Книжный на левом берегу Сены
И еще некоторые приходили шпионить. Сильвия уже знала их вороватую манеру: делая вид, что просматривают книгу или журнал, американские соглядатаи слишком надолго отрывали глаза от страницы, рассматривая лица посетителей лавки в надежде углядеть Джеймса Джойса, — они уже знали, что он часто появляется здесь, знали наверняка из многочисленных заметок во французской и американской прессе, где рассказывалось, как продвигается работа ирландского писателя над запрещенным романом.
К личной радости Сильвии, Джойс частенько появлялся в поле ее зрения, восседая в зеленом кресле или в уголке библиотечной секции. Сильвия никого и никогда не подводила к нему знакомиться и строго-настрого наказала Мюсрин не здороваться с ним по имени, когда в лавке толпились посетители. Сам Джойс знал о хитрости Сильвии и, появляясь на пороге, едва кивал в ее сторону и лишь ухмылялся в усы, слыша, как очередная парочка обсуждает: «Интересно, не здесь ли сейчас Джеймс Джойс?» Сильвии очень хотелось, чтобы они поменьше глазели по сторонам и побольше покупали, но продажи и так шли достаточно бойко, чтобы избавить ее от волнений еще и по этому поводу. «Но до тех только пор, пока у него остается возможность завершить роман к январю», — сказала себе Сильвия.
Жюли, несмотря на то что у нее теперь была малышка, чудесным образом сохраняла темп работы над перепечаткой черновиков Джойса, которые он, все вычитав и проверив, передавал ей. И все же Сильвия по-прежнему тревожилась за нее с Мишелем. Его угрюмость, замеченная ею еще в июле, так и не исчезла. Вот и Адриенна говорила, что, хотя Мишель, как прежде, улыбается и балагурит у себя в мясной лавке, дается это ему через силу, словно его что-то гнетет. Сильвия пробовала подступать к Жюли с расспросами, все ли у них в порядке, и даже предлагала сделать перерыв в работе, на что та отвечала только одно:
— Мне нужно это занятие, Сильвия. Мишель так много работает, а спит так плохо. Впрочем, думаю, мы оба спим плохо, когда малышка Амели начинает плакать среди ночи, но его к тому же мучают плохие сны, и он часто просыпается.
— Плохие сны? — Сильвия очень надеялась, что вопрос не покажется бесцеремонным.
— О войне, — ответила Жюли.
— Мне так жаль. Он еще читает Оуэна и Сассуна? Их поэзия помогает почувствовать себя не таким одиноким.
— Все время читает, — ответила Жюли, которая выглядела теперь печально и потерянно.
— Вы ведь скажете мне, если я чем-то могу помочь вам, ладно? — Такие казенные слова, но увы, других у нее не было.
— Можете, загружайте меня работой, — с удивившей Сильвию горячностью сказала Жюли.
— Хорошо, раз такое дело, — пообещала Сильвия. Она отошла к полкам, достала «Маленьких женщин» Луизы Мэй Олкотт и протянула Жюли. — Это в подарок. Вам, Жюли. Олкотт — первая из появившихся в Америке выдающихся писательниц, а ее роман — чудесная история о жизни и взрослении четырех сестер.
— Спасибо, — поблагодарила та чуть охрипшим голосом, и крошка Амели сейчас же расплакалась в своей плетеной колясочке. Вздрогнув от неожиданности, Жюли наклонилась над дочкой и заворковала, нежно поглаживая ее маленькую круглую щечку. — Спасибо, — снова прошептала Жюли и торопливо покатила коляску к выходу, оставив Сильвию наедине с сожалением: ах, если бы она только могла помочь молодой семье чем-нибудь еще.
Глава 14
— Это действительно было что-то. — Так восьмого декабря в «Шекспире и компании» Эрнест описывал предшествующий вечер. Писатель выглядел слегка помятым, но похмелье не слишком портило его красивое смуглое лицо. Сильвия тоже чувствовала себя уставшей, хотя накануне не так засиделась, как он.
Вчера они всей компанией закатились в «Лё дом» после двух волнительных часов в «Ля мезон», где двести пятьдесят друзей и поклонников собрались послушать сначала Джимми Лайта, одного из американских экспатриантов, читавшего отрывки из «Улисса», а потом — Валери Ларбо, объяснившего, в чем заключается гениальность романа и каков его вклад во французскую и американскую литературу.
Событие прошло на ура, что вскружило головы всем друзьям, старым и новым, кто присутствовал при французском дебюте романа Джойса. Сильвия с Адриенной покинули компанию около полуночи, оставив самого Джойса, Эрнеста и еще с дюжину человек кутить до рассвета.
— Подумать только, а ведь кто-то сомневался насчет того вечера, говорил, это безумие. — Сильвия любила подтрунивать над Эрнестом. Для нее он стал теперь вроде брата или кузена. И она никогда не обижалась на его поддразнивания.
— Разве можно меня винить? Ничего себе, устроить дебют роману, который написан на английском, причем даже не самому роману, а малюсенькому его кусочку в переводе на французский, да еще в лавке франкоязычных книг, притом что английская лавка, как и сам издатель романа, не где-нибудь, а всего-то через улицу. А безумец при этом я?!
— Но получилось же, разве нет?
— Получилось. Вашими с Адриенной трудами.
— В общем, мы хотели отдать дань тому, что Джойс влился в местное литературное сообщество. Вы с ним здесь редкие птицы, сами знаете, вы оба говорите по-французски и у вас в друзьях Ларбо, и Жид, и Бенуа-Мешен. А сколько американцев и британцев говорят только на своем языке и держатся сами по себе.
— Им же хуже.
— Oui.
Он нахмурился.
— Прошлым вечером, должен признаться, я чертовски завидовал.
Сильвия только рассмеялась.
— Помилуйте, Эрнест, Джойс старше вас почти на двадцать лет.
— Да, и был старше лет на десять, когда опубликовал своих «Дублинцев», — тут же выпалил Эрнест, и Сильвия поняла: он не в первый раз задумался об этом и уже какое-то время оценивает свои достижения относительно успеха других писателей — что напомнило Сильвии строку Элиота о Пруфроке, который «жизнь притерпелся ложечкой цедить»[104]. Ну а почему бы и нет? В Эрнесте пылает дух соперничества; и возможно, сравнения подстегивают его работать еще усерднее.
— На днях Хэдли говорила мне, что теперь у вас получаются великолепные рассказы. По-настоящему свежие и волнующие. И это дорогого стоит.
— Надеюсь, что так. Но знаете, нелегко, когда рядом с тобой Стайн, и Джойс, и Паунд. Я жажду писать хорошо и сказать что-то новое, но на их фоне с трудом верится, что это вообще возможно.
— Думаю, лучше, чтобы вы делали что-то другое, свое и непохожее на то, что делают Джойс и другие. — Вот чего я никак не пойму — как быть Сильвией Бич перед лицом Шопен, Уитмена и Джойса.
— Что ж, раз вы так считаете… Вы одна из немногих, чье мнение мне действительно важно.
— Ваши слова для меня много значат.
Каждый из них занялся своими делами в лавке, но через несколько минут Сильвию вдруг осенило, что этот молодой боксер, журналист, бывший водитель скорой помощи, человек, не по годам хорошо узнавший мир, мог бы чем-нибудь помочь ей с проблемой, которая все больше занимала и тревожила ее.
— Эрнест, — тихо позвала Сильвия, хотя в лавке топтались посетители, — я все думаю, вдруг вы могли бы пособить мне с одним делом.
— Если это в моих силах, то обязательно.
— Видите ли, мне надо придумать, как нелегально переправить в Соединенные Штаты экземпляры книги Джойса. Сначала их нужно перевезти через границу, а потом в целости и сохранности доставить в руки людям, которые немало за них заплатили. На карту поставлена репутация «Шекспира и компании».
— Интересно, почему вы не скажете, что на кону ваша репутация, Сильвия?
— Ах, да что там я. Моя лавка — вот что имеет значение.
— От всего сердца с вами не согласен, — улыбнулся Эрнест. — И как раз поэтому сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам. Думаю, я знаю кое-кого, кто мог бы пригодиться. Дайте мне время до конца праздников, хорошо?
— Спасибо вам большое.
