сканирования. Перебрав все возможные варианты, я так и не смог понять, как этот кусок металла оказался внутри.