Неуёмная (СИ)

И уж не теряя времени на ломание головы по поводу того, почему и как это произошло — остановили ли они бой или зомби сами по какой-то причине сломались, Шаос на четвереньках отползла от этого скопища мертвецов, а там уже и встала как-то во весь рост — пусть и шипя от боли, пусть подволакивая ногу и прижимая ноющую от боли руку к груди. Ей нужно было воспользоваться этим, чтобы разорвать дистанцию!
— У-ди-ви-тельно! — Раздался голос из кристалла, когда непонимающий ропот аудитории стал слишком громкий — ведь кто-то из присутствующих разгадал в этом какой-то подвох, зная главный фокус контроля местной фауны — а именно про эти зачарованные клинья, способные по команде причинять сильную боль, стимулируя тем самым ярость, или же вырубить пленённое существо на месте. А то и без исхищрений взорвать ему голову. — Кажется, наша Укротительница оказалась не так проста, и ей известно какое-то особое, дамианское колдовство!
— Тё?.. — Переспросила Шаос, невольно оглядываясь назад и… и, в общем, спотыкаясь…
И по меньшей мере около сотни лиц сейчас встретились с ладонями, слившись в один сплошной, различимый в общем гаме хлопок… И в их число вошёл лорд Кафтон. Не пробежав и трёх метров — дамианка снова упала. И в этот раз прямо на ровном месте…
Но это не считалось… И она, отталкиваясь от земли руками, быстро встала на четвереньки, чтобы уже в следующее мгновение вскочить на ноги и броситься бежать! Чтобы спрятаться за одной из тех обваленных стенок! Чтобы зализать там раны, отдышаться! Ведь существенных повреждений ей нанесено не было — всё-таки, человечьи зубы не слишком годятся для отрывания кусков добычи непосредственно с её тела. Кто-то бы на этом мог даже теорию создать, что люди вообще предназначены для того, чтобы фруктами да ягодами одними питаться…
— Д-да ну!! — Выкрикнула ехидна, кляня свою косолапость, когда захрустел рвущийся в зубах чулок.
Одна из псин, как существ с более простым и подходящим для забродившего мозга способом передвижения, оказалась подле Шаос первее двуногих "хозяев", и схватила уползающую девушку за ногу. И теперь, упираясь в землю когтистыми лапами, стала тянуть ехидну на себя, пока та, выворачиваясь на спину, не задрала свободную ногу и… и… и не упёрла её собаке в нос, начиная давить на её гнилую, лоскутами шкуры облезшую морду. И теперь бы стоило только хорошенько замахнуться, чтобы с оттяжкой — и от души так ударить пятной. Чтобы выбить псу челюсть. Свернуть шею! Чтобы она хрустнула и голова повисла на одних лишь жилах и расползающемся волокнами мясе, д-да!.. Да, только л-лишь хорошенько ударить… Лишь собраться для этого с силами и духом…
Но как бы то ни было — пока она решалась уже с секунды на секунду дать реальный отпор, четвероногий зомби рванул её особенно сильно, что она на заднице подъехала к нему, и стал вскарабкиваться на неё сверху, прижимая к ней своё гадкое, облезшее до рёбер пузо и занимая такое странное и двусмысленное положение меж её ног… А она только и могла теперь, что упереться ему в живот коленом и… и, мотая головой, выставить перед собой натянутую цепь ошейника — чтобы пёс вцепился в неё, а не шею.
Зубы заскрежетали по металлу. С такой силой, что просто не удерживалась в прогнивших дёснах и выворачивались из челюсти, повисали на лоскутиках прогнившей плоти или же падали ехидне на коротко и быстро вздымающуюся грудь.
Как же ей не хватало воздуха. Её мутило, а сердце болезненно ныло от усталости, готовое вот-вот сделать перерыв — и тогда точно капец. Даже если оно и запустится после этого само, её к этому времени убьют. Руки дрогнут, цепь провиснет — и даже этот тупой в своём бессмысленном голоде пёс догадается разжать челюсти, чтобы сделать ещё один, более точный и осмысленный укус…
Ещё и слева от неё донеслось мычание — это некий одноногий ползун тянул к ней свою руку, хотел схватить за локоть. А ведь ещё каких-то полметра — и схватит же! Дотянется. И тогда она тоже не удержит эту цепь…
Или же случится следующее — её просто снова окружат, и там уже никакая цепь в принципе будет не важна. Разорвут на куски. Сожрут. И она уже видела то, как фоном для оскаленной морды пса становились не стены штольни, не кольца агонизирующих от восторга зрителей, а туша огромного, толстого зомби. Он спешил к ней, неуклюже переваливая свой вес с ноги на ногу и чуть ли вот не падая при этом каждый раз.
 
Различных вариантов умереть было целое множество…
Но что там говорилось про внезапность и неожиданность? Это правило сработало ещё раз — и жизнь её не прервалась под этой гнилой, разрывающей ей горло собакой. Тот толстяк, вместо того, чтобы упасть на неё и вместе с псом же и раздавить, на последнем своём шаге замахнулся ногой и пнул навалившееся на девку животное, при этом окончательно теряя от этого равновесие и падая рядом с ней на землю. И казалось, что просто падая, но и тут всё оказалось не так просто — упал он очень удачно, как раз на того мертвеца, что подползал к ней по траве, с сочным хрустом переламывая ему как выставленную руку, так и шею.
Это был ещё один шанс?.. Да, это был шанс! И Шаос этим шансом не могла не воспользоваться! Она выпустила из рук цепь, напряглась всем телом, чтобы оттолкнуться от земли и вскочить на ноги!.. Но именно в этот момент случилась иная неожиданность — и в этот раз плохая. Её сердце дало сбой и на несколько секунд сжалось в остром спазме, от которого девушка лишь коротко крякнула и скорчилась на земле, каждым мускулом напряжённая.
И этого времени хватило на то, чтобы толстый зомби смог откатиться в бок, плавно так оказываясь верхом на парализованной болью на Шаос. Руки его схватили девушку за плечи, глаза стрельнули по бледной коже её мягкого, слегка рыхленького тела — и он склонился вниз, открывая свой вонючий, полный гниловатых зубов рот, чтобы прижать тёплые и склизкие, облезающие тонкой прозрачной кожицей губы к центру её груди…
Что-то особенно скользкое и мягкое коснулось её кожи — и Лиза Медянова, которую в этот момент уже начало отпускать это чувство, заменяя собой до истомного стона приятную расслабленность, узрела, как мертвец, высунув свой серый язык, провёл им по ней, вдоль её груди, прямо вот по соску и оканчивая где-то на её шее, у основания челюсти. И если бы только не эта вонь и не отвращение при виде разлагающегося мертвеца — это тоже было бы немного приятно… Но быть облизанной мертвецом? Ну уж не!..
Нет?.. И уже трижды раз подряд она испытала приятное чувство — когда отпустила боль, когда… Да, то, что её облизал мертвец — всё же малую чуточку, но приятно было. Чисто физически!.. Но сейчас в груди её большим бутоном расцвела надежда, ведь он, кажется, не собирался её есть! Он выражал к ней немного… иной, хоть и не менее примитивный интерес — кажется, он собирался её трахнуть. Вонючий, гнилой мертвец…
Но, проклятье, она была согласна! Согласна даже на то, чтобы они всей кучей протрахали её эти поганые полчаса, но лишь бы не убивали! Она — жалкое существо, и с гордостью у неё есть определённые проблемы, но она хотела, блин, жить!
Мертвец же, руководствуясь какими-то остаточными воспоминаниями и стремлениями из жизни (из-за чего можно было сделать выводы, что при жизни это мог быть довольно "своеобразный" человек), запустил ехидне подмышки свои серые пальцы и натурально поставил перед собой на ноги, чтобы потом уже этими же руками скользнуть ниже, вдоль её не особо-то из-за мягости осязаемых рёбер и по бокам условной талии, пока не зацепился за края её вполне ещё беленьких трусишек — и рывком, сопровождающимся громким мычанием, спустил их вниз, одновременно с этим теряя равновесие так, что прижался своей облезшей башкой к её животу… И это было, блин, мерзко…
— О-го-го, люди! Что у нас тут творится-то такое! А ну-ка, родители, прикройте детишкам глазки!
И особенно сердобольные мамы и папы, надув от возмущения свои щёки, так и поступили — они же привели сюда своих детей не ради того, чтобы они всякую гнафию тут наблюдали! Стыд и позор Рольфу Кафтону! И вообще — почему ей ещё ни одной конечности не оторвали и кишки на свет не выпустили?!