Новый мир. Книга 4: Правда (СИ)
— Насчёт меня они почти правы, — развел руками я, вызвав этим пару смешков. — Над моими генами очень здорово поработали еще до моего рождения, не спрашивая меня — начертили для меня верную дорожку прямиком туда, куда им нужно. Прямиком в пекло войны, в этот чертов ад!
На последних слов я совсем слегка повысил голос, и оказалось, что мой командирский бас, который так выручал в Легионе, все еще присутствует — получилось очень звучно, и та часть зала, которая все никак не могла успокоиться, притихла. Я приметил, что тот самый хромой парень в камуфляжных штанах, который только что насмехался, с силой ткнул своего соседа локтем, заставляя замолчать. Его взгляд был направлен прямо на меня.
— Но знаете что?!
Я обвел людей вопросительным взглядом.
— У них ни хрена не получилось. Вообще.
Вздохнув, я произнес:
— Я был обычным парнем. Жил себе в маленьком селении в Центральной Европе, о котором никто тут не слышал. Любил своих предков, ни словом им не перечил, помогал по дому — в общем, пай-мальчик. Учился в школе, причем неплохо. Потусоваться с корешами тоже любил, конечно. Любил девок. Дрочил, бывает. А что, много кто не дрочил? Мечтал попасть сюда, в Содружество, в цивилизацию. Думал, стану астронавтом. Да уж! Даже не помышлял ни о какой чертовой войне. Вот уж что мне нахер не сдалось. Я никого не хотел убивать, калечить. Не хотел накачивать в вены дрянь, после которой я превращусь в чокнутого терминатора и буду крушить все вокруг, и без которой потом больше не смогу жить. Не хотел, чтобы мне кромсали лицо осколками стекла, жгли отравляющим газом, ломали все ребра, рвали селезенку, разносили колено разрывной пулей, бросали с тридцати футов о брусчатку, облучали радиацией, а потом год выводили из комы и собирались по кусочкам в убогое подобие человека.
Меня продолжали слушать.
— И знаете, что? Даже сейчас, после всего, что они со мной сделали, у них ничего не получилось. Я все еще не тот, кого они — власти, корпорации — хотели сделать. Не тот, кого обыватели рисуют в воображении, бросая на меня косые взгляды в метро. Меня мучают по ночам кошмары. Пока не обссыкаюсь, хоть не удивлюсь, если стану. Но иногда я просыпаюсь с криками, хочу, чтобы кто-то обнял меня и успокоил. Сказал мне: «Дима, все хорошо, я с тобой». Я сожалею. Очень сильно сожалею. Обо всем, что я сделал, когда был накачан этой дрянью. Иногда я плачу.
Я уже почти не смотрел в аудиторию — скорее прямо себе в душу.
— Я, оказывается, способен любить. Я до смерти привязан к своей собаке. Обожаю этого мохнатого сукина сына. У меня есть верные друзья, за которых я готов порвать глотку. А еще я влюбился в девушку, как прыщавый пацан — так, что она снится мне по ночам! Даже сейчас я думаю о ней — и улыбаюсь.
Я обвел людей вопросительным взглядом и спросил:
— Что же я за херовая машина для убийства, а?!
Они не ответили — но я заметил, как некоторые головы кивают.
— Знаете, что скажут они, там? — я кивнул в сторону стены, за которой бушевала улица. — Они скажут, что мы собрались тут, потому что мы агрессивны, склонны к конфликтам, неуправляемы. Скажут, что мы не умеем ничего, кроме как воевать, не хотим работать и жить как нормальные люди — вот мы и нашли себе очередную войнушку. Что мы опасны, что нас надо разогнать, убрать с глаз долой, запереть в клетке!
На эти слова толпа отреагировала монотонным ропотом:
— А отсосать у нас они не хотят?! — громко крикнул кто-то в задних рядах, и его поддержали несколько смешков.
Я не обратил на него внимание.
— Я скажу вам, что отвечу им я! Я скажу им, что я ненавижу войну больше, чем все они вместе взятые. Потому что по-настоящему ненавидеть можно лишь то, что знаешь. Лишь тогда, когда на твоих руках кровь, когда все твое тело укрыто шрамами, когда тебе знаком ужас, который испытываешь там, среди пламени, взрывов, смерти, когда тебя мучает бессонница, раскаяние — лишь тогда ты понимаешь, что такое настоящее зло.
Я перевел взгляд на Уоррена «Койота» Гэтти — и увидел, что старик смотрит на меня так пристально, как только возможно, и непрерывно кивает.
— Я скажу им, что мы здесь лишь по одной причине. Потому что мы — все-таки люди. Люди ничуть не в меньшей степени, чем они. Достойные уважения ничуть не в меньшей степени, чем другие. Достойные нормальной жизни ничуть не меньше, чем они. И мы больше не принимаем в свой адрес оскорблений. Нет! Больше не принимаем презрения, плевков, косых взглядов! Потому что мы их не заслужили! Уж точно не с их стороны! Не со стороны тех, кто сидел дома и ждал, чем все закончится!!!
Я сам не заметил, как сорвался на крик — и этот крик эхом разнесся по залу, гармонично слившись с ропотом разволновавшихся людей.
— Мы воевали так же, как миротворцы. Мы были на службе у правительства так же, как и они. Частные компании, контракты, схемы-пересхемы — вся эта юридическая тягомотина никого не заботит! Мы — солдаты! Мы выполняли приказы! Так же, как миротворцы!
Одобрительный гул усилился ещё больше.
— Да! Да, чёрт побери! — доносились крики из разных уголков зала.
— Нам ведь так это объясняли, верно? «Это все формальность, неважно, ведь это война». Это вам говорили, или нет, бойцы?! — войдя в раж, кричал я.
— Да!
— Да, черт возьми!
— И мне втирали то же самое! А что же теперь?! Почему-то наши власти забыли всем объяснить, кто мы на самом деле такие! Почему-то они лишь рады, что мы стали козлами отпущения, что мы одни несем это бремя, принимаем на себя весь тот негатив, ненависть, отторжение, которые вызваны: самыми сложными, неприятными и неоднозначными решениями; самыми постыдными и непростительными ошибками; самыми жуткими и позорными преступлениями. Их решениями! Их ошибками! Их преступлениями!!!
При слове «преступления» я уже был где-то в другой Вселенной. Наверное, мое лицо было в этот момент искажено ненавистью и безумие. Но, даже если это и так — разъяренная толпа была со мной на одной волне.
— Где наши генералы?! Где те, кто посылал нас в бой, вкладывал нам в руки оружие, накачивал нам всю эту дрянь в вены и в мозги?! Они стоят рядом с нами под реками грязи?! Принимают вместе с нами весь этот позор, все это презрение?! Почему они не выходят вперед, такие же железные и непреклонные, какими они были тогда, одним движением руки посылая тысячи на смерть?! Почему не принимают ответственность за свои поступки с такой же решительностью, с какой они их совершали?!
Когда я говорил это, перед моим лицом был Чхон. И я надеялся, что он это слышит.
— Знаете что? Вы как хотите, а я больше не буду мальчиком для битья. Я больше не буду носить на себе клеймо за чужие грехи. Какое мое требование, спросите вы? Я скажу вам! Мое требование: верните мне все то, что вы у меня забрали! То, что еще можно вернуть, в отличие от моего здоровья, моего сна, моей молодости, даже моей потенции, которые навсегда остались там, на этих чертовых радиоактивных пустошах, в вонючих катакомбах, ущельях и горах, среди гниющих трупов и руин! Верните мне мое имя, мою честь, мое наследие! Расскажите наконец всем, кто мы на самом деле такие, что мы совершали и по чьему приказу, для чего все это было нужно! А если не хотите рассказывать… что ж… мы сделаем это сами.
Я сделал долгую паузу, прежде чем продолжить:
— Это ведь моя предвыборная речь, верно? Так давайте я скажу вам, ребята, что я сделаю, если вы выберите меня в правление. Я объявлю акцию, которая называется: «Правда о войне». Акцию, в рамках которой каждый из нас — каждый, кто захочет — расскажет правду о том, что он делал на этой проклятой войне. И я стану первым, кто сделает это. Я расскажу о том, как на самом деле велась и как была выиграна эта война. Расскажу все о тех мерзостях, которые совершались моими руками для того, чтобы наши светлые-пресветлые власти могли умыть свои и сказать: «О, нет, мы здесь не при чем». Расскажу, кто приказывал мне это делать, кто стоял за ним, и за ним, и за ним, и куда ведет эта чертова ниточка!