Новый мир. Книга 4: Правда (СИ)

— О, отлично сказано! — восхитился Гоффман, явно очарованный своей собеседницей.
— Все мы, кто волей и неволей присутствует в публичном пространстве, соревнуемся друг с другом во лжи, а свое истинное лицо — прячем все глубже и глубже, смертельно боясь, чтобы его никто никогда не увидел. Мы готовы осуждать других за те же пороки, которые присущи нам самим, но мы пока ни разу не попались. Наши суждения, наши «убеждения» — изменчивы и непостоянны. Они следуют туда, куда их ведут тренды. И мы пытаемся выхолостить свое прошлое так, чтобы оно подходило под наш очередной аватар. Мы так к этому привыкли, что иногда и сами уже этого за собой не замечаем.
— О, Лори, прошу тебя — ты только что ударила по больному месту чуть ли не каждого, кто сидит в этом зале, не исключая и твоего покорного слуху! — засмеялся Барри. — Но мне очень нравится твоя прямота. Правда, очень! Я всегда считал, что искренность — это именно то, чего не хватает современности. Так у меня и родилась идея этого шоу — шоу, срывающего маски.
Студия отреагировала аплодисментами.
— Мне очень нравится наша беседа, Лаура. Это очаровывает, когда под столь прекрасным образом, как твой, скрывается глубокое содержимое.
— Спасибо за комплимент, Барри.
— Но, кажется, время уже подошла. Пора дать слово тому, кто сейчас за кулисами. Как считаешь?
— Да, пора, — решительно кивнула она.
В этот момент я окончательно провалился в забытье.
§ 32
За окном темно. Рев ё т снежный буран. От лютого мороза по ст ё клам растекаются трещины. Электричества в доме нет. На подоконнике горят свечи. Папа — тощий мужчина, с красными, как у деда Мороза, щеками, в потасканном бушлате, ворочает кочергой трещащие в печи дрова. Главный герой смотрит на мир из детской кроватки, укутанный во множество одеял, но дрожит от холода. Он плачет — ему страшно из-за метели, грозящей выбить окна. Но вот над кроваткой склоняется лицо молоденькой красивой девушки. Его матери. Мама улыбается, протягивает руку, и спрашивает: «Что такое, Димочка? Не спится? Испугался метели?» Плач стихает. «Не бойся, милый. Я с тобой».
Улица поселка, припорошенная красивым, девственным покровом снега. На дворе на вид морозно, но безветренно. Небо — ясное и красивое. Где-то вдали дворники скребут совковыми лопатами и долбят ломами лед. Еще дальше — монотонно гремит озоногенератор. Главный герой, а с ним лохматый паренек Джерри, раскосая кореяночка Мей и неловкий толстячок Боря, всем лет по семь. Они весело носятся по снегу. Оставляют за собой вереницы следов. Смеются, бросаются снежками. Им еще не ведомо, что пошлет им жизнь впереди.
Протагонист на кушетке в больнице. Медсестра отвлекает его праздными разговорами, чтобы маленький пациент не задумывался, зачем нужны все эти МРТ и энцефалограммы. «Я ведь здоровый, да?» — спрашивает он детским голоском. «Самый здоровый мальчик, какого я видела!» — с искренним энтузиазмом отвечает медсестра. Взгляд мальчика вскользь падает на дверь больничной палаты. За стеклом видно раскосое лицо незнакомца, пристально наблюдающего за происходящим в палате, со страшными, жестокими глазами. Тогдашний семилетний мальчик не замечает этого, не придает значения. Но, видимо, слепок все же бессознательно отложился в его памяти.
Вот Димитрис в зале погружений в виртуальную реальность. Садится в глубокое кресло, закрепляет на теле датчики, с нетерпением надевает VR — очки — и видит микротрещинки на стекле шлема космического скафандра. Он в невесомости, на борту космического корабля. Смотрит сквозь иллюминатор на бескрайние мириады звезд. Воплотилась в жизнь его мечта. А когда-нибудь, он уверен, она станет реальностью.
«Одумайтесь, грешники!» — со страшно выпученными глазами кричит худой лысый парень с кругами под глазами, перекрывая мальчику дорогу по пути домой. Мальчик шарахается прочь. Но куда он не побежит, отголосок этого голоса преследует его. Вот обширная деревянная изба нависает над мальчиком своей ветхостью и тяжестью. На крыльце сидит тихо помешанная старуха по имени Зинаида Карловна с каким-то шитьем. Она ничего не говорит, и казалось бы безобидной, но она пристально, неотрывно смотрит на Диму, проходящего мимо. Она знает о нем что-то. Воображение разыгрывается и заставляет Димитриса видеть в ее зрачках чужие, страшные, гневные и безумные — принадлежащие той, кого он никогда не видел, но память о ком передалась ему с генами о матери — о женщине по имени матерь Мария.
 
«Безумная предводительница сектантов слегла от мексиканки…» — говорит Димитрису мама, баюкавшая его в колыбели. Но она отводит глаза. Не говорит того, что ее маленькому сыну еще не время знать, что сложно будет понять тем, кто не прошел через Темные времена.
«… от яда, приготовленного твоей мамашей!» — страшным, шипящим голосом, контрастирующим с ее ангельской внешностью, шепчет девочка со светлыми косичками по имени Вита. — «Смрадная кровь убийц и вероотступников течет в твоих венах с самого рождения! Ты хоть понимаешь, что на всем твоем роду лежит проклятье?» Он кричит на эту дуру, едва сдерживается чтобы не ударить. Но ее слова навсегда западают в память.
Диме улыбается молодая, красивая итальянка с роскошными темными волосами. Е ё зовут Клаудия. Она учит его английскому. С ней всегда хорошо, легко и приятно. Даже странно, почему к ней так прохладно относится его мама.
Через приоткрытую дверь своей комнаты он слышит, как мама повышает голос на папу, и плачет. Его отец выходит из комнаты, где они ссорились, с нечастным, потерянным видом. «А ты чего не спишь?» — спрашивает он, заметив, как сын выглядываю из комнаты. Пытается выдавить улыбку, будто ничего не случилось. «Вы с мамой ссорились?» — спрашивает маленький Димитрис. «Нет, вовсе нет», — его папа отводит глаза в сторону.
«Жаль, что она заболела», — слышит он голос одноклассницы по имени Костя, в котором сквозь фальшивое сочувствие прорывается злорадство. — «И что у нее так произошло с твоим папой».
Больница. Наряженная ё лка неловко имитирует рождественское настроение. Отец деланно бодрый. Он развлекает сына и жену, разливает по бокалам шампанское, фальшиво приподнятым тоном провозглашает тост. Мать лежит на больничной кровати — бледная, похудевшая — и неотрывно смотрит на сына. Она тоже пытается улыбаться. Но в ее глазах видна тоска. Дима дрожит, едва сдерживает слезы. Мать пытается говорить с ним о школе и еще о какой-то ерунде, будто ничего не происходит. Но ее голос совсем слабый, совсем тихий.
«Сделай что-нибудь!» — плачет и кричит Дима, забывшись, когда они с отцом вышли из палаты, и несильно колотит своего папу, который крепко его обнимает. — «Ты должен что-то сделать, чтобы спасти маму! Должен, должен, должен!» Видно, в каком его отец смятении, как по его лицу пролегает тень. «Мы спасем маму», — говорит он тв ё рдо. — «Обязательно спасем».
Пьяный мужчина ирландской наружности по имени Седрик Лайонелл, небритый, жалкий, в замызганной одежде, спит на лавочке, бессвязно бормочет что-то себе под нос. Его штаны — мокрые, от него воняет рвотой, мочой и спиртом. Дима смотрит на него, но ничего не говорит. Рядом стоит его мать. В ее глазах видно глубокое сожаление. Но его пересиливает решимость. Она кивает, как будто что-то решила.
«Это твоя мать, сука, все устроила! Ненавижу ее! И тебя ненавижу!» — захлебываясь от слез, гневно орет лохматый паренек, неуловимо похожий на несчастного забулдыгу на лавочке — Джерри, друг Димы. Он бросается на Диму. Они борются, бьют друг друга, катаются в снегу. Димитрис призывает драчуна одуматься, прекратить. Но тот его не слышит. Лицо Джерри искажено от ярости.
«У тебя такая хорошая семья», — произносит очень грустная чернявая девчонка по имени Маричка, с тоской в голосе — тоской, которая кажется необычно глубокой для такой маленькой девочки. Она со светлой завистью оглядывает комнату, которая носит следы семейного уюта. «Спасибо! Да, мои предки классные!» — беззаботно отвечает Дима, по тону которого понятно, что он развлекает ее лишь для приличия, но на самом деле не замечает ее, не думает о ней. Ведь она лишь случайная грустная прохожая в его многообещающей, прекрасной жизни.