Книжный на левом берегу Сены
— Гораздо лучше, — оценил Куинн более просторное помещение с новыми полками и чисто отмытыми полами, мятым носовым платком вытирая капельки пота с высокого лба.
Сильвия покачала головой и решила, что должна быть довольна хотя бы тем, что он привез недостающие страницы «Улисса». Она с трудом скрыла смех, когда Эрнест сунул Куинну коробку со словами:
— Хорошо, что у нас появилась еще одна пара крепких рук. Негоже позволять женщинам таскать тяжести, правда же, сэр?
В кассе «Шекспира и компании» осталось едва ли двадцать франков, после того как Сильвия внесла последний платеж за аренду помещения на улице Дюпюитрена и второй взнос за новый магазинчик на улице Одеон.
И как ни сгорала она от стыда, но все же набралась духу сообщить Мюсрин, что не сможет заплатить ей за эту неделю.
— Обещаю, что за следующую заплачу двойную сумму, — выдавила она.
— Я все понимаю, — ответила девушка. — Я же видела бухгалтерскую книгу.
— Спасибо, — промямлила Сильвия виновато, хотя и знала, что ничего плохого не сделала. Ну почти.
Последние недели она отказывалась от всех приглашений на вечеринки и в рестораны, зная, сколько денег пришлось бы потратить на кутежах в «Лё дом» и «Монокле». Все равно у нее едва ли нашлось бы на это время: многие часы она посвящала обустройству новой лавки. Отговорка «Я бы с удовольствием, но, к сожалению, очень занята» стала ее вечным рефреном. Доползая вечером до постели, Сильвия чувствовала, как ноют ее натруженные ноги и спина от бессчетных наклонов, подъемов и перетаскивания тяжестей.
Когда по почте пришел чек от Брайхер, жены Боба, которая путешествовала по Италии в компании Х. Д.[98], Сильвия едва не расплакалась от неловкости и благодарности. Брайхер для вида написала, что вносит плату за три экземпляра «Улисса», но сумма была непомерно огромной, а в сопроводительном письме говорилось:
Сильвия, дорогая, я куда-то подевала записку с указанием цены за экземпляр, так что, если я вам недоплатила, пожалуйста, дайте мне знать. Если же, напротив, я отправила слишком много, то не желаю слышать об этом ни слова.
Когда Боб через несколько дней заглянул в лавку, Сильвия отвела его в сторонку и прошептала:
— Спасибо.
Он ответил, не сдерживая широкую улыбку:
— Мы, издатели, должны держаться друг друга, м? Думаю, вы затеяли потрясающую штуку. И я верю в карму.
Сильвия потянулась к нему и крепко обняла, глотая грозившие вырваться наружу всхлипы. А он так же крепко прижал ее к себе.
— Дозволено ли мне порекомендовать вам брак по расчету вроде моего? Супруга с солидным трастовым фондом — сама по себе капитал, если можно так выразиться.
Сильвия только засмеялась и смахнула несколько набежавших слезинок.
— Вам, Боб, все дозволено. Вы вольны говорить все, что только захотите. — Хотя мне довелось случайно узнать, что ваш брак создает больше сложностей, чем выгод. Сильвия уже запуталась в соперничестве Боба, Брайхер и Х. Д.: они так часто менялись постелями, что это становилось уже ни на что не похоже.
— Я всегда так делаю, разве нет?
Еще больше рассмеявшись и снова обнимая его, Сильвия сказала:
— И слава богу. Уверена, ваш «Контакт эдишнс» ожидает огромный успех.
Дела у издательства, которое Боб открыл на деньги Брайхер, и правда шли очень хорошо; Уильям Карлос Уильямс уже пообещал ему свой следующий стихотворный сборник, а Хемингуэй подумывал отдать свой сборник рассказов.
Хотя большинство подписчиков на «Улисса» платили только аванс, а не всю стоимость, сердце Сильвии радовалось, когда от их местных французских и американских друзей поступали всё новые заказы, а также — неожиданно — от писателей и других видных персон из-за рубежа, в том числе от Т. С. Элиота, Т. Е. Лоуренса[99], У. Б. Йейтса, Уинстона Черчилля и Уоллеса Стивенса. Даже американские издатели Бен Хюбш и Альфред Кнопф, отказавшиеся выпускать «Улисса», захотели приобрести по экземпляру в свои частные библиотеки.
А потом пришел долгожданный ответ от Бернарда Шоу, который написал Сильвии длинное письмо с подробными объяснениями, почему не будет покупать «Улисса»: он уже прочитал часть романа в журналах и пришел к выводу, что перед ним «отталкивающая картина отвратительной фазы цивилизации», несмотря на то что он «сам исходил те улицы и знаю те лавки… я еще в двадцатилетнем возрасте бежал от всего этого в Англию». В его с Джойсом родной Ирландии, заявлял он, «стараются отмыть кота, тыкая носом в его собственное дерьмо», в чем, собственно, и состоял замысел Джойса в его романе. Но Сильвии больше всего нравилась концовка письма: «Я уже пожилой ирландский джентльмен, и, если вы воображаете, что какой-нибудь ирландец, а тем более пожилой, выложит за подобную книжку сто пятьдесят франков, значит, вы плохо знаете моих соотечественников».
Джойс читал и перечитывал письмо посреди кучи коробок с книгами и всяческими безделушками, которые Сильвия с Мюсрин целый день распаковывали и расставляли в новой лавке по улице Одеон.
— Похоже, вы должны мне обед, — сказал Джойс.
— Ничего не знаю, — тут же ответила Сильвия. — Может, его письмо и полно критики, но он явно считает вас писателем, заслуживающим внимания, если он потратил столько времени на объяснения, почему не купит вашу книгу. И потом, само письмо уморительно.
Она все утро хихикала над оборотами речи Шоу. Сейчас она встала в театральную позу и, приложив руку ко лбу, произнесла грубым голосом, старательно имитируя сильный ирландский акцент:
— Я ирландский джентльмен. Кхе-кхе. Джентльмен, говорю.
Кот Лаки выпрыгнул из коробки и стал тереться о ноги Сильвии, а она, смеясь, взяла его на руки и ткнулась своим носом в его, приговаривая:
— Ну-с, Лаки, а ты что скажешь мистеру Бернарду Шоу, ирландскому джентльмену?
Джойс улыбнулся.
— Вы очень похоже его изображаете.
— Однако мы никогда не встречались.
Поглаживая мягкую шерстку Лаки между ушами, она продолжала:
— Обед, как я догадываюсь, в «Максиме», верно? Разве что придется подождать, пока я залатаю дыру в кошельке.
— Я само терпение.
— У нас есть и другие победы, которые тоже можно отпраздновать, — сказала Сильвия, впервые за последние недели чувствуя легкость на сердце. Помогало и то, что Джойс собственной персоной стоял у нее в лавке, напоминая ей, что он реален, и его книга реальна, и она великолепна, и Сильвия ее издаст.
— Ларбо написал, что он с головой в работе над французским переводом и рассчитывает осенью устроить чтения у Адриенны в лавке, и… — для пущего эффекта Сильвия сделала паузу, — месье Дарантьер напал на след превосходной типографской краски для обложки! Один его германский партнер написал, что нашел оттенок точь-в-точь как на греческом флаге, а Дарантьер все равно собирался туда по рабочим делам, так что он на месте оценит, то ли это, что нам надо.
— Каэтан Тиенский улыбается нам с небес.
— Боюсь, я подзабыла, кто есть кто из святых. Меня растили пресвитерианкой.
— Он покровитель доброй удачи. И Аргентины.
Она засмеялась.
— Хотите сказать, в Аргентине полно везучих счастливчиков?
— Почему бы и нет? Надо бы нам с миссис Джойс съездить и лично проверить. Я читал, что там очень красиво.
Как это ни претило Сильвии, но пришлось продолжить:
— Так вот, возвращаясь к Дарантьеру, думаю, мой долг предупредить вас, что все исправления, которые вы вносите, существенно увеличат затраты на печать. Я-то сама не против, но вам, думаю, надо иметь в виду, что вы не сможете рассчитывать на прибыль, если все деньги за подписку уйдут на правку печатных форм.
Он вздохнул — в последнее время Сильвия замечала, что он большой любитель повздыхать, — и ответил, пожав плечами:
— Мне важнее, чтобы в книге было все правильно, чем чтобы мы обогатились.
