Издатель (СИ)
Приведя себя в порядок, зашёл на кухню. Там поздоровался с бабулей, слушавшей радио и раскачивающейся из стороны в сторону. Нервы у Тамары Семёновны шалят.
— Ой-йо-йой, ой-йо-йой, — причитала она.
— Че случилось, ба?
— Разрешили свободный выезд за границу, ты представляешь? — ответила Тамара Семёновна.
Сивый поставил чайник, зевая и прогоняя остатки сна.
— Разве это плохо, что разрешили?
— Вот чему там нашу молодёжь смогут научить... — вздохнула старуха. — Ты завтракать будешь?
— Отдыхай, ба. Я сам.
— Какой же ты стал взрослый, Борис! Совсем тебя не узнаю, все починил, сам заправил постель и завтрак тоже сам делаешь... — Тамара Семёновна заломила руки на груди, выражая восхищение. — Ты где научился, Борь?
— Че научился, ба?
— Вот так инструментом пользоваться.
— А, — Сивый отмахнулся. — Считай у дяди Гены взял урок.
Припоминалось, что одно время Борис Дмитриевич немало времени проводил в гараже у дяди Гены. Учить сосед пацана ничему не учил, но Сивому нравилось истории о далёкой Сибири слушать, где дядя Гена по молодости работал сварщиком.
«Пусть бабуля считает, что там и научился уму разуму».
Он прихватил стакан, чайную ложку, на столе стояла банка цикория: «Кофейный напиток Летний» гласило незамысловатое название. В СССР вообще всегда так — над маркетингом никто не заморачивался особо. Из банки пахло чем угодно, кроме кофе. Пить это добро он не стал. Рядом нашелся россыпной «Чай Индийский» — жёлтенькая такая упаковка со схематически изображённым слоном. Его Боря сыпанул себе в стакан, заварил покрепче. Пока чай поспевал, залез в старый «Орск», нашёл в холодильнике кусок сливочного масла, из хлебницы достал вчерашнюю корку Бородинского. Сделал бутерброд, пожевал, запивая чаем и слушая радио.
Ведущий разговаривал с каким-то профессором в Московской студии. И на серьёзных щах вещал о необходимости реформирования государства. Ведущий обсуждал слова, сказанные Ельциным в Казани:
— Берите суверенитета столько, сколько вы его сможете проглотить. Как вы считаете, если дать больше суверенитета республикам, пойдет ли это на пользу нашей стране?
— Главное, чтобы республики не забыли вторую часть этой фразы, — отвечал профессор.
— Но вы находитесь в центре России — и об этом нужно подумать, — подхватил ведущий. — Напомним, что полностью Ельцин выражался именно так. Вопрос — почему наше общество старательно забывает вторую часть этой фразы?
Сивый слушал в пол уха, понимая — чтобы не искали в крылатой цитате ведущие, раскол огромной страны было не остановить. Распад СССР подходил к логичному концу и всесоюзный референдум, прошедший пару месяцев назад уже ничего не мог изменить. Это была хорошая мина при плохой игре.
И в отличие от своей бабули и многих других советских людей, Сивый не собирался горевать на руинах некогда могучего государства. Поэтому думал наметить планы на день, когда раздался звонок телефона.
Аппарат стоял прямо на кухне, на расстоянии вытянутой руки от Тамары Семёновны, бабуля взяла трубку.
— Тамара Семёновна слушает, — поставленным голосом сказала старуха в динамик.
Ей что-то ответили, отчего она быстро переменилась в лице. Поднялась, расправляя полы домашнего халата, закивала.
— Да, да... Я все обязательно ему передам то, что вы сказали. Да... придёт, куда же он денется? Да... до свидания. Спасибо, что позвонили.
Бабуля положила трубку и уставилась на внука.
— Боря, это Вениамин Бенедиктович звонил. Говорит, что надо обсудить как издавать твой стих в сборнике. Он похвалил тебя и сказал, что ждёт у себя в приемной. Сегодня в 12.00 назначил.
— Заеду ба, если время будет, — кивнул Сивый, допивая чай, стараясь не глотать чаинки. — Времена сейчас такие пошли, что грешно штаны протирать.
— А ещё Вениамин Бенедиктович сказал, что ты вчера ушёл раньше времени и не стал с ним разговаривать, — старуха прищурилась.
— Дела были, ба. Важные. Вот и ушёл.
— Что может быть важнее твоего издания?
— Ну так-то сборник в кашу вместо масла не добавишь, бабуль.
Сивый поднялся, смахнул со стола хлебные крошки.
— Итить какой, нельзя рукой, денег не будет! — сделала замечание Тамара Семёновна. — Давай я приберусь, а ты к Вениамину Бенедиктовичу отправляйся.
Она грузно поднялась, сняла с крючочка на стене кухонное полотенце.
— Обещай, что сегодня ты обязательно заедешь к нему в приёмную? Понять не могу, откуда ты нахватался таких рассуждений? — вздыхала Тамара Семёновна, смахивая крошки чёрного Бородинского.
— Говорю же, как время будет, никуда Вениамин Бенедиктович не денется, — повторил Сивый свой ответ. — У нас вон сколько по дому делать ещё. Рук не хватит.
Если по чесноку, ехать к Жабе Боря не собирался. Незачем. Идея выпускаться в сборнике не возбуждала, а в сборнике под редакцией Жабы — тем более. И слова про кашу были сказаны не ради красного словца. Ну издаться Сивый, тем более даже не со своим стихом, и что? Хочет Вениамин стих в сборнике выпустить — полный вперёд, но сам Боря для этого ничего не собирался предпринимать. Да и толстую рожу Жабы видеть хотелось едва ли. Мало ли Сивый не сдержится и что тогда — снова на шконку на десять лет? Нет уж, увольте от такого удовольствия. Проходили, знаем.
— Не узнаю тебя, ты так хотел издаться, так мечтал... ой, — она вдруг закатила глаза и схватилась за грудь, опускаясь на стул. — Мне кажется плохо стало. Дай ка мне валерианки, внучок, сердце шалит.
Ещё по прошлой жизни Боря знал, что Бабуля всегда была богиней манипуляций и поэтому все эти приступы не стоило воспринимать всерьёз. Но Сивый слишком любил Тамару Семеновну и давно не видел старуху, потому присел рядом с ней на корточки и взял за руку. Заключил ее ладонь в свои руки.
— Хорошо, съезжу, ба, ты только не переживай по пустякам. Оно того не стоит, вот правда.
— Ой, доведёшь бабку, я ж всем уже про сборник рассказала... так, запоминай адрес приемной, Боренька, мне Вениамин Бенедиктович продиктовал.
* * *От слова своего Сивый отказываться не собирался. Сказал Тамаре Семеновне, что съездит в приёмную, значит съездит. Адрес, продиктованный бабулей, Боря записал ручкой на руке. Сел на велосипед и покатил в нужном направлении. За неимением навигатора и мобильника, приходилось рассчитывать на свою память, а память у Бориса Дмитриевича была отменной. Тут ещё от Зяблика плюшки некоторые достались — пацан был ботаником и схватывал все на лету. В своё время, когда они ещё в школе учились, главным конкурентом Ленки Семейки считался, а та школу с золотой медалью закончила на секундочку.
Поэтому Сивый быстро нашёл нужную улицу и дом. Домом оказалась панельная девятиэтажка, где располагалось общежитие областной типографии «Молот», имевшей в городке своё производство.
Боря остановился у нужного подъезда.
Огляделся и быстро убедился, что прибыл по нужному адресу.
У подъезда стоял единственный автомобиль, и тот из параллельной вселенной — легендарная «Чайка» Газ-13.
«Неплохо так литераторы по нынешней жизни определились», — отметил про себя Сивый.
«Чайку» он хорошо знал, сам прикупил редкий автомобиль себе в коллекцию в середине десятых. От того был немало удивлён, что Жабе удалось урвать себе под жопу такой экземпляр. Ездили то на «Чайках» сплошь высокопоставленные чинуши из партийной номенклатуры. Видать слухи о том, что критик и одновременно местный председатель новообразованного Союза писателей занимается тёмными делишками имели под собой почву. Поговаривали, что Жаба якшался с шишками из местного «Молота» и даже выпустил в приложении к нему сборник стихов сынка одного высокопоставленного чинуша. За что, можно предположить, и получил шикарный подарок. Имя чиновника Борис Дмитриевич сходу не вспомнил, но оно и без надобности сейчас.
Приемной Вениамина Бенедиктовича служила его собственная квартира, хотя в институте у товарища критика имелся собственный кабинет на кафедре.