Бастард (СИ)

Кейтлин выпрямилась и заставила подступающие слезы исчезнуть за мгновение до того, как вошел Куорен.
Сейчас, когда она окинула его более внимательным взглядом, дозорный казался старше ее мужа. Его волосы могли бы быть просто седыми, а лиловые глаза… нет, им не было объяснения. Она снова вспомнила Харренхолл — и лучшего мечника Вестероса. Вопрос вырвался против ее воли:
— Вы — Эртур Дейн?
Глупость. Нед зарубил его, пытаясь спасти сестру. Кейтлин до сих пор помнила, как темнели глаза мужа, когда кто-нибудь упоминал Лианну. Она не понимала, как в человеке могло быть столько гнева, и с ужасом представляла, что Нед сделал с теми, из-за кого погибла его младшая сестра. Меч Зари просто не мог быть жив. Но, если…
Уголки губ Куорена слегка дрогнули.
— Эртур Дейн мертв.
От этого знания ей стало почему-то невероятно легко. Потому, что ее муж не был с прекрасной и загадочной Эшарой Дейн. Потому, что лучший — после Неда — мечник королевства лежал в могиле, а не бродил по миру в поисках мести. И все же, как ей узнать правду? Как задать вопрос, чтобы в ответ он не мог солгать? Стоило ли выдавать свое знание? А если она ошиблась и обманывала сама себя?
— За что Бенджен Старк ненавидит вашу сестру?
Полурукий горько улыбнулся.
— Убери весь цвет из валирийца и получишь Старка — уверен, Бенджен подумал именно так, — иные его побери, разве не может этот мужчина говорить прямо?! — Юный, влюбленный Бенджен Старк. Он возненавидел своего брата, когда тот тайно женился на любви всей его жизни.
Что он только что сказал?
Проклятье, Нед не мог, Нед не поступил бы так с ней! Мир потемнел. Невероятным усилием воли она махнула рукой, прогоняя дозорного. Нед не стал бы женится на ней, если бы был женат. Он ни с кем бы так не поступил. Куорен просто лжец. Проклятый лжец.
Убери весь цвет из валирийца — и получишь Старка.
Что, если Джон, на самом деле, похож на мать? Что, если бастард — вовсе не бастард? И Нед растил его как бастарда лишь до срока? И — Иные побери, теперь все стало так ясно — взял его с собой, чтобы представить королю.
Тогда Джон вернется Старком. И, видят боги, ему есть за что мстить ей.
Кейтлин вдруг очень хорошо представила, как они меняются местами. Джон — старший сын и наследник, будущий хранитель Севера. И она, боящаяся смотреть ему в глаза, потому что они точно также темнели от гнева, как глаза Неда. Потому что ее дети — все! — теперь просто бастарды.
"С чего ты взяла, что Куорен говорил про Неда? — вновь раздался неприятный голос. — В Харренхолле был еще один Старк".
Мир вновь посветлел. Ну конечно! Джон — сын Брандона и Дейниры. Это объясняло все. Гнев Бенджена, слова Куорена, даже то, почему Брандон отправился в Королевскую гавань вместо того, что преследовать принца Рейгара. Даже ложь Неда. Годовалый ребенок не мог быть хранителем Севера, к тому же, Нед мог и не знать о его существовании, пока не побывал в Королевской гавани. Боги, он, должно быть, чуть не сошел в ума, увидев этого мальчика.
Облегчение теплой волной пробежало по телу. Дети Кейтлин не были бастардами. Нед был ее законным мужем. Он был ей верен. Но это не отменяло того, что Джон Старк был настоящим хранителем Севера. Восьмилетний мальчик, которому Робб заглядывал в рот, на которого молилась Арья, к которому тянулся Бран.
Который ненавидел её.
Ей стоило поговорить с Недом. Потому что, когда прошлый раз Старки из-за порядка наследования сцепились друг с другом, их род едва не вымер. Потому что маленький и разозленный мальчишка просто разрушит Север. Он рос бастардом — кем бы ни был рожден — и он думал как бастард. И он был опасен.
И… ей нужно на воздух. Робб сейчас должен был тренироваться с сиром Родриком.
Робб был во дворе. Но вместо сира Родрика напротив него стояла Арья, укутанная едва ли не в перину, со шлемом на голове и щитом, который она едва могла поднять. Тем же щитом, который когда-то взял Джон "Сноу". Белый волк на сером фоне — герб давно мертвого дома.
 
— Довольна? — хмуро спросил Арью ее сын.
— Я как Джон! — выкрикнула та, размахивая деревянным мечом.
Кейтлин заплакала.
* * *
Арья всхлипнула.
Засунула палец в рот, послюнявила. Помазала им покрасневшее ухо. Стало чуть легче. Как и говорил Джон. Почему никто, кроме Джона, ничему ее не учил? Кроме глупого шитья и глупых молитв глупым богам! Только руки колоть да колени морозить.
Арья со злостью посмотрела на запертую дверь. Будь в замке Джон, уж он бы помог ей выбраться. И не дал бы в обиду.
Мама протащила ее за ухо по всему замку. Арья плакала, вырывалась и кусалась, но ухо только большее выкручивалось. За что она так? Единственное плохое, что Арья сделала — укусила собаку. И она извинилась! Даже хлеба ей стащила! И вообще, собака первая ее напугала! Но мама ничего не говорила про собак! Мама кричала гадости про Джона, говорила, что ей нельзя брать в руки меч и что на том щите неправильный герб!
Почему мама так не любила Джона? Робб же тоже учится драться, а у Джона даже лучше получается. И почему Санса говорит, что Джон плохой? Она ведь с ним тоже играла. Ну, раньше. И что значит "украл у отца честь"? Это потому, что он похож на папу? Поэтому его мама не любит? Поэтому его все звали бастардом? Потому что похож на отца?
Арья взглянула в зеркало. Ухо было красным. Плохо красным. Не как лицо Джона, когда она лизнула его щеку, а как щека, которую она лизнула. Она потом еще синей была немножко. И желтой.
Если не считать уха, то Арья была похожа на Джона — и на папу.
Но ее же мама любит. Хотя, может, мама и маленького Джона любила. А когда он вырос — все. Может, и ее тоже назовут бастардом? "Вот Санса обрадуется! — промелькнула злая мысль. — Но Санса же дала ей платок для Джона — красивый платок! Почему она теперь называет его плохим? Она тоже будет называть Арью бастардом? И мама…
Арья снова всхлипнула. Почему все не могли быть как Джон! Он никого плохим не называл, играл с ней и носил всем голубику. Даже вишню один раз притащил. Арья хотела бы быть похожей на Джона. И так же хорошо драться. И никогда не плакать. И чтобы мама их за это не ненавидела.
Арья всепоглощающе зевнула и упала лбом в подушку. "У взрослых все слишком сложно.
"Вот вырасту…"
Едва почувствовав, что проваливается в сон, Арья встрепенулась.
"Нельзя спать. Опять приснится что-нибудь плохое, а в комнату к Джону сбежать не выйдет — дверь-то заперта".
В прошлый раз ей приснилась, что Джону отрубили голову. Арья до сих пор помнила, как топор перерубает шею ее брата, как его голова падает на землю, а ноги продолжают идти по ржавой земле в окружении так же идущих черных доспехов, как кровь не перестает течь из пустоты, которую оставил за собой удар, как эта кровь сначала доходит ему до колен, потом до шеи… Как отец тонет в море крови, льющейся из шеи Джона.
В тот раз ее успокоила служанка, зашедшая подбросить дров. Хетти — кажется, так ее звали. Ее муж тоже ушел воевать. Они вместе смотрели на огонь в очаге, пока Арью не перестало трясти — но она тогда не плакала, нет. Она вообще почти не плакала, мокрые глаза не в счет!
Разве что когда поссорилась с мамой — ну, в прошлый раз. Тогда ей приснилось, как огромная зубастая сине-зеленая собака проглотила Джона. Она побежала к маме, чтобы успокоиться, и мама гладила ее по голове, пока Арья плакала — до тех пор, пока та не рассказала, из-за чего плачет.
Лицо мамы тогда стало страшным, и Арья убежала. Само собой, в комнату Джона, ведь он всегда разрешал ей остаться и никогда не кричал. Но Арья забыла, что Джона нет — он на войне, а в комнате пусто и нет дров. Пришлось нацепить его старую одежду — когда-то Джон был не больше нее! — и укутаться в два одеяла, уж слишком они у Джона тонкие. Повезло еще, что все старые вещи так и лежали в сундуке.
Деревянный меч, кстати, она нашла под кроватью.