Рождённая Небом. Три сестры (СИ)

Окружающие девушки, почитавшие себя приличными, благовоспитанными эйди, втайне осуждали такое поведение Аулы, однако не смели сказать ей это в глаза, боясь её непредвиденной реакции. Однако они не видели истинных причин такого поведения, не видели и не замечали терзаний, которые крылись внутри её чувствительной и романтичной души. Казалось, в этих стенах и вообще в этом мрачном городе люди настолько становились нечуткими, зацикленными на себе и своих жизненных проблемах и слепо подчинёнными каким-то внешним правилам и распорядкам, что им было всё равно, что творилось во внутреннем мире друг друга и вообще в окружающей действительности. Конечно, ученицы первого и второго года пребывания в этом пансионе были ещё живыми, часто участвующими и сочувствующими, что недавно показали сами, однако те, что обучались здесь три года и больше, были уже другими — зачастую холодными, надменными и высокомерными, хотя внешне казались милыми и обаятельными. Движущей же силой тех эйди, что были уже близки к завершению обучения и созревания, как здесь говорили, казалось, был лишь холодный расчёт. Некоторые из них явно демонстрировали своё стремление поскорее окончить пансион, чтобы выскочить замуж за видных и состоятельных кавалеров, из которых чаще всего были востребованы королевские гвардейцы, адмиралы, командоры и капитаны разных мастей, а также владельцы крупных производств и торговых лавок. Разумеется, эти кавалеры были заезжими приглашёнными гостями из столицы или прилегающих к ней городов, так как на простых парней выпускницы уже переставали обращать внимания и те оставались не у дел.
Всё это претило чувствительной, тонкой душе Аулы Ора и вызывало в ней такой протест, что она, пробыв в стенах лиерамского пансиона пять с половиной триад (включая переходную между осенней и зимней) и обнаружив здесь столько всего «замечательного», начала всерьёз задумываться о том, как уговорить высшие силы изменить ход её жизни так, чтобы её не постигла участь большинства здешних учениц. Ей вовсе не хотелось «созреть» так же, как они, и поражать взгляды одной лишь внешней красотой, став при этом жестокой, бессердечной и холодно-расчётливой женщиной, которая впоследствии заставит страдать и своего мужа, и своих детей, и всех своих родных, и страдать самой, даже не чувствуя этого. Она хотела, получив образование, остаться живой, доброй и любящей, с открытым сердцем и сильными чувствами. Мало того, она хотела научиться тому, как проявить в себе загадочную, скрытую в глубине сердца и ещё не совсем понятную ей самой тайную суть, некую силу, способную изменить что-то в этом мире в лучшую сторону, а не только блеск внешнего вида и ума, смекалку и кое-какие таланты, которые были заложены в ней с раннего детства. Впрочем, то, что после её появления в Лиераме все эйди перестали регулярно подстригать волосы и стали делать причёски, и было одним из проявлений такой воли, о которой она сама своим умом догадывалась только теперь. Однако этого было ох как недостаточно для того, чтобы побудить директорат изменить многое для того, чтобы растить из юных распускающихся бутонов прекрасные живые цветы, а не замершие в вечном сне холодные изваяния. А если она станет дальше бунтовать против здешних порядков, стремясь к тому, чтобы, пройдя через все эти круги царства Тьмы, расцвести живым цветком, чтобы дарить окружающему миру силу и радость жизни, а не слепо поглощать её из мира и от других людей, это будет скоро замечено и тогда её серьёзно накажут, самое безобидное, изгнанием из пансиона с пометкой в Главном Характеризующем Документе: «Злостная нарушительница правил».
Другим обстоятельством, которое мучило Аулу и не давало ей покоя, была её странная связь с тем самым семинаристом, который, как оказалось, также злостно нарушал правила и принципы жречества и своего обучения в семинарии для будущих светил религии и духовного мира. Надо сказать, что он ворвался в её жизнь уже давно, когда стал приходить к ней в снах, но чаще — в особых состояниях между сном и явью, когда она начинала засыпать поздно вечером или просыпаться утром. Тогда казалось, что он вовсе не снился ей, а приходил по-настоящему в каком-то ином измерении, пока его тело и ум спали или были погружены в глубокую медитацию. И это побудило её четыре года назад отправиться в главный храм города Оттари, чтобы увидеть воочию юного жреца и познакомиться с ним. Сделав это, а заодно приложив обоюдные с ним силы к спасению двоих разумных представителей различных рас, по некой высшей воле оказавшихся рядом друг с другом в одной и той же беде, она, тем не менее, стала причиной обрушившегося на Этта Мора гнева его грозного наставника. Если бы этого не случилось, то наверняка бы Этт, обучаясь дальше у старого жреца, стал бы впоследствии его преемником. Однако его изгнание привело к принятию им более амбициозного решения: пойти учиться в единственную в этом Королевстве семинарию, которая находилась в Лиераме, чтобы получить, в случае блестящих успехов, высший монашеский чин, а в случае отсутствия оного — стать просто высокообразованным жрецом. Тогда бы он получил право стать кем угодно в этом мире — Хранителем городского архива, духовным исцелителем, поверенным вершителей судеб совершивших злодеяние людей, описателем истории Богов и людей и т. п. или же главным жрецом любого храма с законным правом наставничества, недаром обучение в семинарии длилось семь долгих лет с небольшими перерывами на отдых.
 
В обоих случаях ему не светило быть семьянином либо же просто страстным любовником, поскольку жреческий устав амантийского сиентата, как и многих других в этом мире, освобождал мужчин и женщин от необходимости иметь семьи и размножаться ради духовного служения и выполнения прочих высших миссий. С другой стороны, нарушители сего закона бывали сурово наказаны изгнанием из мира жрецов и монахов в жизнь, которая в их кругах считалась во многом порочной и грязной. Ещё более тяжким преступлением считалось увлечение чародейством, гипнозом и прочими вещами, имеющими отношение к миру колдовскому, тёмному, которого опасались касаться как жрецы, и монахи и даже сами Боги, так и простые люди.
Однако молодой жрец, увлекшись двумя непростительными вещами — особыми чувствами к юной особе, имевшей честь посетить тот храм вместе со своей приёмной матерью, и искусством духовно-магического целительства, не смог расстаться с этим и перенёс свои тайные увлечения в свою жизнь студента семинарии. Некоторые его сокурсники догадывались, а кое-кто был даже свидетелем его тайных занятий в свободное от учёбы время и принимал участие в его экспериментах. Однако до поры до времени всё было тихо, пока высшее руководство сего учебного заведения ни о чём не догадывалось.
Приезд же в Лиерам Аулы Ора оказал влияние на жизнь молодого, амбициозного семинариста, наверное, едва ли меньшее, чем на причёски юных эйди из местного пансиона. Внезапная его встреча с ней в стенах библиотечного подвала под лиерамским городским храмом во многом перевернула его мир, и теперь его так же, как и Аулу, терзали противоречия и сомнения, а стоит ли продолжать дальше вести двойную игру, пытаясь стать учёным жрецом и даже получить высший монашеский чин, на который он претендовал в силу своего успешного обучения в семинарии, и при том тайно почитывать Аффариса с ещё некоторыми корифеями магического целительства и проводить опыты на пойманных животных, а то и на своих сокурсниках или себе самом. Или же оставить то и другое, навсегда связав свою жизнь с прекрасной небесноокой эйди, нежной, трепетной и порывистой, как ветер в переменчивую пору зимне-весеннего межсезонья. С каждым днём после этой встречи она становилась ему всё дороже и ближе, несмотря на то, что та была отгорожена от него тройной высокой стеной — того заведения, где он был студентом, пансиона, где обучалась она сама, и той, которую воздвигали между ними принципы и правила сиентата.
И вот, в самый последний день этой зимы, когда начинался великий праздник, что продлится, по местным обычаям, целую межсезонную триаду, оба созрели для того, чтобы предпринять в своей жизни что-нибудь такое, что навсегда изменит линии их судеб и, быть может, свяжет их между собою навсегда. Как обитательницы закрытого пансиона, так и студенты закрытой семинарии были лишены права покидать территорию своих учебных заведений, если на то им не выдавалось особое разрешение, с необходимостью всякий раз отчитываться о том, где они были. В этот день, когда все жители города, за исключением «узников» этих учебных заведений, ушли из города, чтобы проводить Владычицу Зиму на временный покой, чтобы затем позже, вернувшись в город, торжественно встретить молодую Весну и радоваться этому целых тридцать дней, Этт тайно сбежал через дыру под неприступной стеной, окружавшей тесный двор семинарии (о существовании этой дыры мало кто знал, ибо она была прикрыта с внутренней стороны двора широкими деревянными листами для обивки внутренних стен, а снаружи её прикрывали кусты таманника и поэтому не особо намётанному глазу она казалась невидимой), а Аула, как уже знает читатель, раскачала толстую ветку ракантового дерева, на которую взобралась вместе со своей новой подругой Эйлой Хан, и перепрыгнула через кирпичную стену.