Девятые Звездные войны
За время своего короткого пребывания на Аспатрии Найтингел успел кое-что узнать о планете, в том числе и то, что местные жители никогда не ходят в горные леса, даже солдаты отказываются выполнять такие приказы. В переплетающихся ветках обитали странные всеядные создания, которых — из-за их схожести с одеялом и характерного повторяющегося рисунка — рядовые окрестили коврами-самолетами. В самом по себе этом названии не было ничего ужасного, но маскировало оно страх и отвращение людей к врагу, который нападал без предупреждения, от которого невозможно было отбиться, и который нес смерть, особенно отвратительную даже по меркам Легиона. Командование
Легиона на Аспатрии приказало каждому, кто увидит, как его товарища жрет ковер-самолет, немедленно пристрелить бедолагу. Те легионеры, которым доводилось совершать такое, сами потом будут брать клятву с товарищей, что те не будут колебаться ни секунды, случись им попасть в лапы чудовища.
Итак, Найтингел осторожно пробирался сквозь пронизанный лучами солнца безмолвный лес и кипел от возмущения. Военная служба не нравилась ему вообще, но особенное негодование вызывал приказ очистить от аспатрианцев лес, в котором их и быть не могло. Вдобавок ко всему сопровождали его два прекрасных солдата — Оззи Дрэбл и Хек Мэгилл, за чьи жизни он чувствовал себя ответственным. Найтингел считал их друзьями, несмотря на строгие нравы Легиона в том, что касалось взаимоотношений офицеров с рядовыми. В их полку, восемьдесят первом, офицеры не пользовались усилителями команд, что в принципе давало ветеранам возможность всласть поиздеваться над неопытным юным лейтенантом. Но Дрэбл и Мэгилл всегда уважали и поддерживали лейтенанта Найтингела, и теперь он отчаянно волновался, как бы с ними ничего не случилось по его вине.
Они шли в тишине, Найтингел в центре, когда упал ковер-самолет.
Найтингел услышал мягкий удар и приглушенный крик справа от себя. Он быстро повернулся и увидел, как обернутый ужасными яркими складками, на землю падает Мэгилл. Крохотные щупальца уже приникли к его телу, и когда пищеварительные соки начали действовать, легионер забился в судорогах. Пораженный ужасом лейтенант только смотрел, не в силах пошевелиться.
— В сторону, лейтенант!— крикнул слева Дрэбл.— А то я не смогу попасть в него!
Найтингел повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как второй ковер падает на Дрэбла, уже присевшего и приготовившегося стрелять. Сжавшись в тугой комок, чудовище падало на жертву как камень, и лишь над самой головой Дрэбла развернулось во всю ширь. Дрэбл не закричал, но ярость его схватки с монстром яснее всяких слов молила Найтингела поскорее исполнить его последний и самый дорогой дружеский долг.
Беззвучно шевеля губами, Найтингел попробовал прицелиться. И тут услышал какой-то слабый шум в ветвях прямо над головой.
Он отшвырнул ружье и побежал как человек, за которым гонятся демоны... и бежал так долго, пока не очутился на спасительной опушке...
* * *Долго глядел Пис в таинственные серые глубины заиндевевшего окна. Он дошел до конца дороги, и дорога кончилась тупиком. Он узнал, КТО он такой, он узнал, ЧТО он такое, и понял, что жить с этим знанием не сможет. Слишком тяжела ноша.
"Мне остается единственное,— решил он,— вступить в Легион. И забыть..."
Физическое его состояние было весьма плачевным, но зазывалы Легиона так стремились пополнить убывающие ряды его должников, что брали любого, если можно было привести его в норму, не укладывая на месяц в хирургическое отделение. По той же самой причине от новобранцев никогда не требовали деталей их прошлой жизни, но Пису вполне определенно было указано, что без псевдонима ему не обойтись. Известность его семьи в Легионе подразумевала, что он не может называться Норманом Найтингелом, а на пути принятия имени "Лев Толстой" стояли неисчислимые трудности.
— Анна Каренина — слишком рискованно,— бормотал он себе в бороду,— я и с мужскими-то именами ухитрился два раза не справиться.
Раздобыв у бармена клочок бумаги, он подумал немного, и написал на нем печатными буквами: "Иуда Финк".
Посмотрев с печальным удовлетворением на бумажку, он засунул ее в карман и направился было ко входу, но у самой двери остановился, размышляя о поджидающих за ней холоде и ненависти. Прошло несколько секунд, прежде чем он осознал беспочвенность своих страхов — после того, что он пережил, будущее, ЛЮБОЕ будущее, окажется для него светлым.
Он открыл дверь, вышел из бара и чуть было не столкнулся с двумя оскарами.
Бронзовые великаны мгновенно преградили ему путь, загоняя обратно в бар, и он понял, что если не произойдет чуда, на этот раз он обречен.
Он уже поднимал руки в знак того, что сдается, когда нечто, похожее на чудо, все-таки произошло. Его второе "Я", Норман Найтингел, закончив, очевидно, дела в парикмахерской, пересек улицу неподалеку от них и направил свои стопы к обшарпанным стенкам Форт-Экклса. Не обращая внимания на окружающее, не поднимая глаз, Найтингел втащил свое тело на невысокое крылечко и скрылся за дверьми призывного пункта.
Оскары внимательно следили за его появлением и исчезновением, потом головы их повернулись, они уставились друг другу в глаза, и Пис мог бы поклясться, что лица их выражали в этот момент растерянность и удивление. Благодаря небо за ниспосланную возможность, он проскользнул под все еще вытянутыми руками оскаров и ринулся к свободе. Адская боль в ребрах несколько замедлила его бег, но в нескольких шагах уже виднелся вход в неизбежную аллею и, благодарно всхлипывая, Пис бросился в нее.
Грузовик, выезжающий из аллеи в это мгновение, ударил его и подбросил в воздух.
Пис лежал на асфальте совершенно неподвижно и смотрел в небо. Он знал, что нет смысла стараться сделать что-нибудь более конструктивное — слышно было, как хрустнули его кости, и чувствовалось, как сместились составные части тела. Где-то далеко водитель грузовика кричал, что он не виноват, но замолк, увидев появившихся на месте происшествия оскаров.
Бронзовые лица склонились над Писом, широкие бронзовые плечи затмили небо. Один из оскаров поднял его, взял на руки, и боль, которую принесло это движение, подсказала Пису, что смерть близка. Долгое паломничество закончилось. Потом все смешалось. Боль и сознание уходили и возвращались с таинственной регулярностью, напоминавшей смену дня и ночи. Он слабо сознавал, что его с бешенной скоростью несут по городским улицам, что кожа оскаров теплая, а не холодная, как ему казалось раньше... Лязг тяжелых стальных дверей звездолета... звезды на черном экране... звезды, несущиеся мимо... вид из космоса в зеленую с белым планету, которая могла быть только Аспатрией... пляшущие пятна света и тени, под которым он, сделав неимоверное умственное усилие, определил, что лежит под переплетенными ветвями... под ветвями деревьев... под переплетенными ветвями деревьев в горном лесу на Аспатрии...
— Нет!!! — хотел закричать ошеломленный предчувствием Пис, но горло его уже не могло производить членораздельных звуков, и вырвался из него только хрип. И сразу же за отчаянием пришла благодарность, запоздалое осознание того, что долгожданный покой придет к нему только тогда, когда он сам пройдет через те страдания, что перенесли по его вине другие.
Оскары были ангелами мести, бесстрастными инструментами божественного правосудия, и за это Пис благодарил их, потому что желаннее жизни казалась ему смерть с чистой совестью.
Он тихо лежал на земле, усыпанной желтеющими листьями, смотрел на принесенный оскарами ковер-самолет... и улыбнулся, когда миллионы кроваво-красных извивающихся микроскопических щупалец жадно впились в его лицо и изломанное тело.
Глава 12Уоррен Пис всегда надеялся, что после смерти его ждет вторая жизнь, но не предполагал, что она придет так скоро.
Он сел, чувствуя себя невыразимо сильным и здоровым, и с изумлением оглядел свое новое сверкающее тело, похожее на ожившую