Бастард (СИ)

Единственное, что нравилось Джону — здесь иногда встречались дикие яблони. Леди Кейтлин иногда рассказывала детям о Речных землях и всегда говорила, что ни в каком другом королевстве нет такого многообразия растений. Здесь были и северные страж-деревья, и кусты сирени, по словам мейстера, растущей в Просторе.
Ночи были влажными и прохладными, а днем солнце пекло так, что Джон на третий день перестал надевать кольчугу. Вообще, ему и носить-то ее не следовало, ведь он был лишь помощником лекаря, но весь поход он надевал кольчугу поверх рубахи — вес металла странно успокаивал. Теперь же, когда кольчуга лишь позвякивала в седельной сумке, он ощущал в теле непривычную легкость, но вместе с тем и беззащитность.
Помогая лекарю, он много чего видел: от повздоривших воинов, один из которых сломал другому руку, а тот всадил обидчику в ногу кинжал, и юноши пятнадцати лет, которому кто-то из охотников всадил стрелу в лопатку, до гангрены на стопе у одной из… сопровождавших армию женщин. Шлюхами он называть их не мог даже мысленно — одна из них могла бы оказаться его матерью. Насмотревшись на разные травмы, он чувствовал себя обязанным носить кольчугу, но лекарь сказал, что она мешает ему дышать и не позволяет расти. Джон не слушал бы его, но солнце нещадно нагревало металл, и это не давало ему дышать куда больше, чем вес.
Джона пугал туман. Ему все время чудилось, что из белой дымки вылетит стрела, стремясь пробить его грудь, или выпрыгнет какой-нибудь зверь, желающий перегрызть глотку.
Джон не предполагал, что окажется таким трусом. Несколько дней назад, когда еще отец был рядом, он не пугался тумана. А в Винтерфелле он, казалось, не боялся почти ничего — Джон несколько раз оказывался один в Волчьем лесу, но ни далекий вой, ни пробежавший мимо огромный олень не могли его напугать, здесь же хватало тумана и клекота чаек. Почему-то бастард был уверен — его брат бы не испугался, уж точно не птичек. И не женщины, которая даже не была его матерью.
Сейчас Робб, наверняка, затевал новую шутку, чтобы развеселить погрустневших сестер. Интересно, он ходит за голубикой к полянке, которую Джон ему указал? Сводным сестрам нравилась голубика.
Перед глазами предстала измазавшееся лицо Арьи с широкой улыбкой. Она всегда ему улыбалась. В груди неприятно заныло. Арья не хотела, чтобы он уезжал. Когда Джон рассказал сестре о том, что едет с отцом на войну, она лупила его маленькими кулачками и плакала, пока он не опустился на колени и не прижал ее к себе. Как же он скучал по маленьким ручкам, обхватывающим его шею.
Зачем вообще было уезжать? Отец все равно отослал его туда, где никто не сражается. В этот раз он представил холодное лицо леди Кейтлин с сурово поджатыми губами. Она сейчас правила Винтерфеллом вместо отца. Джон уехал потому, что боялся ее. Он охрип от страха, когда просил ее поговорить с отцом, и даже здесь, в тысяче миль от нее, он все равно боялся.
Потому что Джон — трус.
И все же что-то тянуло его назад, в Винтерфелл. Наверное, тоска по Роббу и их развлечениям или воспоминания о нежных мгновениях с сестрами. Несмотря на то, что Санса на два года старше сестры, с Арьей таких мгновений было больше. Намного.
Джон почувствовал, как щеки горят, когда вспомнил один из таких.
Он тогда сверзился с сосны, в кровь разодрал лицо и едва не сломал ноги. Если бы кольчуга не зацепилась за сук, мог бы и весь переломаться. В Винтерфелл Джон пришел под вечер и думал поспать и утром пойти к мейстеру — отец тогда был со знаменосцами, и благополучие бастарда мало кого волновало.
В своей комнате он обнаружил сидящую на кровати Арью.
— Ты дрался? — восхищенно спросила она.
— Нет. Упал, — Джон сбросил с себя кольчугу и, даже не подходя к чану с водой, плюхнулся на кровать, — Иди спать, Арья, — Джон еле поднял ноющую руку, чтобы потрепать сестренку по голове, — иди.
Вместо того, чтобы встать, она наклонилась и облизала его ободранную щеку.
— Волки зализывают раны, — пропищала Арья, лизнув висок.
 
Вот ведь… Сам научил.
Джон против воли улыбнулся и дотронулся до щеки, порезы на которой сошли целую луну назад.
Нет, он вернется в Винтерфелл лишь с отцом. Отец говорил, что мужчине не пристало менять решение.
— Эй, малец! — Джон обернулся на крик и едва успел поймать летящее в него… яблоко?
— Спасибо! — махнул он Ларгу.
Ему Джон еще у Рва Кейлин лечил руки — тридцатилетний лучник на спор выхватил из костра головешку.
Джон запомнил многих людей, но почти все они ушли вместе с отцом. Из тех, кто был здесь, он знал лишь Ларга, лекаря Квентина и нескольких женщин. Женщины эти ему не нравились — каждая из них считала своим долгом посюсюкать с мальчиком, при этом даже не зная его имени. Джон думал, что если он позволит им нянчиться, это оскорбит его мать. К тому же он уже носил кольчугу, а значит, достаточно взрослый, чтобы его не трепала за нос каждая попавшаяся женщина.
— Джон, верно? — раздался рядом женский голос.
Повернув голову направо, он увидел, что с ним поравнялась всадница. Темные волосы, булава и медведь на щите. Дейси Мормонт.
— Да, миледи, — он коротко поклонился. Джон хорошо помнил, как эта девушка сбила его с ног одним пинком. Ну, она хотя бы знала его имя. — Джон Сноу.
— Я Дейси, — улыбнулась она. А потом как-то резко покраснела. — Я хочу… э-э-э… должна извиниться. Там, у шатра лорда Старка. Я была очень расстроена и не заметила тебя. Прости.
Девушка говорила скомканно, но Джон чувствовал искренность этих слов. Она не пыталась насмехаться над бастардом, как большинство благородных детей, бывавших в Винтерфелле. Бастард, в отличие от законных детей, был безопасным.
— Все в порядке, миледи, — спокойно проговорил Джон, — вы мне не повредили.
Она расслабленно засмеялась. Её смех был удивительным, а сама улыбавшаяся девушка была похожа на большую кошку. Если бы Джон видел хоть раз сумеречного кота, мог бы ответить точно.
— А я еще не верила, что Старки сделаны изо льда.
— Я не Старк, — хмуро пробормотал Джон. Я этого не заслужил. Еще нет.
— Верно, — легко согласилась Дейси, — Ты Джон Сноу из Винтерфелла, сын Эддарда Старка.
Прежде, чем Джон придумал, что ответить, она ускакала вперед.
Этим вечером лекарь отпустил его раньше обычного. По словам Квентина, чем ближе они подбирались к железнорожденным, тем меньше оставалось дури в головах у солдат. Джон, пусть ему и было восемь лет от роду, хорошо понимал солдат. Чем ближе они подходили к берегу, тем чаще встречали пожарища вместо деревень. За три последних дня они не встретили ни одного человека. Живого человека. Мертвых было много. Железнорожденные не удосужились их похоронить, поэтому кроме морской соли пахло гнилыми телами. Этот запах пропитывал одежду, забирался под кожу и вызывал рвоту.
Джону было сложно спать. Днем его разум не слишком беспокоила картина разрушенных селений — хотя, впервые увидев растерзанный животными труп и услышав его вонь, он едва удержал содержимое желудка внутри — но ночью они стояли перед глазами, а в клубах тумана все походило на трупы и руины. Вместо сна он сидел у костра, швыряя нож в землю. Втыкался.
Сейчас Джон не знал, чего в нем больше, страха или гнева, знал только, что он должен оказаться рядом с отцом. Джон мог точно сказать — рядом с отцом он не испугается смерти.
Он услышал шаги, только когда она подошла на длину копья. Наверное, охотница. Или разведчица, не зря же ей поручили командовать обороной. После Виллиса Мандерли она была вторым человеком в отряде. Если, конечно, полторы тысячи человек можно назвать отрядом. Увы, более подходящего слова Джон не знал.
— Привет, Джон Сноу.
Он хотел было вскочить, но девушка махнула рукой.
— Добрый вечер, леди Мормонт, — пробормотал Джон, вглядываясь в огонь.
— Говорила же, я Дейси, — обезоруживающе улыбнулась она.
Джон почувствовал, как что-то теплое расползается у него в груди.