Песнь ночи (СИ)

Испуганно отпрянув, чувствуя, как на спине проступили капли холодного пота, девушка ринулась ко выходу и налетела на Самиду.
Непреднамеренно оттолкнув зевак в сторону, мужчины внесли неподвижное тело в холл. Ожидали дальнейших указаний. Вошедшая следом миссис Лямье, в воплях которой невозможно было различить ни слова, прижала платок ко рту и обессиленно сползла по стене.
— В гостиную, — скомандовал за спинами хозяин дома. — Лили, воду и полотенца!
— А что делать с миссис Лямье? — тут же спросил Бейбут.
— В любую комнату. Самида, позаботьтесь о ней.
Не сказав больше ни слова, отец поспешил к сыну.
Схватив первый попавшийся под руку кувшин и тряпки, дочь понеслась обратно, расплескивая воду. Запнувшись о задравшийся край ковра, неуклюже подалась вперед и врезалась в мужскую спину.
— Вы в порядке? — обернувшись, взволнованно спросил лорд Вайс.
Проигнорировав вопрос, девушка вбежала в гостиную.
Бледность, предвещающая скорый конец больному лихорадкой, поселилась на лице брата. Не в силах выносить свою беспомощность, Лили обеспокоенно глянула на отца.
Накладывая на лоб мокрый компресс, папа невнятно бубнил под нос и качал головой.
— Что за напасть, что за напасть, — различила дочь.
Опустившись подле брата, сестра сжала ледяную ладонь и начала прислушиваться к тяжелому дыханию. Перед глазами тотчас возник образ призрачной церкви и укутанного в саван покойника.
— Папенька, он поправится? Это холера?
Виновато посмотрев на дочь, отец трясущейся рукой поправил очки и не сразу ответил:
— Зверь покинул Карсу.
— Покинул? Но как такое возможно?
Вспомнив слова Броука и сделку с Вестником, девушка поджала колени и задумалась. Ей все еще было сложно поверить в правду, осознать, что окружающие люди никогда не были теми, за кого себя выдавали. Что жизнь была иллюзией. Лили страшила мысль потерять людей, которых считала семьей. Которых любила и оберегала.
— Для меня это загадка, — перебил мысли мистер Лямье. — Я бы даже назвал это чудом! — Хозяин дома громко чихнул и высморкался в платок. — Утром, когда пришел на работу, в больнице почти никого не осталось. А те, с кем удалось побеседовать, сообщили, что они еще никогда не чувствовали себя настолько здоровыми. Именно поэтому, как только Александр поправится, мы незамедлительно вернемся в Шуддорг.
— Так скоро? — опешила дочь. — А если болезнь вернется?
Ненадолго задумавшись, папа трепетно сжал ладонь сына и произнес:
— Знать, что вы здоровы и вам ничего не угрожает — счастье для меня.
Лили вдруг хотела возразить, но промолчала. Слова отца эхом отозвались в голове и сжали сердце. На глаза навернулись слезы. Не в силах подавить подступивший к горлу комок, дочь заключила папеньку в объятия и громко всхлипнула.
— Извините, что отвлекаю, — осторожно произнес вошедший в гостиную Маркус. — С Александром все будет хорошо?
— Я сделаю все возможное, — спокойным тоном ответил хозяин дома, и взглянул на сына. — Спасибо, что помогли нам.
— Я буду день и ночь молиться древним богам о его скорейшем выздоровлении, — с надеждой произнес виконт. — Маркус понимал, что сейчас не самый подходящий момент для проявления чувств и что до тех пор, пока Александр не поправится, говорить об этом нет смысла.
— Благодарю вас, сэр, — искренне произнесла Лили, — благодарю за все.
— Ваши слова, высшая похвала для меня, — улыбнулся виконт. — Жаль, что завтра я должен покинуть этот чудный край и вернуться в Шуддорг.
Отец и дочь молча переглянулись.
— В таком случае, — поднявшись и приблизившись к виконту, промолвила Лили, — не забывайте писать письма. Мы будем по вас скучать.
Попрощавшись с семьей, Маркус вновь пожелал Александру скорейшего выздоровления и покинул дом. Прогулявшись до конюшни и найдя там Азима, виконт попросил лакея избавиться от подаренного им чая и оставить это в секрете.
— Надеюсь, мы договорились? — протянув Азиму десять золотых монет, серьезно спросил лорд Вайс.
— Да, хозяин, — уверенно ответил лакей. — Они ничего не узнают.
   
Глава 20. Возвращение домой
 
Спустя месяц, после выздоровления Александра, семья вернулась в родные края. В обитель сырых и туманных дней, пышных балов, чопорных светских бесед и изысканных нарядов. Серые двухэтажные дома с фасадами в готическом стиле таинственно глядели на прогуливающихся по улицам горожан. Оконные переплеты со стрельчатыми фрамугами и розетками, покрывал слой плесени.
До возвращения в родные земли, Лили получила от виконта письмо. В нем спрашивалось о здоровье Александра и желании сестры, мисс Вайс, поскорее с ней познакомиться. Также, что Маркус с нетерпением ждет встречи. Лили было приятно осознавать, что виконт не забыл о ней, а напротив, желает скорее увидеться.
Наконец, переступив порог родного дома, семья увидела, насколько безликим было их жилище. Украшенный лепниной и орнаментом высокий потолок дополняли хрустальные люстры с плафонами в виде свеч. Светлые рельефные стены со скругленными углами заполнял сдержанный декор. Камины четкой формы, безликая мебель, античные мотивы, узкие карнизы и плотные серые шторы вгоняли в тоску, а присутствующая в интерьере симметрия наделяла дом балансом и строгостью.
В начале осени Лили и Александр выразили желание получить высшее образование. Дочь привлекала мысль пойти на курсы по химии и математике, сына — биология и ботаника.
Свободное от учебы время брат и сестра проводили в обществе Маркуса, друзей и родных. Иногда лорд Вайс был вынужден покидать город, позволяя Лили оставаться наедине с чувствами и тайнами. За это время девушке удалось вернуть из мертвых десяток дворовых котов и собак. Проникнуться к виконту симпатией и убедить себя, что испытывает к нему нежные чувства. Она старалась не думать о мистере Винцеле и позволить себе стать счастливой. Но каждый раз, когда хотела открыться Маркусу, выбирая определенность, уверенность в будущем и мирское благополучие, Таллэк посещал ее сны и сеял сомнение.
День сменяла ночь, осень сбрасывала с деревьев наряды. Время близилось к зиме.
И вот настал тот день, когда доктор вновь приснился Лили. Этот сон отличался от всех остальных. Здесь они не гуляли по снежному лесу, не наслаждались хвойным ароматом и шумом горной реки. Было нечто другое: необъяснимое и магическое. Таллэк не ускользал, не исчезал в багряной призме заходящего солнца. Все было иначе. Мужчина крепко обнимал ее хрупкие плечи, прижимал к груди и нежно целовал. Словно, наконец нашел то, что так давно искал. Обрел покой, с которым не хотел расставаться.
— Я рядом, — шептал он. — Дождись меня. Не смей забывать.
Распахнув глаза и сев с прямой спиной, девушка начала осматриваться в поисках желаемого.
— Лишь сон, — с досадой прошептала Лили. — Очередная сладкая иллюзия.
Пролежав в постели еще четверть часа, медленно перевернулась на бок и невольно ахнула. Стрелка часов приближалась к полудню.
Через два часа ее ждала встреча с подругами на центральной площади. Девушки собирались купить ленты к балу и заодно поделиться последними сплетнями. Застав на кухне Александра воркующим с прехорошенькой, недавно нанятой, прислугой, Лили недовольно закатила глаза.
— Милый братец, кажется, вы забыли на комоде грязные чулки, — с серьезным видом обратилась сестра, сдерживая смех.
Возмущенно расширив глаза и сделавшись пунцовым, Александр кинул в Лили прихваченной со стола газетой и сделал вид, что слышит о них впервые.
— Дорогая сестра, кажется, вас разыскивала мама. Стоит поторопиться.
Получив намек, что пора уходить, девушка отвесила шутовской поклон и направилась на задний двор.
Миссис Лямье сидела среди кустов увядающего ириса. Напевала песню, осторожно срезала стебли и укладывала цветы в корзину.
Вновь выслушав от мамы лекцию о замужестве и виконте, Лили молчаливо чмокнула ее в щеку и поспешила к подругам.
Пенелопа и Анна ждали у входа в обитель тканей и изящных вещиц, придерживали шляпки при порывах ветра и высматривали подругу в толпе. Девушки представляли полную противоположность друг другу: насколько Анна была доброй, сердечной и доверчивой, настолько Пенелопа холодной, скрытной и скептичной. Анна обладала невысоким ростом, женственной фигурой, копной кудрявых рыжих волос и большими зелеными глазами на миловидном лице. Пенелопа, напротив, была высокой, с тонкой фигурой. Прямые, черные волосы подчеркивали строгие черты лица. В глубоко посаженных карих глазах читалось презрение.