Хайноре (СИ)
— Я тебя знаешь как люблю, а?.. — булькал Шмыга. — Ты мне вот такой брат!.. Ты мне прям, вторая душа, Варой, куда ты, туда и я…
— Знаю, Шмыга, знаю.
— Ты вот… я вот тебе верю, брат… я вот тебе, как себе, верю… куда ты, туда и я…
— Не сегодня, Шмыга. Сегодня мы с тобою по разным дорогам пойдем
— А?..Ты о чем это… не… не понимаю… мы же…
— А понимать и не надо, друг.
— Ась?.. — пьяница мотнул головой, пытаясь ее поднять, а Варой держал его за плечо, чтоб тот вперед не падал. — Чего?..
В свободной руке одноглазого что-то блеснуло, Шмыга посмотрел вниз, поморгал глазами, а потом, будто что-то понял и засмеялся.
— Вот так ты с другом… Думаешь… думаешь, капитан тебе поверит, дааа… А вот я сейчас пойду к нему, я сейчас…
— Не пойдешь.
Вдруг одноглазый резко прижался к Шмыге, тот вздрогнул, захрипел, вытаращил глаза, и был таков.
— Не пойдешь.
Варой отпрянул, тело осело наземь, как мешок с костями, и у Норы знакомо скрутило живот. Одноглазый стоял, тяжело дыша и глядя вниз, вытер нож о рубаху Шмыги, потом с натугой забросил тело себе на плечи и потащил куда-то.
Хайноре, дочь лесника, просидела в кустах до рассвета.
Соколиный плащ
— … И вот Душка опять на тебя жалуется, дурная ты девка! Я что, плохо разъяснялся? Кого тебе велено слушаться?!
— Вас… и Душку… и сира Грихара…
— Вот именно! Может мне стоит передать все капитану? Или отправить тебя на конюшни, да хорошенько розгами отходить?
— Не надо, господин, пожалуйста, я все-все поняла…
— Последний раз, видит Отец, последний раз!
Комендант потряс костлявым пальцем аккурат у Норы перед лицом, и ушел. Дворовые девки тихо прыснули в кулаки, кухарка Душка глядела на Нору, потрясая скалкой и ухмылялась. Ну вот. Высмеял старый пень на всю кухню, опозорил, скотина…
— Работать пошли, — пророкотала Душка. — А ты, иди котлы мой. Заждались тебя.
Нора кивнула и побежала, только б больше не слышать их гогот.
Сегодня она снова опоздала, потому что шаталась за Маисой, даже разок помогла ей, но в таком пустяке, что та даже спасибо не сказала. Нора так не привыкла, у ней в деревне друзей было — от краю до краю, со всеми дружила, а тут… шпыняют, как собачонку… но ничего, скоро она отсюда сбежит, хохоча и приплясывая, думала Нора, драя котлы, а вы тут останетесь, скоты и дуры, я за принца замуж выйду, королевой стану, а вы…
— Живее давай! — подгоняла Душка.
Она была высоченной крепкой бабой, махала поварешкой, как дубиной, о ней всякие байки травили, говорили даже, что она родом с Ледовых берегов, и билась с северянами наравне с мужиками, когда способных держать оборону почти не осталось. И что капитана давненько знает, и что шпионит на него. И даже постель ему греет, но о таком обычно говорили шутя и в пол голоса — а то вдруг она сзаду со скалкой стоит?
Норе очень иногда огрызнуться хотелось, но страх был сильнее, здесь ей все враги, ну может окромя сира Грихара, а в окружении врагов всегда страшно. Ночами она плакала, горевала по рыжему своему, скучала жутко, все представляла, вот сейчас он ляжет рядом, как обычно, грудь к спине, и Нора спокойно уснет, не боясь ни лесного зверя, ни разбойника. А иногда ей чудилось, что рыжий шепчет горячо на ухо какие-нибудь слова жаркие, пылкие, порочные, трогает везде, целует, тогда ей совсем не спалось, она жалась стыдливо в стену и сама себя руками утешала…
Прошла уже неделя, леди Алесса уезжать не торопилась, и Нора тому очень радовалась. Она, конечно, пыталась выведать, когда же госпожа в путь двинется, сколько мол на побег осталось, но никто об этом ничего не говорил, а подслушивать у покоев самой леди не получалось, там постоянно гвардейцы караулили, и не из Вирхи даже, а соколиные плащи, причем самые элитные, королевские. Уж больно, видно, король любил свою ночную королеву, хотя Нора так и не смогла понять, зачем королю две королевы…
И все ж неделя — это долго. Поторопиться надо, придумать что-то, только бы леди Алесса не вздумала резко сорваться, да поехать, только бы подождала еще. Хотя чего она ждет, и почему так часто спускается в темницу, Нора тоже разузнать не смогла. Мало кто о ней дельного говорил, мужики ее титьки обсуждали, бабы наряды и цацки. Ее, кажется, боялись чуть ли не больше Душки…
Маиса и госпоже часто носила еду, Нора видела, когда следом ходила. И почему она? Потому что самая главная среди дворовых девок? Или потому что лишних вопросов не задает? Молчаливая и расторопная, да Душку слушается, как Отца Всесоздателя. Наверное, потому. Как же к ней подступиться…
Однажды Душка отозвала Нору от котлов и поручила пару дней пораздавать в солдатской столовой, местная девка слегла с желтой горячкой, надо было ее заменить, а чумазые котлы, друзья твои, мол, никуда не денутся, дождутся. Хайноре может и хотела взбрыкнуть, но вспомнила, что в те дни ей с Маисой работать, и запросто согласилась, хотя кухарка ее, конечно, и вовсе не спрашивала. Нора очень старалась, бегала, столы перед обедом натирала, делала все, что Маиса ей велела, каждое слово ловила. Носилась с кувшинами, с едой, боялась уронить что-то, но еще больше боялась не успеть.
— Не суетись, всем мешаешь! — только и говорила рыжая потаскуха.
Другие подавальщицы тихо посмеивались над Норой, шептались о чем-то. А ее злость брала, сильная злость, она терпела, терпела, а потом сорвалась и пошла на кухню за дылдой Маисой, встала к ней прямо вплотную, чуть ли не лоб в лоб, как северянин делал, когда разговор серьезный заводил. Рыжая рыбина аж назад вытянулась.
— Ты зачем так со мной?! Что я тебе дурного сделала?!
— Не место тебе здесь, с честными людьми работать! В темницу тебя нужно, к твоему полюбовнику, и чтоб казнили с ним же! — так взвилась Маиса, аж губы противно задрожали. — Все здесь знают, какие вы дела творили, Мельнский Палач и его женка, тьфу! Ко мне не суйся, поняла, поняла? Я тебя не боюсь!
Круто развернулась и ушла, да так резко, что чуть чепец в котел с похлебкой не улетел. Весь обед Нора потом хмурая ходила, ворчала проклятья себе под нос, чтоб вас Костяной уволок, чтоб смех поперек глотки комом встал, чтоб, да чтоб… А девки все хихикали, Маиса вместе с ними, гордая, что Нору, мол, на место поставила, не забалует здесь, преступница, будет ей каторга, похуже, чем в темнице. А под конец обеденного часа, Хайноре так устала, что зазевалась и не заметила подножки — с криками повалилась на дощатый пол, вместе с подносом и грязными тарелками. Девки захохотали еще пуще, а Маиса прошла мимо, бросив вниз победный взгляд. Нора рыкнула, потом разревелась вдруг, аж самой стыдно стало.
— Так и будешь валяться и ныть? — услышала она знакомый голос над собой, а потом почувствовала, как кто-то уперся ей сапогом в спину. — Я-то думал ты крыса с характером.
Нора подняла голову, огрызнуться хотела, но слова комом встали в горле. Варой сидел за столом, лениво жуя яблоко и глядя на Нору пустым холодным глазом.
— Покажи им, кого здесь нужно бояться, иначе втопчут в землю.
Он надавил сапогом посильнее, а потом убрал ногу, и Хайноре поспешно вскочила, испуганно глядя на одноглазого. Он смотрел как всегда в упор, мертвецки бледным глазом, он наводил жуть на всех местных девиц и даже мужиков, сам Скриф старался обходит его стороной, а от Шмыги даже рожек да ножек не осталось. Вароя надо бояться — все знали. И сира Грихара, и Душку, и леди Алессу, и пленника в темнице. И все эти звери разные — у кого-то страшная морда, кто-то с длинными когтями и острыми зубами, кто-то маленький, а кто-то большой. Всех их знали в лицо, по запаху, по когтистым следам. Но кто же самый страшный зверь в этом лесу?
Нора выпрямила спину и усмехнулась.
— Маиса! Стой!
Рыжая резко обернулась, чуть не выронив корзинку с едой для пленника, а потом выдохнула.
— Чего тебе опять?
Отдышавшись, Нора развела руками. Она делала большие глаза и говорила очень быстро, будто случилось что-то важное.