Преследуя Аделайн (ЛП)

Я взвешиваю свои варианты и решаю, что сказать частичную правду — мой лучший вариант.
— Потому что в нем была записка с угрозой моей жизни, а также всех полицейских, если я позвоню им. К тому времени мне стало известно о… работе Арча, и я решила, что лучше послушать и не вмешиваться дальше. В то, к чему я не имею никакого отношения, между прочим.
И снова он просто смотрит. Мое сердце вырывается из груди, и, судя по выражению глаз Макса, я все еще не уверена, что он считает меня невиновной.
Часть меня просто хочет признаться ему, что меня преследуют. Какая разница, в любом случае, на данный момент? Теперь, когда Макс обнаружил руки Арча, нет причин держать это в секрете.
Но есть.
Если Макс узнает, что у меня есть преследователь — явно жестокий и опасный — он может использовать меня как рычаг, чтобы выманить его и отомстить.
Я стану залогом. И я не уверена, что выберусь живой.
По крайней мере, в этом случае есть шанс, что Макс оставит меня в покое, если решит, что я просто случайная девушка, попавшая под прицел банды.
Макс снова хмыкает и встает, поправляя пиджак и застегивая пуговицы. От костюма веет классом и деньгами, и что-то подсказывает мне, что Макс взял на себя управление делами Талаверров.
В городе появился новый криминальный авторитет, и он зол. На меня, не меньше.
— Наслаждайтесь остатками ужина, дамы.
Он уходит, унося с собой всю свою плохою ауру. После его ухода воздух сразу становится легче, но он все равно оставляет во рту пепельный привкус.
— Они будут проблемой, — тихо говорит Дайя.
Я киваю и подзываю официантку.
— Добавь это в гребаный список.
  
Глава 17
 
Тень
Черт. Она такая милая, когда думает, что никто не смотрит.
Моя маленькая мышка пробирается в свою спальню, ее потрепанные тапочки волочатся по гладкому каменному полу. Она устала. Под ее глазами начинают появляться темные круги.
Я хочу разгладить их, только чтобы они снова вернулись. Но я хочу, чтобы она устала от того, что не спала всю ночь, принимая мой член в свое тело, пока не иссякнут все ее силы. Даже тогда я все равно буду трахать ее.
В прошлый раз я лишил себя всего. Отказался прикасаться к ней своими руками, когда она еще не заслужила этого от меня. Но смотреть, как этот ствол входит и выходит из ее киски, было для меня не менее мучительно.
Я едва успел добежать до машины, как кончил в руку, сладкая мелодия ее прокуренных криков эхом отдавалась в моей голове.
Один только голос этой женщины может поставить любого мужчину на колени.
А сейчас на ней только длинная белая футболка, мягкий хлопок доходит до середины бедра. Ее розовеющие соски проступают сквозь тонкий материал, и мой рот наполняется желанием взять один из них в рот и сосать его, пока она не начнет извиваться подо мной.
Я облизываю губы. Скоро.
Ее манящая, кремовая кожа выставлена напоказ, и я улавливаю намек на ее красные хлопковые трусики, когда она наклоняется. Например, когда она откидывает одеяло и бьет своим маленьким кулачком в подушку, чтобы распушить ее.
Мне открывается полный вид на ее задницу, когда она вынимает ноги из тапочек, а затем наклоняется, чтобы аккуратно разложить их на тумбочке.
Мой член твердеет, ее идеально круглая попка захлестывает нижнее белье. Ее киска выставлена на всеобщее обозрение. Только тонкий кусочек ткани отделяет ее от моего языка.
Я закрываю глаза и пытаюсь восстановить контроль.
Я должен вести себя тихо.
Она не знает, что я прячусь в ее шкафу. Жду, когда она уснет, чтобы спокойно смотреть на ее красоту.
Сейчас она боится меня. По праву.
Я опасный человек, и я ежедневно убиваю людей. Мало того, получаю от этого удовольствие.
Она должна бояться меня, но только потому, что когда она окончательно подчинится мне, у нее не будет шансов сбежать от меня.
Она уже начала и даже еще не осознала этого.
Я никогда не был влюблен ни в кого, кроме своей работы. Я даже не трахал женщину больше года. У меня просто нет времени. Они всегда трахались быстро, а потом я снова уходил, и разрядка редко ослабляла напряжение.
 
После достаточного количества слез и отчаянных попыток заставить меня остаться с ними, я устал от этих хлопот.
Как только я увидел ее, сидящую в книжном магазине и пытающуюся скрыть свои нервы и беспокойство, я был взрослым мужчиной, влюбившимся с первого взгляда.
А сейчас я чувствую себя пятнадцатилетним мальчишкой, который только что узнал, что такое киска. Каждый раз, когда я смотрю на нее, я готов порвать свои джинсы от одного только взгляда.
Я хочу прикасаться к ней, целовать ее и сделать ее своей во всех смыслах этого слова. Пометить ее тело было недостаточно. Но у меня такое чувство, что я никогда не почувствую, что с меня хватит Аделайн Серафины Рейли. По крайней мере, на бумаге.
И мне ни хрена не стыдно. Я никогда не утверждал, что я хороший человек.
Она скользит в свою кровать, сворачивается калачиком под одеялом и берет в руки старую кожаную книгу.
Дневник ее прабабушки.
После того, как Адди однажды ушла по делам или еще по какой-нибудь ерунде, я пролистал страницы.
У ее прабабушки тоже был преследователь. Это заставило меня улыбнуться, когда я понял, что история повторяется.
Адди листает дневник в течение часа, ее лицо прищурено от неразборчивых эмоций, когда она вдыхает самые глубокие, самые темные секреты Джиджи. Похоже, она ищет ответы, и единственное, что может дать ей ясность, — это слова ее прабабушки.
Часть ее, похоже, обеспокоена дневниками. Но большая ее часть кажется очарованной. Захваченной. Как будто она пытается представить, что влюбилась в своего преследователя, и эта мысль одновременно возбуждает ее и вызывает глубокий дискомфорт.
Я хочу посмеяться над этим. Потому что именно это, блядь, и произойдет.
Я заставлю ее влюбиться в каждую мою чертову часть. Я хочу, чтобы эта девушка увидела меня в самом развратном виде. Я хочу, чтобы она ощутила истинную тьму, живущую в моей душе.
Когда ты заставляешь кого-то влюбиться в самые темные части тебя, ты не можешь сделать ничего, что могло бы отпугнуть его.
Они будут твоими навсегда, потому что они уже любят все твои поганые кусочки и частички.
Ее глаза начинают опускаться, голова опускается, и дневник начинает выскальзывать из ее исписанных черной краской пальцев.
Она встряхивается, ее глаза округляются, прежде чем она успокаивается. Я прикусываю губу, слишком много чувств вторгается в мою грудь.
Отказавшись от притворства, она захлопывает журнал, кладет его на тумбочку и выключает свет. Мгновенно комната становится черной. Лунный свет, проникающий через балконные двери, отбрасывает тени по всей комнате, создавая монстров из деревянной мебели.
Единственный настоящий монстр в этом доме — это я.
Когда ее дыхание становится глубже, я медленно открываю дверцу шкафа и жду в тени, чтобы убедиться, что она не проснулась.
Как только я собираюсь сделать шаг, по моей шее пробегает ледяная волна. Мурашки пробегают по коже, когда я поворачиваю голову и осматриваюсь в шкафу, борясь с желанием оскалить зубы.
Это неестественный холод, и я чувствую его уже не в первый раз. Но то, что дышит мне в затылок, не собирается меня отпугивать. Я чувствую на себе его взгляд и надеюсь, что встречусь с ним, чтобы он увидел, что я ни капельки не боюсь.
Ничего не видя, я поворачиваюсь и выхожу в комнату. Холод отступает, когда я подхожу к ее кровати. У меня возникает искушение убрать ее волосы с лица, но я знаю, что это ее разбудит.
Она легко чувствует опасность, и я знаю, что скоро она меня поймает.
Большая часть меня хочет этого. В моем сознании есть разврат, которому нравится видеть ее напуганной. Я хочу видеть, как она кричит, потому что знаю: каждый раз, когда она пугается, моя маленькая мышка заводится. Это заставляет кровь приливать к моему члену, и я больше всего на свете хочу показать ей, как сильно я могу заставить ее кричать.