Новый мир. Книга 4: Правда (СИ)
«Мы с тобой обязательно будем вместе, Дженни. Мы же любим друг друга, и всегда будем», — говорит герой голосом подростка, но с деланной серьезностью, пытаясь подражать взрослому. Тринадцатилетняя рыжеволосая девчонка в симпатичных веснушках слушает и кивает — так же серьезно, будто она уже совсем взрослая и понимает, о чем речь. Ее симпатичное личико красиво оттеняет свет лагерного костра. Играет музыка. Ребята и вожатые вокруг смеются и развлекаются. Жизнь кажется полной надежд, как никогда.
«Никогда им не сдадимся! Я готов отдать за это свою жизнь!» — горячо и непреклонно заявляет юный смуглый парень ромской внешности, Миро, которого Дима привык называть «братом». Миро сидит на кухне в уже знакомом интерьере Диминой квартиры — в военной форме с лейтенантскими погонами, раскрасневшийся от выпитого самогона. Отец героя, трезвый, облокотившись о кухонный стол, с сомнением качает головой. За окном слышны звуки марша, подбадривающие крики офицера, в воздухе развевается знамя воинской части с гербом Альянса. С экрана телевизора кричит и угрожает безумный старик по фамилии Ильин, чьи глаза похожи на горящие угли. Из-за этого немного страшно. Но лишь немного. Ведь он не один. С ним отец, с ним мать. И они вместе обязательно что-нибудь придумает.
«Пообещай мне сделать так, как я сказал. Обещаешь?» — требовательно спрашивает отец, глядя прямо на Дима. Тот отводит глаза. «Обещаю», — неохотно мямлит он. Мама с папой обнимаются на прощание . Мать закрывает глаза, устало кладет голову на плечо отца. Потом тот улыбается сыну, пожимает ему руку, как взрослому. Говорит, чтобы тот был молодцом. Машет рукой, убегает. Дима вместе с матерью смотрят, как вертолет уносит мужчину вдаль. «Все будет хорошо, сынок» , — говорит она. — «Папа скоро верн ё тся».
И вот 15-летний Дима с мамой бегут по родному поселку, среди толп народу, охваченных паникой. Земля дрожит от взрывов. Из зданий вылетают стекла. Кто-то в панике вопит. Миро за шкирк у затаскивает героя в армейский джип. Водитель давит на газ. Дима оборачивается и видит одинокую фигурку матери посреди дороги, с поднятой вверх рукой. За ее спиной в небо вздымается густой черный дым, скалятся языки пламени. Он едва успевает помахать в ответ — и машина скрывается за углом. «Я без мамы никуда не поеду!» — рев ё т он. Но уже поздно.
В терминале аэропорта Сент-Этьена — толпы народу. Потерянные люди бродят без цели, бормочут что-то себе под нос, косятся на табло с расписанием рейсов. «Называй меня «Роберт», парень. Можешь положиться на меня», — произносит мужчина по фамилии Ленц, которого герой видит на экране коммуникатора перед собой. Димитрис неуверенно кивает.
«Пропустите меня. Мой ребенок умрет с голоду», — жалобно шепчет озверевшим людям молодая азиатка с грудным ребенком. «Врешь, собака!» — орут на нее из толпы. Перед глазами Дима схлестнулись две массы людей, обезумевших от ярости. Охранники, лица которых скрыты шлемами, остервенело лупят людей дубинками. Жестокость и злоба этих людей шокируют, обескураживают.
«Я смотрю на смерть иначе, чем молодежь. Для меня это будет скорее… возвращением домой. Туда, где все, кого я любил», — говорит герою грустный пожилой мужчина скандинавской внешности, все в том же переполненном аэропорту. Диму изумляет и возмущает его отчаяние и бессиллие. Он пытается ободрить этого старика. Ведь мир не так уж зол, не так уж ужасен.
Взрослые злые мужики бьют Дима ногами в темной комнате — пока еще не сильно, для острастки. Он почти не сопротивляется, лишь пятится, закрывается от ударов руками. Он не может осознать, что все это происходит с ним. Что он — никто и ничто, что у него больше нет никаких прав, никакой защиты. «Так, а ну-ка почисти мне, для начала, ботинки. Живее, мразь или тебе руку сломать?!» — кричат на него.
«Четвертый специальный интернат «Вознесение», — спокойно и воодушевленно говорит лысоватый мужчина в костюме — тот самый Роберт Ленц, что назвался другом отца и заверил, что ему можно доверять. — «Для тебя это не должно стать проблемой». Он очень убедителен, ему хочется верить. Тем более, что больше верить некому.
«В меня заложили там прочный стержень, и теперь меня не сломать», — говорит на видеозаписи, которую просматривает Дима, серьезная молодая девушка во врачебном халате. Надпись внизу гласит — «Флорентина Лопес, выпускница». Ее слова вовсе не вдохновляют, скорее настораживают. Но разве есть какой-то другой выход?
Диме улыбается невысокий мужчина в костюме и круглых очках. На б е йджике написано: « П рофессор Петье». Мужчина воркует с деланным добродушием: «Мой юный друг. Я объясню тебе несколько важных вещей…» Обещанные «важные вещи» следуют одна за другой, одна хуже другой. Очень скоро Дима понимает, что совершил ошибку. Но уже поздно.
На лицо героя ложится кислородная маска. Когда он просыпается, его сердце выскакивает из груди от волнения. Он требует, чтобы из него вынули то, что только что засунули ему в ухо. Но его больше никто не слушает. Врач уже готовит шприц с успокоительным. В дверном проеме появляется дюжий охранник с обезображенным ожогом лицом, чья мозолистая рука лежит на рукояти дубинки. Он здесь в заточении, их собственность, их раб. И отныне с его мнением больше никто не будет считаться.
Димитрис тщетно пытается выйти из помещения, похожего на комнату в студенческом общежитии. Но красная лампочка на электронном дверном замке возвещает, что дверь заперта. Парень вздрагивает от ужаса и вскрикивает, когда вдруг начинает слышать голос ВИ у себя прямо в голове.
«… не пытайтесь убежать. Это еще никому не удавалось», — назидательно произносит похожая на гестаповку женщина с бледным лицом и ярко-красной помадой. Надпись на бейджике гласит: «мисс Каммингз».
«Тво ё имя теперь Алекс. Алекс Сандерс» , — слышит он, не веря своим ушам.
Герой заправляет постель, правильным образом ставит свои тапки, правильным образом складывает одежду. Пыхтит и приседает, отрабатывая свои ошибки, пока староста ведет сч ё т. Пыхтит и отжимается, отрабатывая ошибки, пока какой-то старшекурсник ведет сч ё т. Приседает. Отжимается. Хмуро слушает проповедь пастора, глаголящего о грехе и пороке. Приседает. Отжимается. Остервенело колотит бокс ё рскую грушу. Приседает. Отжимается.
Вот он стоит в туалете, тяжело дыша и теребя руке свой возбужденный член. Но над его головой вдруг начинает реветь сирена, мигает красная лампа. Он в панике выбегает в коридор, не закончив своего дела. Но ему некуда скрыться — из своих комнат уже повыбегали все ученики, из их рядов слышно идиотское гоготание, на героя показывают пальцем.
«Ну вот. Еще одна дисциплинарка», — злобное ворчит куратор Кито — сварливый японец со злым лицо, глядя на героя, как на пятно от вина на идеально чистой белой скатерти. Вскоре Дима уже сидит в тесном мрачном карцере. Из окошка вверху едва-едва пробивается солнечный свет. Тоскливым, безжизненным голосом он раз за разом повторяет заученные наизусть строки: «Статья 7 Дисциплинарного устава. Часть первая. Воспитанник обязан обращаться к преподавателям — «сэр» или «мэм»…».
Перед глазами Димы — перекошенное, полное страха лицо тощего азиата примерно на год его старше, в форме воспитанника интерната по имени Пу Чанг. Глазки затравленно бегают из стороны в сторону. Дрожащими пальцами тот пишет на сво ё м комме, допуская опечатки из-за спешки и волнения. «Там везде ВЕЩЕСТВА. В их воде, в их еде, в их витамминах!» «Они меня отпраят на остров. Надо ьедать. БЕЖАИЬ!»
Полумрак туристической палатки. 17-летний Дима, пока еще временно выбравшийся из интерната, самозабвенно, совсем не нежно имеет сзади хрупкую рыжеволосую девушку — ту самую Дженни, которой когда-то клялся в любви. Девушка стонет скорее от боли, чем от удовольствия. Но ее парню до этого нет дела. Он все ускоряется, пока наконец не разражается громким криком, с которым выплескивает из себя все, что есть. Вскоре он уже крепко засыпает на боку на фоне ее обиженного бормотания.