Письма в пустоту (СИ)

Зрителей не так много.
Дети в основном.
Я чувствую себя неуютно, распугивая окружающих своим изувеченным глазом, который я теперь не прикрываю повязкой. Один мальчик, совсем еще кроха, показал на меня пальцем и разревелся… Неприятно.
Джордж тоже приковывает внимание, только в отличие от меня, он срывает восторженные взгляды. Дети улыбаются, мамаши строят глазки, папаши срочно фотографируют, чтобы подобрать похожий костюм из вещей подешевле.
Когда мы только рассаживались, Гленорвал обернулся и, найдя меня взглядом, довольно кивнул.
Я не ответил. Много чести.
Диего… Представление в самом разгаре, но мне невесело.
Клоуны вызывают скорее жалость, животные усталые и замученные, акробаты помятые, не думаю, что им всем нравится их участь. Хотя возможно я и заблуждаюсь…
В середине представления мне стало совсем невмоготу, тем более Гленорван мозолил взгляд своей горделивой осанкой победителя жизни.
Мне не хотелось потакать его стилю и принимать условия игры. Я собирался сорвать программу, выписанную в мозгу противостоящего мне стратега. Поэтому я встал и вышел в холл. Пускай теперь Гленорван попарится.
Пусть побеспокоится, ведь я не мог просто так исчезнуть. Быть может мне дали приказ, и я теперь затаился, готовясь нанести решающий удар Реновацио… Ха! Вот Джордж испугается! Ну-ну, так ему и надо, ублюдок. Нечего считать себя умнее других!
Я спустился в буфет и на жалкие крохи, оставшиеся у меня от карманных денег Игнасио, купил себе сок. Апельсин совершенно не чувствовался, пойло напоминало скорее подслащенную воду. Я поморщился.
Жаль, что в Цирке нельзя курить.
Диего, почему в нашем мире все не для людей? Сигареты — не самое большое зло, куда хуже обилие беспризорных никому ненужных детей, обреченных сгинуть либо в орденах на подобии нашего, либо в наркотической эйфории. Я бы предпочел второе… Но выбор сделали за меня.
Я не ропщу! Грешники вроде меня вообще не имеют право на голос… И за что мне была дана такая благодать в виде тебя, Диего?
Я не заслуживал. В детстве я полагал, что мы равны и наша дружба естественное проявление жизни, но только сейчас я понимаю, как далек от тебя. Я грязный мракобес, ты олицетворение света…
Нет, не говори, что это Игнасио сотворил со мной такое, вовсе не так! Он лишь показал мне мое естество, мою ничтожность, и, будучи в душе милосердным, простил и принял меня.
Диего, ты скажешь, что я нелогичен. Я, то называю Учителя садистом, то клянусь ему в вечной любви. Но постой… Я ни в коем рази не противоречу себе. Игнасио монстр, каратель, длань святого возмездия… И, если я был избран им в послушание, значит, я заслужил.
Помнишь, мы пели с тобой в хоре?
Ты напросился сам, хоть и не обладал голосом, да и слуха у тебя в помине не было. Но ты во всем хотел сопутствовать мне. Меня же считали, чуть ли не первым вокалистом монастыря. Я хорошо запомнил тот день, когда, выступая перед наставниками и старейшинами, я дрожал как осиновый лист и прятал глаза в нотную тетрадь. До того дня, я ни разу не видел столь важных и прославленных людей братства, поэтому сильно нервничал.
Ты, так чтобы никто не видел, держал меня за руку, что придавало мне уверенности. Я пел…
Не смотря на лица людей, не прислушиваясь к их шепоту, я пел древним сводам храма, топя свой голос в выси мозаик и фресок. Солнце, разливающееся по залу сквозь розу, ласкало мое лицо, концентрируя в своем тепле каждую ноту моего звонкого юного голоса.
Когда я опомнился, то заметил, что зал сидит неподвижно.
Мне показалось, что я напутал ноты или сфальшивил, чем расстроил благочестивых братьев. Но Сократ, тогдашний председатель совета, поднявшись, ласково мне улыбнулся.
Я заметил слезы в его глазах.
Стало не по себе.
«Твоим голосом говорил бог» — сказал мне старец.
Я не знал, как реагировать, поэтому убежал прочь в полном смущении. Помнишь, милый Диего, ты меня долго разыскивал по всему монастырю?! В конечном итоге, тебе удалось меня обнаружить на крыше. Я плакал. Скорее всего, я просто был напуган и перевозбужден событиями. Диего, твои руки всегда успокаивали… Ты обнял меня, и стало хорошо. Даже ливень, хлынувший из разверзшихся небес, не стал помехой.
 
Потом Игнасио мне заявил, что мой голос — проклятие, искус Дьявола, влившийся мне в глотку. Он считал мое пение порочной манипуляцией сердцами людей. Он запретил мне петь. Навсегда…
— Скучаешь? — раздался голос за моей спиной, и чья-то крепкая рука легла мне на плечо.
Прости, Диего, я отвлекусь…
Я резко скинул руку Джорджа и недовольно на него сощурился.
Он, как ни в чем не бывало, был весел и надменен.
— Я заметил, что тебя нет, решил проверить, куда ты делся…
— Занервничал, — подметил я.
— Нет, что ты! — хмыкнул Джордж.
— А зря, я мог получить приказ…
— Господи, это и был твой расчет? Ты хотел, чтобы я так решил и впал в панику? — американец рассмеялся во всю свою белозубость, — Мышонок…
Его тон казался ласковым, поэтому бесил.
Я ничего не ответил, прячась взглядом на дне стакана с соком.
— Ах, прости, — Джордж картинно изобразил раскаяние, — Ты же просил тебя так не называть. Больше не буду!
— Да-да, но мне все равно.
Нельзя было показывать свою уязвленность.
— Значит, ты решил меня немного понервировать, — усмехнулся Гленорван, — Альентес, я же сказал, что ты меня недооцениваешь. Будь у тебя приказ, я бы уже валялся мертвым с проломленным черепом. Это так очевидно, что даже непонятно, на что ты надеялся, играя со мной в прятки. Поступил, честное слово, как кокетливая девушка, заманивающая и дразнящая своего кавалера.
— Твои провокации на меня не действуют, — отозвался я.
— Ты про «кокетливую девушку»? — опять наигранно удивился американец и махнул рукой, — Не бери в голову, я ни на что не намекал. Просто игра слов и ассоциаций.
— Ну, конечно…
— Мне наплевать, — голос Джорджа на этот раз прозвучал холодно, — Наплевать веришь ты или нет. Думай, как знаешь, машина для убийств. Или мне называть тебя ручным человечком брата Игнасио, так тебе привычнее?
— Тебе наплевать и мне наплевать, — как можно бесстрастнее ответил я, хотя мои руки задрожали.
Я не хотел слушать Джорджа, он бил в цель и его уколы кровоточили.
Гленорвал пристально взглянул на меня, а потом словно выпустив напряжение, рассмеялся.
Я не стал спрашивать, что его так умиляло.
— Кстати, что тебе сказали в глазном центре? — как бы между делом осведомился Джордж.
— Что один американец лезет не в свое дело, — ответил я.
— Разве? Мне просто неприятно, что мой преследователь нагоняет больше шороху, нежели я. Ты не должен меня затмевать, а со своей повязкой а-ля Карибский пират, ты выглядишь столь нелепо, что невозможно пройти мимо, не посмеявшись.
— И ты решил мне помочь?
— Скорее себе. Люблю, знаешь ли, находиться в центре внимания. Так что было в клинике?
— Доктора, приборы, медсестры, люди… Что тебя интересует конкретно?
— Твое здоровье, — обезоруживающе улыбнулся Джордж.
— На твою беду, оно у меня отменное.
— Классно! Может, съедим что-нибудь? — игнорируя мою иронию, Джордж стал озираться по сторонам в поисках ассортимента угощений в буфете.
— Я откажусь.
— Да, ладно тебе, все равно плачу я, — американец пожал плечами.
— Излишне.
— Как же! Еще упадешь в голодный обморок, и что тогда? Я же со скуки умру.
— Мне не грозит, — я невольно заулыбался, вспоминая старания Диего-взрослого на кухне.
Моя реакция не ускользнула от голубых глаз Джорджа, он явно отметил её про себя.
— Я куплю нам бутербродов, — вслух сказал он.
 
— Я не нуждаюсь! — буквально прокричал я, хватая его за руку.
Странно, я думал, что одерну его, но вместо этого сам потянулся вперед, столь крепким оказался мой противник.
— Цепкие лапки, — хмыкнул Джордж, убирая мою руку, — Только не надо их распускать. Или ты потерял равновесие? Душевное, конечно.