Пеплом по стеклу (СИ)

Реальная зима подходила к концу — в их иллюзорном мире вокруг замка властвовало бесконечное лето. Они прятались от выглянувшего солнца в тени беседки, куда жалящие зноем лучи не проникали благодаря плющу. В последние дни их собственная материальность будто бы увеличилась, из-за чего они получили шанс прочувствовать на себе жар лета.
— И всё-таки сколько тебе лет? — вслух задумалась Китнисс, глядя на то, как ловко её незнакомец — в её мыслях это прозвище давно закрепилось за ним — обращается с ножом, стараясь преобразить ровную поверхность найденной деревяшки в предмет декоративно-прикладного искусства. Среди её поколения и её более старших знакомых не было никого, кто умел бы заниматься резьбой по дереву.
— По-моему, ты слишком поздно заинтересовалась этим вопросом, дорогая, — с иронией заметил он. — Но так и быть, удовлетворяя твоё любопытство, отвечу: этой зимой исполнилось сорок.
Это было странно. Китнисс уже давно отринула надежду и, задавая свой вопрос, даже не думала, что у её соулмейта получится что-нибудь сказать. Личная информация такого рода, по её мнению и опыту, блокировалась, вынуждая их обоих пребывать в безвестности.
На границе сознания кометой промелькнула какая-то мысль, но ухватить её за хвост Китнисс не успела.
— То есть я не поздравила тебя с днём рождения?
Её вопрос — абсолютная провокация, неизведанная территория, на которую по негласной обоюдной договорённости ни одному из них хода не было. До этого момента.
— Похоже на то.
Стоило отдать ему должное: он сразу же подхватил её игру, уже в который раз демонстрируя удивительное понимание, образовавшееся между ними с самого начала. Инструменты, ставшие вмиг ненужными, были отложены, уступая место Китнисс.
— Тогда я, наверное, обязана исправить это, — выдохнула она в считанных дюймах от его лица, поддаваясь пьянящему ощущению свободы и его близости.
Их поцелуй получился мягким, полным скрытой нежности и бесконечного трепета, что так не вязалось ни с привычной жёсткостью Китнисс, ни с язвительностью её соулмейта. Ей казалось, что её собственное сердце с сумасшедшей скоростью бьётся где-то в горле, вторя частым ударам сердца её незнакомца, которые она отчётливо ощущала под своей рукой.
Когда магия момента постепенно стала истончаться, всё, что она различала перед собой, — потемневший, словно застланный дымкой взгляд серых глаз её родственной души. И его единственное слово, будто невольно сорвавшееся:
— Китнисс…
***
Она подскочила на кровати с учащённым пульсом и лёгкой паникой в голове. Вся она сейчас олицетворяла сомнение, смущение и смятение — три чувства, вырвавшиеся на первый план восприятия. Не до конца понимая, что делает, с дрожащими, как в лихорадке, руками Китнисс судорожно собралась и почти что вылетела из дома.
Дорога до Деревни победителей прошла как в тумане, а время то невообразимо растягивалось, то бешено ускорялось. Китнисс старалась не бежать, чтобы не привлекать излишнее внимание общественности и миротворцев, но всё равно постепенно ускоряла нетвёрдый шаг.
В этот раз она заметила его первой, оправдывая свою репутацию идеальной охотницы. Он стоял на ступеньках своего дома, такой непривычно растерянный и не знающий, что ему делать. Про себя Китнисс могла поставить что угодно на то, что в жизни Хеймитча Эбернети такое случалось впервые.
— И всё-таки ты умеешь делать подарки, солнышко, — с какой-то горечью произнёс он, избавив её от необходимости говорить первой, когда она остановилась на расстоянии пары ярдов перед ним. Китнисс никогда не думала, что столь малая дистанция будет казаться ей пропастью — гораздо более глубокой, чем была около старого замка.
— Это на самом деле то, что ты хочешь мне сказать? — с вызовом бросила Китнисс, не желая иметь дело с практически равнодушной маской привыкшего к камерам победителя.
— Не совсем, — признал Хеймитч. Китнисс показалось, что в этот момент он внутренне смирялся с чем-то. — Но и об этом тоже. Послушай, Китнисс, — тщательно подбирая каждое своё слово, начал он, — я помню, что ты говорила о своём отношении к любви и соулмейтам. Ты ещё совсем девчонка — сколько тебе, кстати, лет двадцать?..
 
— Через пару месяцев будет двадцать один, — сухо вставила она.
— …а я потрёпанный жизнью и Играми алкоголик…
— Я слышала, капитолийская медицина творит чудеса, — вновь перебила Китнисс.
— …так что всем будет лучше, — тем не менее продолжал гнуть свою линию Хеймитч, — если мы разорвём эту тупую связь соулмейтов. Теперь, когда мы узнали друг друга, это возможно.
На миг ей почудилось, что слух её подвёл. Этот… человек говорил совершенно ужасные вещи, которые разум Китнисс отказывался воспринимать. Он не может так поступить с ней, просто не может. А следом за отрицанием пришла сильнейшая волна чистой злости. Да как он смеет. Да как он, чёрт возьми, смеет?!
— Получается, ты уже всё решил, — за обманчивым спокойствием Китнисс скрывалась буря эмоций, — решил за меня, за нас обоих. А ты не думал, что я этого не хочу?!
— Китнисс, послушай… — снова попытался выступить в роли голоса разума Хеймитч.
— Нет, это ты слушай! Скажи мне, что всё было ложью, — требовательно говорила она, — давай, глядя мне в глаза, скажи, что всё это время, проведённое в чёртовом замке, было неправдой.
После тянущегося вечность молчания он устало, явно сдаваясь, качнул головой:
— Ты знаешь, что я не могу так сказать.
— Тогда всё остальное не имеет значения, — решительно произнесла Китнисс, сокращая расстояние между ними на целый шаг.
— Но твои слова, ведь ты сама…
— Я ошиблась, — лаконично пояснила она, замечая, что теперь дистанция сокращается не только с её стороны. — Я поняла, что хочу попробовать, и не смей сбивать меня с намеченного пути.
Между ними почти не осталось свободного места — настолько тесно они находились друг к другу. И ею снова овладевали те же чувства, что и в их общем мире грёз, — значит, действительно ничего не поменялось.
— В таком случае как же я могу препятствовать в реализации цели той, которая забрала с собой моё сердце? — дразняще спросил Хеймитч, наклонясь к её уху. — Ты же не оставишь меня без столь важного органа?
Китнисс не обращала внимания ни на прохладный ветер, ни на то, что они всё ещё стояли на крыльце. Сейчас значение имел лишь мужчина рядом с ней и его мерцающие в солнечном свете глаза, приковавшие её взгляд. И перед тем, как коснуться его губ своими, она шепнула:
— Я остаюсь.
========== [Не]идеальный мир (ангст) ==========
В её мире полно света и тепла. Её мир — чарующие звуки песен, окружающие её отца и подхватываемые птицами. В её мире царит вечная гармония, которую ничто не в силах разрушить. В мире Китнисс Эвердин никогда не было боли, страха, потерь и Игр.
У неё чудесная семья. Её мать и отец — одна из самых любящих пар, которые доводилось видеть Китнисс. Их история любви преодолела непонимание старшего поколения, разницу между Шлаком и районом торговцев и тяжёлые времена, настигшие Панем много лет назад. К счастью, президент Сноу, мудрый правитель их страны, сумел вывести государство из кризиса — поэтому о суровом прошлом Китнисс знает лишь понаслышке.
У неё есть младшая сестра — Примроуз вполне справедливо считается прекрасным человеком не только Китнисс, но и почти всем их Дистриктом. Совсем недавно Прим выучилась на врача, что отныне позволяет ей профессионально помогать всем тем, кто в этом так нуждается. Её большое доброе сердце никогда не терпело несправедливости и чужих страданий.
В этом они похожи с Питом, как не раз отмечала про себя Китнисс. Самый младший из семьи Мелларков тоже обладает золотым сердцем, терпением и добротой. А ещё несомненным талантом к кондитерскому искусству, что так сильно ценит Китнисс. Возможно, именно поэтому ей так хотелось, чтобы он стал её зятем (что, конечно, и произошло в итоге — желания Китнисс часто сбываются). Порой же она думает, что таких идеальных людей не бывает, но реальность Пита из раза в раз развеивает её сомнения.