Распутин наш (СИ)

Непенин пошелестел бумагами на письменном столе и вытащил изрядно захватанную руками шпаргалку Распутина.
– Матрос 2-й статьи Сергей Алекандрович Гарин-Гарфильд в 1895 году дезертировал в Плимуте (Англия) с русского учебного судна «Генерал-адмирал», был задержан британскими властями, посажен в тюрьму. Завербован британской разведкой. Замечен в компании фабианских активистов, связанных с обществом “Мы”. Прошёл подготовку, как профессиональный убийца. Под маской интернационального бродяги-пропагандиста выполнял различные интимные задания хозяев в Англии, Австралии, Америке, Индии, Японии. В 1902 году в Нижнем Новгороде Гарфильд был представлен социал-демократу Свердлову и в дальнейшем работал по его поручениям, участвовал во многих «громких предприятиях», так называемых “эксах”. В 1906 году организовал покушение на жизнь генерала Селиванова во Владивостоке. Здесь его арестовали и посадили в тюрьму на 8 лет. Но когда во время войны он оказался на свободе, в его документах не осталось ни единой строчки про революционную террористическую деятельность. Это позволило Гарфильду получить погоны прапорщика по адмиралтейству и устроиться в интендантскую часть Кронштадта… Иван Иванович, вы знали эти страницы жизни вашего товарища по борьбе за светлое будущее? Спрашиваю не просто так. Если знали, значит можете представить себе, кому была предназначена радиограмма…
– Могу только догадываться…
– А давайте у него самого спросим!..
С Гарфильдом поговорить не удалось. Растерянный Тирбах доложил, что на гауптвахту совершён вооружённый налёт. Профессионально. Жестоко. Никого в живых не оставили. Из арестованных освобождён только прапорщик. Налетчики остальные камеры даже не открывали. Операция по задержанию бунтовщиков с линкоров тоже сорвалась. Контрразведка потеряла убитыми сразу восемь человек. Никто из заговорщиков на корабли не вернулся. Но это уже было неважно. Линкоры отдавали швартовы и выходили в море. Балтийский флот отправлялся воевать. В этот вечер самодержец российский написал в своем дневнике:
“Утром у меня был Сандро. В 12:12 пошли к молебну в походную церковь, по случаю именин Анастасии. Завтракал и обедал Мордвинов (деж.). Сделал с ним и дочерьми прогулку вокруг парка. В 4 ч. принял Протопопова, а после чая Покровского. Вечером занимался…”
Рабочий график Российского императора был не столь напряженным, как у воюющей, встающей на дыбы, предреволюционной страны…..
* * *
– Адмирал на мостике!
Непенин, вполуха слушая доклад вахтенного офицера, придирчиво смотрел на запорошенную снегом, обледенелую махину “Петропавловска”. На верхней палубе неожиданно пусто – шлюпки и паровые катера линкор отдал десанту. К моменту, когда в спасательных средствах возникнет нужда, они все равно будут приведены в негодность огнем или осколками вражеских снарядов. Соответственно, тащить их в бой не было никакого смысла, а вот вреда много: деревянный корпус и горючие материалы на борту – дополнительный источник сильных пожаров.
Буквально в паре кабельтов от “Петропавловска” расталкивала снежную взвесь “Полтава”. Исполинские мачты терялись в ночной мгле, и чудовищная глыба линкора вырастала из морских глубин, словно айсберг, перенесенный в Балтийские воды с далёкого Севера неведомой силой. Боевой корабль был прекрасен, как вообще может быть прекрасно своей губительной красотой совершенное оружие. Казематные полубашни топорщились стволами скорострельных 120-мм орудий, способных забросить снаряд на семь миль и выстроить непреодолимый частокол разрывов на пути атакующих миноносцев. Противоминный калибр казался игрушечным радом с циклопическим главным оружием – двенадцатью огромными двенадцатидюймовыми пушками в четырех приплюснутых башнях. Один снаряд полтонны весом. В русско-японскую стреляли облегченными, двадцатипудовыми болванками, содержащими всего три с половиной фунта взрывчатого вещества. А сейчас бронебойные снаряды в тридцать пудов несут почти пуд взрывчатки! И не пироксилин, а тринитротолуол! И это – бронебойные, у фугасных – в четыре раза больше… Впервые увидев огромные, саженные боеприпасы, Непенин мысленно вздохнул. "Нам бы такие в Порт-Артур". Впрочем, подобные мысли, наверняка, приходили в голову каждому ветерану.
 
– Ваше Высокопревосходительство, – вырвал Непенина из созерцательного состояния настойчивый голос вахтенного, – проходим Виндаву.
“Чем ярче горят мосты за спиной, тем светлее путь впереди,” – вспомнил адмирал последние строки шпаргалки Распутина.
– Передайте Николаю Парфёновичу – пусть начинают! – произнёс Адриан Иванович.
Он не видел в темноте, как вываливаются из строя крейсеры второй бригады, а команды, поднятые свистками боцманов, растекаются по боевому расписанию. Балтийский флот всей своей мощью наваливался на Балтийское побережье, ломая через колено ход истории.
Историческая справка: Сергей Александрович Гарин-Гарфильд. Социал-демократ с 1903 года, партийные клички – Сергей, Гафель, Штурман и др. В 1917 году председательствовал в Гельсингфорсском совете рабочих и солдатских депутатов. Главный организатор революционного террора с целью обезглавить Балтийский флот и лишить его боеспособности. В 1920-м – главный комиссар морских сил Дальневосточной республики. Осенью 1922 года обрёл тихую пристань на посту заместителя ответственного редактора ленинградской «Красной газеты». В 1925–1926 годах – член президиума и правления СОРАБИСа (Союз работников искусств), председатель его киносекции. Активный организатор травли Сергея Есенина.
  
Глава 13. Рождественская ночь
 
Запись в дневнике Николая II:
24-го декабря. Сочельник.
В 11 ч. поехал с дочерьми к концу обедни и к вечерне. Завтракал Саблин (деж.). Погулял. Было 10° мороза и тихо. В 4 ч. принял В. Кочубея. До чая была наверху ёлка детям и наша одновременно. В 6:1⁄2 поехали ко всенощной.
На третий год неожиданно продолжительной и безжалостной войны на огромных просторах от Швейцарии до Бельгии на Западе и от Чёрного до Балтийского моря на Востоке, стоял неистребимый смрад от непогребённых останков людей и животных, миазмов мёртвой земли, пропитанной хлором и ипритом, двадцати миллионов мобилизованных немытых, завшивленных тел, от полевой формы, пропахшей порохом, кровью и потом, сапог, не менявшихся месяцами. «Лёгкая прогулка», о которой в 1914 году трындели все патриотические издания, в конце 1916-го упёрлась в окопы полного профиля на склонах Вогезов и Карпат, в «китайские стены» Изерского канала, Пинских и Тирельских болот, где невозможно было рыть траншеи. Венские и берлинские газеты пестрели словом “Durchhalten” – «продержаться», хотя все больше людей задавалось вопросом, доколе им предстоит это делать? Продуктовые карточки были введены в Германии и Австрии ещё в 1915 году, хотя дефицит продуктов питания и рост цен начались гораздо раньше.
На самом Северо-Востоке этой чудовищной всеевропейской мясорубки, у заброшенного во время войны латышского хутора Одинг, приказ «держаться» выполнял первый взвод первого батальона 49-го ландверного полка под командованием субалтерн-офицера, лейтенанта Фрица Ноймана. Закончивший в середине 1916 года ускоренные офицерские курсы, Фриц не был кадровым военным. По этой причине его социальный статус «завис» между подчиненными, для которых он уже не был своим, и кадровыми офицерами, не принимавшими в свой стан чужаков.
Из-за критических фронтовых потерь численность командного состава Германской армии все три года неумолимо сокращалась, но прусская военная аристократия отчаянно сопротивлялась пополнению офицерского корпуса выходцами из других слоев общества, особенно выслужившимися солдатами и унтерами, несмотря на все их боевые заслуги, ранения, награды и честно выученные в учебных подразделениях правила поведения в обществе. Соблюдение хороших манер прописывалось скрупулёзно, хотя и преподаватели, и кадеты были согласны, что великосветский этикет вряд ли пригодится им в окопах: