Смутные времена Лепрозория (СИ)

— Прошлое? Хорошо. Ответят твои руны на мой вопрос о прошлом — я соглашусь на твои гадания, так уж и быть, — фыркнула Ясинэ и снова рухнула на кровать.
— По лапам!
Было бы что спрашивать… С самого глупого, что ли, начать… С вопроса, на который нет ответа.
— Кто мой самый первый друг?
Насупившись, Айна принялась по одной вытаскивать руны и складывать перед собой. Вытащив три, она перемешала их и с прищуром посмотрела на Ясинэ:
— Ты что-то скрываешь.
Ясинэ расхохоталась:
— Вопрос элементарный! Твои руны не знают ответа?
— Я все три вытащила рунами вниз. Значит — ответа нет. У тебя не было ни первых, ни вторых друзей. Никаких, да? — тихо произнесла Ева, пристально смотря шисаи в глаза. — Совсем?
— Совсем, — отвернувшись, пробормотала Ясинэ.
— И у меня.
Айна медленно опустилась на локти, а потом и вовсе на бок, упершись спиной в Ясинэ. Свернулась калачиком, ладонью обхватив плюсны лап.
Ясинэ перевернулась и обняла ее со спины. Подложила руку под мокрую от слез щеку, зарылась тигриным носом в пахнущую лавандой косу, коленями подперла в бедра. Прижала к себе, вжала в себя.
— Хочешь, я буду тебе другом? — тихо прошептала, пальцами вытирая льющиеся слезы. — Ева, хочешь?
— А я — тебе, — всхлипнула Ева.
— Договорились, — развернув котенка за косу к себе лицом, Ясинэ ласково поцеловала в лоб и снова прижала к себе.
Айна зарылась носом в ворот кимоно и тихо замурчала.
***
Годы текли медленно, будто крадучись. Сама Ева росла так медленно, постепенно, будто все ее существо оттягивало взросление.
Затворница кошек. Целое десятилетие в коробке замка. В отдельном крыле. Без права выхода.
Среди Магистров и шисаи.
Знающая только стены собственной комнаты, коридоры от дверей до дверей, библиотеку и несколько залов для тренировок конэко, куно и шисаи.
И больше ничего.
Никого.
Ясинэ остановилась, будто пораженная этими мыслями, как громом.
Молодая котенка будто пленница, и все потому, что она — Ева. Просто Ева, и все. И привела в эту темницу Ясинэ ее своими руками. Втянула, впихнула, ласково баюкая. Заперла.
Подняв руки к глазам, Ясинэ повернула их, рассматривая. Просто руки. Тонкие, белые, с длинными пальцами и узкими запястьями. Она мазала ими священное масло на ее виски. Заплетала ими тугие косы. Завязывала оби на узкой девичьей талии. Этими руками…
Зачем?
Будто страж тюрьмы, оружие которой — ласка, улыбка и сладкая речь.
Ласка, улыбка и сладкая речь… Инструменты. Орудие. Оружие. Предназначенное всегда тем, кого следовало, убаюкав, убить.
В раздумьях Ясинэ добрела до комнаты Айны и постучалась костяшкой указательного пальца в дверь. Тишина.
Ни звука. Ни бива, ни голоса.
Отворив дверь, Ясинэ заглянула внутрь. Комната будто бы нехотя осветилась слабыми лучами из коридора. Совершенно пустая в своей темноте.
Ясинэ втянула звериным носом воздух и медленно выдохнула. Не пахло ни Евой, ни Адамом, хотя его уроки игре на бива должны были еще продолжаться.
Тусклый луч света выхватил на столике вдоль стены обрывок бумаги. Ясинэ подняла его, зная, что записка предназначалась ей.
— «Мы ушли смотреть на звезды», — медленно прочитала она мелкий, будто застенчивый, почерк. — Мы?
Хмыкнув, Ясинэ спрятала записку за пояс кимоно. Что-то внутри подсказывало, что больше никому ее видеть не следует.
Найдя ближайшую же лестницу, ведущую на крышу, Ясинэ тихо выругалась под нос. И какое только кумо заставило предаться лени и не менять наряд после уроков с сямисеном. Длинное кимоно позволяло шагнуть максимум на длину хорошего ножа. Практически вертикальная лестница на это предательски смеялась.
Распахнув полы нескольких слоев, Ясинэ подтянула к бедрам низ наряда и крепко стиснула одной рукой.
Поднявшись на крышу, села на самом краю лестницы и перевела дух. Надо было просто раздеться!
На самом краю крыши, где крыло замка прилегало к прочим строениям, полулежали двое. О чем-то говорили, то и дело указывая на сверкающий небосвод.
Ясинэ облизнула палец и подставила ветру. Ветер дул с их стороны, отбрасывая в лицо смутно знакомые запахи. Идеально, хоть пахучей водой облейся — не учуют.
 
Чтобы остаться максимально незаметной, Ясинэ пошла со спин, тщательно вымеряя шаги на шаткой крыше, которая могла выдать стуком черепиц друг о друга. Подобрала полы кимоно, проверила все потайные карманы на случай, если хоть одна игла или крохотный нож собирались выпасть. И подошла как можно ближе, оставаясь незамеченной.
— Ты приятно пахнешь, — промурлыкала Ева, дергая звериным носом.
— А, это, наверное, мое кимоно после стирки, — улыбнулся Адам.
Ева поправила на плечах теплое мужское кимоно и прижала ворот к носу.
— Нет, не оно. Ты, — помотала головой. — Это не что-то душистое, не цветок. Тело пахнет.
Адам прижал запястье к носу:
— Не чую. На что похоже?
— На тебя, — рассмеялась Ева. — Что-то можжевеловое, но не совсем, только отдаленно похоже.
— А ты пахнешь лавандой, — Адам украдкой приблизился и коротко дернул звериным носом.
— Ясинэ моет мне волосы с лавандовым мылом, — тепло ответила Ева и запрокинула голову. — Я говорила тебе, как она меня нашла?
— Да, ты смотрела на звезды, — кивнул Адам.
— Днем, это было чуть за полдень, кажется.
Повисло молчание, Адам поднял голову к небу и закрыл глаза.
— И ты не спросишь, почему я на звезды смотрела днем? — тихо, будто с опаской, спросила Ева.
— Нет, — неловко пожал плечами Адам. — Они же там есть всегда. День или ночь — они там. Смотришь ты на них или нет — они там. Хочешь ты их видеть или не хочешь — они все равно там. Они всегда там.
Ева расплылась в улыбке и закусила нижнюю губу.
— Вон то скопление звезд возле звезды Самсавеила похоже на паука, — усмехнулся Адам.
— Где? — Ева принялась искать его взглядом.
Адам притянул ее лицо к своему щека к щеке и чуть наклонился, чтобы ей было видно из его точки зрения.
— Видишь? — очертил пальцем фигуру.
— Похоже на того паука, что мы вчера поймали, — рассмеялась Ева. — Как будто еще немного, и он съест самую яркую звезду.
— И правда, — хохотнул Адам, обнимая Еву за талию в ворохе тканей.
— Я так соскучилась по ним, — протянула Ева, кладя голову Адаму на плечо.
— По звездам?
— Да. По этой бесконечности. Она кажется мне безмерно пугающей, и она зовет меня, я принадлежу ей. Я боюсь этого ощущения. И тоскую, когда оно покидает меня… — тихим, едва дрожащим голосом прошептала она.
Адам крепко обнял Еву, прижимая к себе, и мягко поцеловал в волосы.
— Спасибо, — пробормотала она.
— Всегда пожалуйста. Созерцай зовущие тебя звезды сколько хочешь. Я не дам им тебя забрать.
Созерцай…
И Ясинэ созерцала, осев на крышу. Смотрела, не моргая, на то, с какой искренней теплотой Адам гладил Еву, почесывал за песочными круглыми ушами. И целовал в мягкие губы.
Что-то смутно знакомое щемило глубоко внутри. Грызло. Царапало. Больно кололо. Под дых. Крохотная слабая зависть, смешанная с радостью и отчего-то совестью.
Ясинэ сама не понимала, почему происходящее казалось ей и правильным, и неправильным одновременным. Радующим, теплым и предвещающим беду. Смутное предчувствие шевелилось внутри, набрасывая кольца.
Созерцай. Пока еще можешь.
Созерцай.
***
В кромешной тьме было видно лишь выщербленные в скале полки с книгами и зияющие пустоты. Кумо проплывали по залу, будто танцуя, о чем-то стрекотали, заглядывая за плечи, словно читали названия книг.
Сакерд ежился всякий раз, как они оказывались рядом с ним, и украдкой тянулся к посоху. Ему казалось, что блажь черных стражей временна, но она никуда не исчезала. Они все так же встречали Ясинэ довольным стрекотом и полностью игнорировали его, будто считая приложением к ней. К тому же Ясинэ могла вынести из архива Самсавеила любую книгу, и они не пытались ее остановить. А как они радовались, когда она возвращала рукописи и ставила их на полку. Сакерд готов был поклясться — они довольно урчали!