Хайноре (СИ)
Что-то грохнуло в кабинете и Нора подскочила с испугу, но слушать не перестала.
— Есть у меня мыслишка, капитан… Шмыга как-то странно себя вел…
— Думаешь, он?
— Не знаю. Думать и судить дело ваше.
— Значит так. Ты проштрафился — ты и разберись. С ним или с кем другим, кто виноват. Я перетряхну всю Таронь, вверх дном поставлю. А ты будешь наготове. Смотри, следи, прикидывайся своим, ты умеешь. И как только крысы из щелей полезут — вытаскивай нож. Все понял?
— Сделаю, капитан.
— Свободен.
Послышались шаги, Нора вскочила и юркнула в ближайшую дверь. Она прижалась к стене, слушая, как Варой неторопливо проходит мимо, и едва дышала. Никогда она еще в своей жизни так много не думала, думы роились в голове, что пчелы в улье, и норовили его разломать.
Как же это получается… что же это делается… это, значит, отец ее не просто так, по дружбе хаживал в Таронь к капитану, он ему служил… и Гавар тоже… то-то так запросто разгадал их ложь, знал потому что куда и зачем идет… и северянин ее… не просто мужик и воин, а самый настоящий принц, пленник, да такой важный, что корона его везде сыскать готова… А Нора что? Девка простая, ничего такого, случайно угодила в эту кутерьму, чудом, что северянин ее не убил еще там, с родными… Голова трещала, пухла и болела, Нора упала на пол, и просидела так незнамо сколько времени, пытаясь уложить все, как надо, понять, что понять было сложно и точно уж не ее умом.
Капитану был нужен рыжий. Он же был нужен королю и этой странной леди. Но разве сир Грихар не служит короне? Разве Верха не подчиняется ей? Как же все это понять… А главное — что делать? Нет, не бросит она рыжего своего, не отдаст его обратно в плен, надо ему помочь, надо дать ему сбежать, им сбежать, вместе, на северные острова, подальше от дурацкого Мельна, Выселок, Тарони, капитана и Вароя… Ее северянин — принц. И зовут его, оказывается, Бриган. Красивое имя, имя воина и мужчины, Бриган Рунлейвсон, ах…
Ну-ка, чего расселась? Надо действовать, надо спасти принца! Нора вскочила и побежала искать коменданта. Сначала она пыталась выведать у недовольного старика, когда госпожа Алесса покидает крепость, но оказалось, что это еще не известно, что леди, мол, может уехать в любую минуту, и вообще какое ей, девке, дело до забот госпожи? Прикажет та подать карету, так приготовят и подадут, хоть сейчас, хоть завтра. Это известие Нору расстроило, значит толком за нею не уследишь, и не узнаешь сколько времени у них с рыжим есть на побег… а что если… а может стоило бы сначала с ним самим поговорить? Может у северянина уже план какой есть, и он только ее ждет, когда наконец явится, копуша эдакая… Она сорвалась и побежала вниз, в подвалы, мимо допросной, в которой ее держали, прямо в руки к гвардейцам упала. Просила, умоляла, требовала, но те только смеялись, а потом и вовсе гнать стали, когда надоела.
И вот Хайноре уже села во дворе и чуть не разревелась, как ее вдруг окликнул комендант, скверный старик со скверным именем Скриф, разодетый, как какой-нибудь лорд, и хорошо причесанный. Он наругался на Нору, что та так быстро убежала, не получив от него распоряжений, и что раз уж капитану взбрело в голову оставить девчонку, то ей теперь придется слушаться его, коменданта, он теперича ее прямой начальник. Нора послушно покивала, и старый напомаженный пень, кажется, даже чуточку успокоился. Поговорил с нею, спросил что умеет, чему научена. А Нора это дело любила — хвастаться. Она всякое умеет, и кашеварить, и в лесу всякое собирать от ягод, до трав лечебных, и писать немного, читает хорошо, быстро, даже вот ножом управляться может — вот какая умелица! Но старого Скрифа почему-то совсем не интересовали ее умения в письме и чтении, а вот что стряпать может — это хорошо, иди, значит, на кухню, кухарке в подмогу, решено. Сказал и ушел. Нора снова расстроилась… не хотела она в кухаркины помощницы! Она же не дурочка, она же вот… а потом вспомнила, что и вовсе в Тарони оставаться не собирается, сбежит с рыжим, и кашеварьте сами как хотите… и тут ее осенило. А ведь еду в темницы тоже кухарка готовит… Так Нора и оказалась на кухне.
Кухарка была такая же скверная, как комендант, ее боялись даже некоторые гвардейцы, которым бывало взбредет на дурную голову требовать кушаний раньше обеденного часу или неположенную добавку. Слушалась она только капитана, ему вообще в рот глядела и души не чаяла. Это, наверное, потому, думала Нора, что он говорить умеет. Красивыми словами, ровными, точно пряжа, и так плетет хорошо, что невольно заслушаешься, а иногда чего-то даже не поймешь, и оттого оно еще более важным кажется и особенным. Нора слушала, уши развесила, все ждала, что в разговорах на кухне или в солдатской столовой, речь зайдет о пленнике. О нем, конечно, говорили, но чаще ругательства и проклятия, а еще чаще не о нем, а о госпоже Алессе. Всякое говорили.
— Ох, я б ее и так, и эдак…
— Ага, а потом она тебя. Видал, как ее капитан слушается? Ежель уж такой человек перед ней на цыпочках, то уж ты-то.
— Мерзко это. Что какая-то баба расфуфыренная столько власти имеет, не по Отцу это, неправильно.
— Угу! Не королева даже.
— Ага! Ночная королева.
— Хэ-хэ.
— Слыхал, она от пленника почти не отходит. Все беседы с ним ведет.
— А о чем толкуют?
— А бес его знает, тихо говорят, не слышно.
— Эх, а я б ее и так, и эдак…
Иногда Нора видела, как леди Алесса и сир Грихар прохаживаются по стенам крепости, неторопливо о чем-то беседуют, она его под руку держит, и воркует. Будто лисица, ведущая медведя на цепочке. Он ее слушает, но лицо каменное, и сам весь будто едва держится. Ох как она его, вот так женщина, такую власть мамка над тятькой не имела… Нора представила себя в ее длинном платье чистого шелка, в ее кружевах да сережках, и туфельки бархатные… Хотелось бы ей иметь столько же власти, чтоб все слушались и помыкать не смели, и посуду мыть не заставляли, и по лбу поварешкой не били.
Была еще рыжая девка. Та самая, что ей еду в каморку приносила. Она была всего на пару лет старше, но вела себя, как матрона, будто главная здесь, чуть ли не вторая после капитана, но только с мелкой прислугой, с солдатами и теми, кто выше, заискивала и подлизывала. Норе она совсем не понравилась, жуть как не по душе пришлась, но эта рыжая, Маисой звать, носила каждый день северянину еду. Только она, и все тут. И как назло, дружба у них не заладилась. Подстилка северянская, шлюха, блядская женка — так Маиса ее звала, но только за глаза, в лицо разве что рожу презрительную корчила, будто сама храмовая дева, не иначе. Но Норе позарез надо было с ней разговор наладить, чтоб Маиса ей хоть разок дала вместо нее еду северянину принести. Вот и стала в свободное и не очень время следить за ней, слушать — может ей надо чего? Может Нора поможет как-то и они подружатся? Ходила за ней везде, как мышка, тихо-тихо, шурх-шурх, даже вечером, бывало, у каморки караулила. Потому что знала — ночами Маиса иногда хажывает в казарму, там у ней полюбовник.
Одной такой ночью Нора снова шла за ней след в след, та свернула мимо казармы и пошла на свет, что сочился из окон столовой — там по смеху и ору собрались солдаты играть в кости и пить. Внутрь Хайноре не пошла, встала у окна, и стала смотреть за Маисой одним глазком, пока дверь столовой с грохотом не открылась, и оттуда не вышли в обнимку двое солдат. Нора тут же за угол заскочила, чуть сердечко не выплюнула, смотрит, а это Варой и Шмыга, залитые по маковку, едва ногами передвигают, орут что-то, поют, лбами бьются, чуть ли не целуются. Нора посмеялась в кулачок, ну больно они смешные были. Завела их кривая дорога куда-то за угол, эх, не видать теперь… Хайноре зырк в окно — Маиса сидит на коленях у своего паренька, дует с ним из одной кружки, смеется, авось никуда не денется же? Уж больно Норе интересно стало, куда тех двоих дальше понесло, вдруг что еще увидит… и пошла. Тихонько, перебежками, от тени к тени, юрк за угол, а потом забралась в какой-то колючий куст, и притаилась. Парочка встала посреди дороги, сзаду Нора в кусте, по бокам стены, спереду тупик.