Крестоносец. Византия (СИ)

— Ну, постарался бы точно. Он-то как боец куда лучше был, чего уж там. Да и вышло бы что — потом всё равно бы убили… Но лучше уж так, чем гореть в адском пекле!
— Ладно! — подытожил я этот обмен мнениями. — За свои дела Адольф и его сообщники здесь своё уже получили, а дальше им отвечать уже не перед людьми. Как там было, мы вряд ли узнаем, разве что девку разговорить. Но этим уже не мы заниматься будем. Сейчас надо решить, что делать со всем этим.
Я я обвёл рукой найденные сокровища, понимая, что мы все, в последнее время и так не бедствовавшие, стали враз богачами.
— Вы здесь старший, мессер де Лонэ, и рыцарь к тому же, — отозвался Пьер. — Мой господин велел вас слушаться и доверять во всём. Эрих ваш слуга. Так что как решите — так и будет. Тем более, вся эта удача и богатство пришли по милости Святого Януария, который к вам является. А святые абы к кому являться не будут. Вы человек непростой.
— Верно сказано! — кивнул Эрих.
Блин, так и до канонизации недалеко! Хотя это вроде только с умершими делают? Или до костра за ересь, что более вероятно. Надо будет потом поговорить с парнями, и остудить этот нездоровый фанатизм. Но сейчас речь о другом.
— Что ж, тогда моё решение будет такое… По деньгам. Принимая вас на службу, я и шевалье дю Шатле поклялись разделить смерть наших врагов. Это уже случилось. И правило мародёра остаётся без изменений. Деньги будут поделены поровну между нами шестью, включая близнецов…
— Но герр де Лонэ, — встрял Эрих. — Мы с Ульрихом ведь не благородные и не оруженосцы, а простые слуги.
— Это ненадолго, — я ободряюще хлопнул парня по плечу. — Как только догоним армию, тебя и брата ждёт нобилитация. Вы вполне заслужили, трижды спасая нам жизнь, да и эта добыча завоёвана в том числе и вашей храбростью. Не думаю, что наш сюзерен, граф Гильом де Овернь, откажет нам с Роландом в этом деле, но хорошее подношение от тебя и Ульриха тоже не помешает. Власть имущие благосклонны, когда у них хорошее настроение. Но даже если что-то сложится не так, думаю, кайзер Конрад с герцогом Швабским и графом фон Саарбрюккен не откажутся поблагодарить за очистку их владений от всяких мерзавцев.
Хм, а ведь мы и правда становимся какой-то грозой разбойников. Уже три банды на ноль помножили, включая и речных пиратов. Не думаю, что спасшиеся с подожжённого корабля сумели уйти от правосудия архиепископа Майнцского.
— Что до драгоценностей и дорогого оружия, то мы их можем разделить прямо сейчас, но это будет небезопасно. Их ведь и опознать могут, если не хозяева, то их родственники или друзья. Неизвестно, кому они раньше принадлежали. Ладно если купцам каким-то, а если знатным особам? Тут устанешь доказывать, что ты не верблюд. А потому будет лучше продать их ювелирам в Ульме. Пусть торгаши сами с ними возятся. А деньги поделить.
— Правильно!
— Верно!
— Остаются только церковная утварь и одежды. С первой, думаю, всё понятно. Взять себе — значит разделить с разбойниками грех святотатства. Думаю, лучше всего будет отдать Тео, чтобы он принёс в монастырь в виде вклада. С таким «приданым» его в любую обитель возьмут без вопросов, и все грехи отпустят. Что до одежд, по мне это грязные вещи, кровавые. Полагаю, и их надо отдать Тео, а он передаст их монастырю, в который поступит. Монахи наверняка сумеют их переделать в ризы какие-нибудь, или что-то такое. Думаю, это будет угодно Святому Януарию.
В эти времена народ не особо щепетильный, и дорогие одежды без каких то моральных терзаний снимают с убитых, не говоря о том чтобы взять снятое другими, но мне претит брать эти тряпки.
— Все согласны?
Я взглянул на Пьера и Эриха, которые одобрительно кивнули.
— Герр де Лонэ! — просиявший Тео заговорил срывающимся голосом. — Я… я… я даже не знаю, что и сказать! Верно сказал герр де Лер, непростой вы человек. И из благородных далеко не всякий так поступит. Церкви то многие жертвуют, но от себя. А вы… Я теперь всю жизнь буду молить Господа, Деву Марию, Святого Януария и других святых за вас, герра дю Шатле, герра де Лера с герром ван Арнвейлером, и за Эриха с Ульрихом! Благодаря вам я не только жив остался, но теперь и в жизни устроиться смогу, а ещё и душу свою спас!
 
С этими словами бывший разбойник со слезами на глазах поклонился.
— Ну, раз всё решили, то нечего здесь задерживаться. Уже вечереет, а нам ещё в Танненберг возвращаться. Эрих, Пьер, помогайте навьючивать всё это добро на лошадей.
Втроём мы управились довольно быстро, после чего поспешили к бывшему логову разбойников. Достигнув остатков охотничьего домика, мы забрали Ульриха с Зигфридом и Малу, а также захваченных Фриду и барона Бертольда с прислужниками. Последних связанными перекинули через лошадиные спины и привязали чтоб не свалились. Детей же посадили в те самые корзины, в которых люди барона привезли их к разбойникам, соединённые ремнями, перекинутыми через лошадиную спину. Затем наш небольшой караван без приключений доехал до римской дороги и выбрался на просёлок, ведущий к деревне, к наступлению темноты. К счастью, прихваченные у разбойников факелы, и особенно таланты нашего следопыта, не дали нам сбиться с пути.
К Танненбергу приехали уже в полной темноте, не считая луны и звёзд, понятно. Народ уже спал. В это время, особенно в деревнях, вообще ложатся как стемнеет. Зато и встают с петухами. Стражи у ворот, опознав нас, после недолгого разговора открыли створки.
Въехав в деревню, мы без задержки проехали к дому священника, где в окнах горел огонь.
Отец Виллебальд, вернувшись с вечерней службы, беседовал с Роландом и Вимом. Здесь мы узнали, что Барзаги умер во время нашего отсутствия. Жаль купца, хотя мы этого ждали. Покойного поместили в церкви, похороны будут завтра.
Мы тем временем быстро перенесли навьюченные на лошадей бочонки и ящики в свои комнаты, пока священник пошёл в дом соседей, позвать пожилую хозяйку, которая подрабатывала у него служанкой и кухаркой. Та, придя, быстро согрела воду, выкупала Зиги и Малу, переодела их в чистые, хотя и простенькие, одёжки своих внуков, пока их одежда будет сохнуть после стирки, затем валившихся с ног детей покормили и уложили спать. Тем временем мы, с согласия священника, заперли Фриду и барона с Рябым и Одноглазым в его погребе и, наскоро перекусив, тоже отправились на боковую.
На следующее утро, пока все спали, я поднялся первым, вытащил из сундука калейдоскопы, увязал в какую-то плотную тряпку, и засунул в один из возов с тканями, чтобы потом «найти», дабы никто не сомневался, что эти вещи из Персии.
Затем, пока малые отсыпались, а священник ушёл служить заутреню и готовить похороны купца, мы быстро обменялись новостями. Роланд и Вим сообщили, что за время нашего отсутствия осмотрели повозки с товаром купца. В одной повозке нашёлся китайский фарфор. Правда ребята не знали, что это такое, но я сразу опознал вещь из деревянного ящика, разделённого на ячейки, набитые соломой — не представляю, чего стоило дотащить эту хрупкую красоту через всю Азию и половину Европы!
В другой находились изделия из стекла, в основном цветного, тоже очень красивые и явно весьма дорогие, но всё же производившие меньше впечатления, во всяком случае на меня. Третья была загружена разными просмолёнными бочонками, залитыми воском. В бочонках мы обнаружили пряности, среди которых, в частности, я узнал чёрный перец, корицу, гвоздику, имбирь, шафран и мускатный орех. Были ещё какие-то полупрозрачные тонкие и хрупкие пластинки, в которых Вим опознал мускатный цвет, по его словам, продающийся вчетверо дороже одноимённого ореха. Здесь же имелось некоторое количество благовоний — ладана и мирры, как пояснил Вим со своим церковным образованием. От него же с удивлением узнал, что и гвоздику сейчас используют в благовониях, а не на кухне. Три оставшиеся повозки были загружены всевозможными восточными тканями, среди которых я опознал только шёлк разных цветов, парчу, атлас, но это и всё. Никогда не был знатоком всяких тряпок, сюда бы Ольгу, вот кто разбирался!