Мои двенадцать увольнений (СИ)
— Мужики, хуже баб сплетни собирают. Если я буду убиваться по каждому с кем встречалась, то сменю фамилию на Рыдалец. Просто вчера какой-то козел хотел у меня сумку срезать, не получилось, а сумку испортил, жалко, любимая.
— Сами целы и хорошо.
— А что мне будет? Это нападавшему зонтиком досталось.
— А эта сумка вам, судя по всему, не нравится?
— Не нравится, из нее что угодно вытащить можно, а потом документы замучаешься собирать и доказывать, что ты — это ты.
— Но в нее и что угодно можно положить. И я не понял, а где вы на него наткнулись, в подъезде что ли?
— По дороге к метро.
— А вы не знаете, что у нас есть дежурные водители? И что когда задерживаются ценные сотрудники, их отвозят?
— А что меня уже в категорию ценный перевели? Пойду, сдам себя в ломбард.
— Николь, это плохие шутки, а если бы он вас покалечил….
— Значит, так тому и быть. Обещаю в следующий раз возьму водителя. Какого посоветуете? Мне чтоб повыносливей, а то меня мало кто выносит.
— Николь, я серьезно.
— Я все поняла, буду брать водителя, буду ходить только по хорошо освещенным улицам и закончу курсы самообороны. У меня еще профитроли есть, будете?
— Хорошо, что у нас дверные проемы широкие, а то с вами я скоро колобком буду.
— Могу и не покупать, мне-то что, мне и так подарят, должность-то шоколадная, в фильмах видела, все входящие секретарю сразу шоколадку в руки или коробочку конфет.
— Серьезно с вами говорить не возможно, тогда уж дайте мне кофе с вашим мучным.
— Еще девяти нет, как только пробьет, я стану сама серьезность. Кофе сейчас принесу в ваш кабинет.
Ковин ушел, я приготовила кофе, отнесла все шефу и погрузилась в работу. В обед Ковин принес мне список высоких гостей, часть фамилий была мне знакома, а одна жутко не понравилась, уж очень негативные воспоминания были с ней связаны. И интуиция как-то нехорошо оживилась, и начала сигналить, что неприятностей на пятую точку я сегодня отгребу.
День прошел без приключений. Я позвонила кандидатам и подтвердила время собеседования. Звонил Чистин и приглашал на концерт, но мне пришлось отказаться, на вечер следующей пятницы у меня другие планы, в издательстве юбилей, я в числе приглашенных и ни за что не пропущу это действо. А Нетребко наверняка еще приедет в Россию. И вот что они сразу не могли поехать в клуб? Зачем посиделки здесь, если все равно они не собираются обсуждать дела? Ну, это не мое дело, мое дело обслужить и чтобы все остались довольны. Ковин не любил лишних людей на встречах, даже на совещаниях иногда выгонял помощников своих топов. Я заказала еду в ресторане и к шести ее должны были доставить. По почте пришло напоминание о юбилее, потом позвонила Лена, чтобы лично убедиться, что я все же согласна и точно прибуду, я пообещала, что даже если меня закопают на два метра вглубь, мне это не помешает присутствовать на празднестве, разве только гостей шокирует мой бледный вид и земля под ногтями.
Вечером отпустила Екатерину, на небольшое совещание до посиделок ее все равно не пустят, а провизию смогу и сама разложить. Доставили еду из ресторана, красиво накрыла на стол в гостевой комнате, когда все уже красиво разложено, накрыть все вопросы нескольких минут, тут главное не испортить творения шеф-повара. Начальник службы безопасности Шварин Семен Валерьевич, один из приглашенных на ночное чаепитие, долго меня нахваливал и твердил, что такую красоту жаль будет разрушать, я краснела и оправдывалась, типа так не хотела, так само получилось. Высокие гости пожаловали, Венечка к счастью меня не узнал. Совещание прошло быстро, все ушли в комнату отдыха, продолжая приватную часть мероприятия до отбытия в закрытый клуб. Раздала ценные указания по результатам, прошерстила почту в поисках забытых поручений.
Время от времени заходила поменять посуду или поставить новое блюдо, была сама любезность, милостиво снесла пару шлепков по моему округлому заду, не реагировала на подмигивания, несколько раз беззлобно пошутила. Вечер начал плавно перетекала в ночь, и в очередной свой заход интимным шепотом отпросилась у Ковина домой, он милостиво меня отпустил, обнадежив, что скоро они все равно поедут в клуб.
В кабинете забрала сумку и перекинула через руку пальто, надевать его не хотелось, натяну его на выходе. В приемной, меня и застал звонок, мобильный в кармане пальто начал издавать вибрирующие звуки, усиленные звяканьем ключей от квартиры. Пришлось оставить сумку на столе в приемной, и отойти с пальто и телефоном дальше, где была лучше слышимость.
— Да, я. Что?! Как в больнице? … Скоро буду.
Я вернулась к столу, в приемной уже прохаживался Веня, видимо, привычку приставать к секретарям дырокол не отбил, нужно было ему тогда череп пробить. Как только подошла к столу, то тут же была прижата его потным тельцем, взяла со стола верного стального помощника и, размахнувшись, с силой треснула степлером Вене прям промеж глаз. Жалела в этот момент я только о двух вещах, первая, что степлер был не на двести пятьдесят листов или более, и что сил у меня было меньше, чем у Нонны Мордюковой, и Веня подобно Тасику в фильме «Родня» не рухнул на пол, а всего лишь отлетел в противоположной стене. Нужно бы ему еще врезать, да так, чтобы всю жизнь помнил, но время поджимало, нужно ехать в больницу. Тут еще и остальные в приемную высыпали. Я хотела попрощаться и побежать к лифтам, но тут голос Вени разнесся на всю приемную.
— У меня ручка пропала, дорогая, пропала она после того как эта, — и он в меня ткнул пальцем, — заходила.
Веня выхватил у меня сумку и высыпал ее содержимое на пол. Среди всей мой личной белиберды и всяких нужностей валялся чужой Паркер. Я смотрела на эту ручку, и в голове не было не одной здравой мысли. Только, что это и не Паркер, а так жалкая подделка. Я подняла глаза и посмотрела на Ковина, он был зол и молчал.
— Вот, вот моя ручка, эта дрянь ее украла, — кричал на всю приемную Веня.
А Ковин молчал, смотрел на меня и молчал.
«Ну, скажи хоть что-нибудь! Спроси, закричи, но не молчи. Мне что оправдываться? И убеждать, что это не я, что я не знаю, как ручка попала ко мне в сумку?».
А Ковин молчал, и это молчание было хуже всего, он уже вынес решение, для него я виновна. Мне нужно идти, мне нужно в больницу, сейчас у меня нет сил об этом думать.
— Мне нужно идти, за документами приду в понедельник, сумку оставляю здесь, может там еще что-то чужое.
Я развернулась и ушла, мне дали уйти, хотя Веня и кричал, что отпускать воровку нельзя. Ехала в лифте, отсчитывала этажи, мне хотелось разрыдаться. «Ну почему он молчал? Сказал бы хоть слово. Теперь действительно все кончено. Но плакать сейчас не могу, мне нужно быть сильной, мне нужно в больницу, а для слез у меня еще вся ночь впереди».
..… Ведь это даже не Паркер, — жаловалась, рыдая, Челе, а котенок смотрел и не понимал, почему я рыдаю.
В субботу я проснулась поздно, в квартире было тихо, а «свободные» территории сверкали чистотой, видимо, мой вчерашний марш-протест возымел действие и никто не решился мне перечить.
Вчера я была безумна…
Мне позвонил участковый и сообщил, что Ладочка находится в больнице, неудачное падение, в результате которого перелом правой руки. Когда приехала в больницу, в приемном отделении меня поджидал участковый. Ладочка не собиралась писать заявление, и поэтому доблестный страж правопорядка решил сам мне рассказать, как было дело. Миша, сосед-алкоголик, по пьяни решил, что для полного счастья ему не хватает еще немного водки, а так насобирать он ничего не смог, то решил поживиться у меня, прихватив топор, он попытался вскрыть дверь. Ладочка попыталась ему помешать, но ее грубо оттолкнули, и соседка неудачно упала, сломав руку, Мишаня бросился к себе в комнату, соседка по лестничной клетке отвела Ладу в травмпункт и заодно позвонила участковому.
Участковый не смог уговорить Ладу Геннадьевну написать заявление и позвонил мне, чтобы я вразумила соседку. Общими усилиями мы уговорили Ладу остаться в больнице на выходные, оплатила ее пребывание в нормальной палате. Домой попала во втором часу ночи, прошла к своей двери и в темноте споткнулась о топор, тут во мне все взорвалось, и как говорил один мой знакомый — «села на коня». Я схватила топор и пошла к соседям. Дверь вышибла ногой, руками к ней прикасаться просто не хотелось. Включила свет и вытащила из подобия кровати Мишу, тот пытался сопротивляться, но вяло. Я дотащила его до стола и припечатала физиономией к столешнице, а потом со всей накопившейся во мне яростью всадила топор в стол всего в сантиметре от носа Миши. Наверное, впервые за последние лет десять он протрезвел.